- Может быть, тебе и правильно кажется, друг, но
только скажи, в чем именно "не вполне"?
- А вот в чем, на мой взгляд: то же самое рассу-
ждение можно применить к лире, к ее струнам и гар-
монии. И верно, в настроенной лире гармония - это
нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божествен-
ное, а сама лира и струны - тела, то есть нечто телес-
ное, сложное, земное и сродное смертному. Представь
себе теперь, что лиру разбили или же порезали и по-
рвали струны, - приводя те же доводы, какие приво-
дишь ты, кто-нибудь будет упорно доказывать, что
гармония не разрушилась и должна по-прежнему суще-
ствовать. Быть того не может, скажет такой человек,
чтобы лира с разорванными струнами и сами струны -
вещи смертной природы - все ещё существовали, а гар-
мония, сродная и близкая божественному и бессмерт-
ному, погибла, уничтожившись раньше, чем смертное.
Нет, гармония непременно должна существовать, и
прежде истлеют без остатка дерево и жилы струн, чем
претерпит что-нибудь худое гармония. И право же, Со-
крат, я думаю, ты и сам отлично сознаешь что наибо-
лее частый взгляд на душу таков: если наше тело
связывают и держат в натяжении тепло, холод, сухость,
влажность и некоторые иные, подобные им, [начала], то
душа наша есть сочетание и гармония этих [начал],
когда они хорошо и соразмерно смешаны друг с дру-
гом. И если душа - это действительно своего рода
гармония, значит, когда тело чрезмерно слабеет или,
напротив, чрезмерно напрягается - из-за болезни или
иной какой напасти, - душа при всей своей божествен-
ности должна немедленно разрушиться, как разрушает-
ся любая гармония, будь то звуков или же любых тво-
рений художников; а телесные останки могут сохра-
няться долгое время, пока их не уничтожит огонь или
тление. Пожалуйста, подумай, как нам отвечать на этот
довод, если кто будет настаивать, что душа есть сочета-
ние телесных качеств и потому в том, что мы назы-
ваем смертью, гибнет первою.
Сократ, по всегдашней своей привычке, обвел со-
бравшихся взглядом, улыбнулся и сказал:
- Симмий говорит дело. Если кто из вас находчи-
вее моего, пусть отвечает. Кажется, Симмий метко под-
дел [наше] рассуждение. И все-таки, на мой взгляд,
прежде чем отвечать, нужно сперва выслушать еще
Кебета, - в чем упрекает [наши] доводы он, а мы тем
временем подумаем, что нам сказать. И тогда уже, вы-
слушав обоих, мы либо уступим им, если выяснится,
что они поют в лад, а если нет - будем отстаивать свое
доказательство. Ну, Кебет, теперь твой черед: говори,
что тебя смущает.
- Да, Сократ, я скажу, - отозвался Кебет. - Мне
кажется, [наше] доказательство не сдвинулось с места,
и упрек, что мы делали ему раньше, можно повторить и
теперь. Что наша душа существовала и до того, как
воплотилась в этом образе, доказано - я не отрицаю -
очень тонко и, смею сказать, очень убедительно. Но что
она и после нашей смерти продолжает где-то существо-
вать, это мне представляется далеко не столь убедитель-
ным. Правда, я не разделяю возражения Симмия, будто
душа не сильнее и не долговечнее тела. Наоборот,
сколько я понимаю, душа обладает огромным преимуще-
ством перед всем телесным. "Как же так? - спросят
меня. - Откуда же тогда твои сомнения, если ты ви-
дишь, что после смерти человека даже более слабая его
часть продолжает существовать? Разве тебе не кажется.
что более долговечная часть непременно должна сохра-
няться в целости все это время?" Смотри, есть ли толк
в том, что я на это отвечаю. Естественно, что и мне, как
раньше Симмию, понадобится какое-нибудь уподоб-
ление.
Так рассуждать, на мой взгляд, примерно то же са-
мое, что применить этот довод к умершему старику
ткачу и утверждать, будто он не погиб, но где-то суще-
ствует, целый и невредимый, и в подтверждение предъ-
явить плащ, который старик сам себе соткал: плащ-то
ведь цел, ему ничего не сделалось, он невредим. А если
кто усомнится, тогда спросить, что долговечнее, люди
или плащи, которые постоянно в употреблении, в
носке, и, услыхав в ответ: "Разумеется, люди", - счи-
тать доказанным, что человек, соткавший этот плащ,
без всякого сомнения, цел и невредим, раз не погибла
вещь менее долговечная.
Но я думаю, Симмий, что на самом-то деле все об-
стоит иначе. Следи и ты за там, что я говорю. Кто так
рассуждает, судит нелепо - это каждому видно. Ведь
наш ткач соткал и сносил много этаких плащей и пе-
режил их все, за исключением, правда, одного, послед-
него, но из этого никак не следует, будто человек негод-
нее или бессильнее плаща.
То же самое уподобление, по-моему, применимо и
к душе, связанной с телом, и, кто говорит о душе и тела
теми же самыми словами, что о ткаче и плаще, мне ка-
жется, говорит верно: он скажет, что душа долговеч-
нее, а тело слабее и кратковременнее; к этому, однако ж,
он должен прибавить, что всякая душа снашивает много
тел, в особенности если живет много лет: тело ведь
изнашиваатся и отмирает еще при жизни человека, и,
стало быть, душа беспрерывно ткет наново, заменяя
сношенное. И когда душа погибает, последняя одежда
на ней непременно должна быть цела - она одна только
и переживает душу. Лишь после гибели души обнаружи-
вает тело природную свою слабость и скоро истребляется
тлением. Значит, приняв наше доказательство, мы всё
еще не можем твердо надеяться, что душа наша, когда
мы умрем, будет где-то продолжать свое существование.
Мало того, скажут мне, допустим, мы сделаем сто-
роннику этих доводов еще большие уступки, чем сделал
ты, и согласимся, что душа существует не только
до нашего рождения, но, что вполне возможно, некото-
рые души существуют и после того, как мы умрем, и
будут существовать, и много раз родятся, и снова
умрут: ведь душа по природе своей настолько сильна,
что способна вынести много рождений. Допустим, со
всем этим мы согласимся, но не признаем, что душа не
несет никакого ущерба в частых своих рождениях и не
погибает однажды совершенно в какую-то из своих
смертей, - а никто не похвастается, будто знает хоть
нибудь об этой последней смерти и о разрушении тела,
несущем гибель душе, ибо такое ощущение никому из
нас не доступно. Раз это так, не следует нам выказы-
вать отвагу перед смертью; она просто безрассудна,
такая отвага, - ведь доказать, что душа совершенно
бессмертна и неуничтожима, мы не можем. А раз не
можем, умирающий непременно будет бояться за свою
душу, как бы, отделяясь от тела на этот раз, она не по-
гибла окончательно.
Выслушав Симмия и Кебета, мы все помрачнели.
Потом мы признавались друг другу, что прежние до-
воды полностью нас убедили, а тут мы снова испыты-
вали замешательство и были полны недоверия не только
к сказанному прежде, но и к тому, что нам еще пред-
стояло услышать. Может быть, это мы никуда не годны
и не способны ни о чем судить? Или же сам вопрос не
допускает ясного ответа?
Э х е к р а т. Клянусь богами, Федон, я вас отлично
понимаю. Послушал я тебя, и вот что примерно хочется
мне сказать самому себе: "Какому же доказательству
мы теперь поверим, если Сократ говорил так убеди-
тельно, и, однако же, все его рассуждения поколебле-
ны! До сих пор меня всегда особенно привлекал взгляд
на душу как на своего рода гармонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22