Мне, по крайней мере, думается,
что и мы вправе получить долю в этом благе. А вдоба-
вок, если ты убедишь нас во всем, о чем станешь гово-
рить, вот тебе и оправдательная речь.
- Ладно, попытаюсь, - промолвил Сократ. - Но
сперва давайте послушаем, что скажет наш Критон: он,
по-моему, уже давно хочет что то сказать.
- Только одно, Сократ, - отвечал Критон. - При-
служник, который даст тебе яду, уже много раз просил
предупредить тебя, чтобы ты разговаривал как можно
меньше: оживленный разговор, дескать, горячит, а все-
го, что горячит, следует избегать - оно мешает дей-
ствию яда. Кто этого правила не соблюдает, тому иной
раз приходится пить отраву дважды и даже трижды.
А Сократ ему:
- Да пусть его! Лишь бы только делал свое дело, -
пусть даст мне яду два или даже три раза, если
понадобится.
- Я так и знал, - сказал Критон, - да он давно
уже мне докучает.
- Пусть его, - повторил Сократ. - А вам, мои
судьи, я хочу теперь объяснить, почему, на мой взгляд,
человек, который действительно посвятил жизнь фило-
софии, перед смертью полон бодрости и надежды обре-
сти за могилой величайшие блага. Как это возможно,
Симмий и Кебет, сейчас попытаюсь показать. Те, кто
подлинно предан философии, заняты на самом деле
только одним - умиранием и смертью. Люди, как пра-
вило, этого не замечают, но если это все же так, было бы,
разумеется, нелепо всю жизнь стремиться только к
этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать
на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся!
Симмий улыбнулся.
[Душа и тело с точки зрения познания истины]
- Клянусь Зевсом, Сократ, - сказал он - мне не до смеха,
но ты меня рассмешил. Я думаю, большинство людей, услыхав
тебя, решили бы, что очень метко нападают на философов, да и
наши земляки присоединились бы к ним с величайшей охо-
той: ведь философы, решат они, на самом деле желают
умереть, а стало быть, совершенно ясно, что они заслу-
живают такой участи.
- И правильно решат, Симмий, только вот насчет
того, что им ясно, - это неправильно. Им не понятно
и не ясно, в каком смысле желают умереть и заслужи-
вают смерти истинные философы и какой именно смер-
ти. Так что будем лучше обращаться друг к другу, а
большинство оставим в покое. Скажи, как мы рассу-
дим: смерть есть нечто?
- Да, конечно, - отвечал Симмий.
- Не что иное, как отделение души от тела, верно?
А "быть мертвым" - это значит, что тело, отделенное
от души, существует само по себе и что душа, отделен-
ная от тела, - тоже сама по себе? Или, быть может,
смерть - это что-нибудь иное?
- Нет, то самое, - сказал Симмий.
- Теперь смотри, друг, готов ли ты разделить мой
взгляд. Я думаю, мы сделаем шаг вперед в нашем ис-
следовании, если начнем вот с чего. Как, по-твоему,
свойственно философу пристрастие к так называемым
довольствиям, например к питью или к еде?
- Ни в коем случае, о Сократ, - отвечал Симмий.
- А к любовным наслаждениям?
- И того меньше!
- А к остальным удовольствиям из числа тех, что
относятся к уходу за телом? Как тебе кажется, много
они значат для такого человека? Например, щегольские
сандалии, или плащ, или другие наряды, украшающие
тело, - ценит он подобные вещи или не ставит ни во
что, разумеется, кроме самых необходимых? Как тебе
кажется?
- Мне кажется, ни во что не ставит. По крайней
мере, если он настоящий философ.
- Значит, вообще, по-твоему, его заботы обращены
не на тело, но почти целиком - насколько возможно
отвлечься от собственного тела - на душу?
- По-моему, так.
- Стало быть, именно в том прежде всего обнару-
живает себя философ, что освобождает душу от обще-
ния с телом в несравненно большей мере, чем любой
другой из людей?
- Да, пожалуй.
- И наверное, Симмий, по мнению большинства
людей, тому, кто не находит в удовольствиях ничего
приятного и не получает своей доли, и жить-то не стоит?
Ведь он уже на полдороге к смерти, раз нисколько
не думает о телесных радостях!
- Да, ты совершенно прав.
- А теперь взглянем, как приобретается способ-
ность мышления. Препятствует ли этому тело или нет,
если взять его в соучастники философских разысканий?
Я имею в виду вот что. Могут ли люди сколько-нибудь
доверять своему слуху и зрению? Ведь даже поэты
без конца твердят, что мы ничего не слышим и не ви-
дим точно. Но если эти два телесных чувства ни точ-
ностью, ни ясностью не отличаются, тем менее надежны
остальные, ибо все они, по-моему, слабее и ниже этих
двух. Или ты иного мнения?
- Нет, что ты!
- Когда же в таком случае, - продолжал Сократ, -
душа приходит в соприкосновение с истиной? Ведь,
принимаясь исследовать что бы то ни было совместно
с телом, она - как это ясно - всякий раз обманывается
по вине тела.
- Ты прав.
Так не в размышлении ли - и только в нем од-
ном - раскрывается перед нею что-то от [подлинного]
бытия?
- Верно.
- И лучше всего мыслит она, конечно, когда ее не
тревожит ничто из того, о чем мы только что говори-
ли, - ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие,
когда, распростившись с телом, она останется одна или
почти одна и устремится к [подлинному] бытию, пре-
кратив и пресекши, насколько это возможно, общение
с телом.
- Так оно и есть.
- Значит, и тут душа философа решительно пре-
зирает тело и бежит от него, стараясь остаться наедине с
собою?
- Очевидно, так.
- Теперь такой вопрос, Симмий. Признаём мы, что
существует справедливое само по себе, или не при-
знаем?
- Ну разумеется, признаём, клянусь Зевсом.
- А прекрасное и доброе?
- Как же не признать?
- А тебе случалось хоть раз видеть что-нибудь по-
добное воочию?
- Конечно, нет, - сказал Симмий.
- Значит, ты постиг это с помощью какого-то иного
телесного чувства? Я говорю сейчас о вещах того же
рода - о величине, здоровье, силе и так далее - одним
словом, о том, что каждая из этих вещей представляет
собою по своей сущности. Так как же, самое истинное
в них мы обнаруживаем с помощью тела? Или же, на-
против, кто из нас всего тщательнее и настойчивее при-
учит себя размышлять о каждой вещи, которую он ис-
следует, тот всего ближе подойдет к ее истинному
познанию?
- Именно так.
- Но в таком случае самым безукоризненным обра-
зом разрешит эту задачу тот, кто подходит к каждой
вещи средствами одной лишь мысли (насколько это
возможно), не привлекая в ходе размышления ни зре-
ния, ни иного какого чувства и ни единого из них
не беря в спутники рассудку, кто пытается уловить
любую из сторон бытия самое по себе, во всей ее чи-
стоте, вооруженный лишь мыслью самой по себе, тоже
вполне чистой, и отрешившись как можно полнее от
собственных глаз, ушей и, вообще говоря, от всего сво-
его тела, ибо оно смущает душу всякий раз, как они
действуют совместно, и не дает ей обрести истину
и разумение. Разве не такой человек, Симмий, больше
всех преуспеет в исследовании бытия?
- Все, что ты говоришь, Сократ, - отвечал Сим-
мий, - совершенно верно.
- Да, - продолжал Сократ, - примерно такое убе-
ждение и должно составиться из всего этого у подлин-
ных философов, и вот что приблизительно могли бы
они сказать друг другу: "Словно какая-то тропа приво-
дит нас к мысли, что, пока мы обладаем телом и душа
наша неотделима от этого зла, нам не овладеть пол-
ностью предметом наших желаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
что и мы вправе получить долю в этом благе. А вдоба-
вок, если ты убедишь нас во всем, о чем станешь гово-
рить, вот тебе и оправдательная речь.
- Ладно, попытаюсь, - промолвил Сократ. - Но
сперва давайте послушаем, что скажет наш Критон: он,
по-моему, уже давно хочет что то сказать.
- Только одно, Сократ, - отвечал Критон. - При-
служник, который даст тебе яду, уже много раз просил
предупредить тебя, чтобы ты разговаривал как можно
меньше: оживленный разговор, дескать, горячит, а все-
го, что горячит, следует избегать - оно мешает дей-
ствию яда. Кто этого правила не соблюдает, тому иной
раз приходится пить отраву дважды и даже трижды.
А Сократ ему:
- Да пусть его! Лишь бы только делал свое дело, -
пусть даст мне яду два или даже три раза, если
понадобится.
- Я так и знал, - сказал Критон, - да он давно
уже мне докучает.
- Пусть его, - повторил Сократ. - А вам, мои
судьи, я хочу теперь объяснить, почему, на мой взгляд,
человек, который действительно посвятил жизнь фило-
софии, перед смертью полон бодрости и надежды обре-
сти за могилой величайшие блага. Как это возможно,
Симмий и Кебет, сейчас попытаюсь показать. Те, кто
подлинно предан философии, заняты на самом деле
только одним - умиранием и смертью. Люди, как пра-
вило, этого не замечают, но если это все же так, было бы,
разумеется, нелепо всю жизнь стремиться только к
этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать
на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся!
Симмий улыбнулся.
[Душа и тело с точки зрения познания истины]
- Клянусь Зевсом, Сократ, - сказал он - мне не до смеха,
но ты меня рассмешил. Я думаю, большинство людей, услыхав
тебя, решили бы, что очень метко нападают на философов, да и
наши земляки присоединились бы к ним с величайшей охо-
той: ведь философы, решат они, на самом деле желают
умереть, а стало быть, совершенно ясно, что они заслу-
живают такой участи.
- И правильно решат, Симмий, только вот насчет
того, что им ясно, - это неправильно. Им не понятно
и не ясно, в каком смысле желают умереть и заслужи-
вают смерти истинные философы и какой именно смер-
ти. Так что будем лучше обращаться друг к другу, а
большинство оставим в покое. Скажи, как мы рассу-
дим: смерть есть нечто?
- Да, конечно, - отвечал Симмий.
- Не что иное, как отделение души от тела, верно?
А "быть мертвым" - это значит, что тело, отделенное
от души, существует само по себе и что душа, отделен-
ная от тела, - тоже сама по себе? Или, быть может,
смерть - это что-нибудь иное?
- Нет, то самое, - сказал Симмий.
- Теперь смотри, друг, готов ли ты разделить мой
взгляд. Я думаю, мы сделаем шаг вперед в нашем ис-
следовании, если начнем вот с чего. Как, по-твоему,
свойственно философу пристрастие к так называемым
довольствиям, например к питью или к еде?
- Ни в коем случае, о Сократ, - отвечал Симмий.
- А к любовным наслаждениям?
- И того меньше!
- А к остальным удовольствиям из числа тех, что
относятся к уходу за телом? Как тебе кажется, много
они значат для такого человека? Например, щегольские
сандалии, или плащ, или другие наряды, украшающие
тело, - ценит он подобные вещи или не ставит ни во
что, разумеется, кроме самых необходимых? Как тебе
кажется?
- Мне кажется, ни во что не ставит. По крайней
мере, если он настоящий философ.
- Значит, вообще, по-твоему, его заботы обращены
не на тело, но почти целиком - насколько возможно
отвлечься от собственного тела - на душу?
- По-моему, так.
- Стало быть, именно в том прежде всего обнару-
живает себя философ, что освобождает душу от обще-
ния с телом в несравненно большей мере, чем любой
другой из людей?
- Да, пожалуй.
- И наверное, Симмий, по мнению большинства
людей, тому, кто не находит в удовольствиях ничего
приятного и не получает своей доли, и жить-то не стоит?
Ведь он уже на полдороге к смерти, раз нисколько
не думает о телесных радостях!
- Да, ты совершенно прав.
- А теперь взглянем, как приобретается способ-
ность мышления. Препятствует ли этому тело или нет,
если взять его в соучастники философских разысканий?
Я имею в виду вот что. Могут ли люди сколько-нибудь
доверять своему слуху и зрению? Ведь даже поэты
без конца твердят, что мы ничего не слышим и не ви-
дим точно. Но если эти два телесных чувства ни точ-
ностью, ни ясностью не отличаются, тем менее надежны
остальные, ибо все они, по-моему, слабее и ниже этих
двух. Или ты иного мнения?
- Нет, что ты!
- Когда же в таком случае, - продолжал Сократ, -
душа приходит в соприкосновение с истиной? Ведь,
принимаясь исследовать что бы то ни было совместно
с телом, она - как это ясно - всякий раз обманывается
по вине тела.
- Ты прав.
Так не в размышлении ли - и только в нем од-
ном - раскрывается перед нею что-то от [подлинного]
бытия?
- Верно.
- И лучше всего мыслит она, конечно, когда ее не
тревожит ничто из того, о чем мы только что говори-
ли, - ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие,
когда, распростившись с телом, она останется одна или
почти одна и устремится к [подлинному] бытию, пре-
кратив и пресекши, насколько это возможно, общение
с телом.
- Так оно и есть.
- Значит, и тут душа философа решительно пре-
зирает тело и бежит от него, стараясь остаться наедине с
собою?
- Очевидно, так.
- Теперь такой вопрос, Симмий. Признаём мы, что
существует справедливое само по себе, или не при-
знаем?
- Ну разумеется, признаём, клянусь Зевсом.
- А прекрасное и доброе?
- Как же не признать?
- А тебе случалось хоть раз видеть что-нибудь по-
добное воочию?
- Конечно, нет, - сказал Симмий.
- Значит, ты постиг это с помощью какого-то иного
телесного чувства? Я говорю сейчас о вещах того же
рода - о величине, здоровье, силе и так далее - одним
словом, о том, что каждая из этих вещей представляет
собою по своей сущности. Так как же, самое истинное
в них мы обнаруживаем с помощью тела? Или же, на-
против, кто из нас всего тщательнее и настойчивее при-
учит себя размышлять о каждой вещи, которую он ис-
следует, тот всего ближе подойдет к ее истинному
познанию?
- Именно так.
- Но в таком случае самым безукоризненным обра-
зом разрешит эту задачу тот, кто подходит к каждой
вещи средствами одной лишь мысли (насколько это
возможно), не привлекая в ходе размышления ни зре-
ния, ни иного какого чувства и ни единого из них
не беря в спутники рассудку, кто пытается уловить
любую из сторон бытия самое по себе, во всей ее чи-
стоте, вооруженный лишь мыслью самой по себе, тоже
вполне чистой, и отрешившись как можно полнее от
собственных глаз, ушей и, вообще говоря, от всего сво-
его тела, ибо оно смущает душу всякий раз, как они
действуют совместно, и не дает ей обрести истину
и разумение. Разве не такой человек, Симмий, больше
всех преуспеет в исследовании бытия?
- Все, что ты говоришь, Сократ, - отвечал Сим-
мий, - совершенно верно.
- Да, - продолжал Сократ, - примерно такое убе-
ждение и должно составиться из всего этого у подлин-
ных философов, и вот что приблизительно могли бы
они сказать друг другу: "Словно какая-то тропа приво-
дит нас к мысли, что, пока мы обладаем телом и душа
наша неотделима от этого зла, нам не овладеть пол-
ностью предметом наших желаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22