Иса. Что такое?
О-Кичи. Ох, какая я неловкая…
Иса. Сломала гребень?
О-Кичи. Пустяки! Он дешевый. (Собирает обломки.)
Иса. Кичи!
О-Кичи. Да, господин?
Иса. Оставь сакэ, потом принесешь. Присядь-ка на минутку!
О-Кичи. Да, господин!
Иса. Кичи, можно ли починить этот гребень?
О-Кичи. Господин?…
Иса. Я спрашиваю: можешь ли ты сделать этот гребень таким, каким он был раньше?
О-Кичи. Зачем нее склеивать поломанную гребенку? Я ее выброшу!
Иса. О, да ты расточительна!
О-Кичи. Но, господин, пусть я всего-навсего ничтожная гейша, но все-таки люди меня немножко знают и уважают… Недаром даже прозвали «Голосистой пташкой»… Я не стану носить склеенный гребень!
Иса. Тогда спрошу тебя по-другому… Что бы ты стала делать, если б порезала палец?
О-Кичи. Господин?…
Иса. Ты можешь выбросить сломанную гребенку, но что бы ты стала делать, если бы порезала палец?
О-Кичи молчит.
Его бы ты тоже выбросила? Конечно, нет. А, Кичи?
О-Кичи. О чем вы толкуете, господин?
Иса. Кичи, я хочу поговорить с тобой кое о чем серьезном.
О-Кичи уныло опускает голову.
Тебе, наверно, уже известно, что с прошлого года здесь находится американец и нам пришлось вступить с ним в переговоры. Трудные переговоры… А сейчас они и вовсе зашли в тупик. По правде говоря, их следовало бы вообще прекратить. Но это было бы очень плохо для нашей страны, и потому…
О-Кичи. Господин, простите, что прерываю вас, но не хотите же вы сказать, что я должна пойти в услужение к чужеземцам?!
Иса. Именно это я и хочу сказать.
О-Кичи. Вы всегда относились ко мне по-доброму, но я не могу этого сделать!
Иса. Из-за твоего отказа магистрат в чрезвычайно затруднительном положении.
О-Кичи. Меня это не касается. Я никогда не заключала никаких соглашений с чужестранцами и знать ничего об этом не знаю! Так что пощадите меня, прошу вас!
Иса. Твоей вины здесь нет. Ты не имела никакого отношения ко всей этой истории… Те, кто вел дело, тебя не спрашивали. Но, Кичи, выслушай, что я тебе скажу! Вот мы говорили, что разбитую чашку или поломанную гребенку можно выбросить, и дело с концом! Но когда в переговорах между двумя странами возникает трещина, это все равно что поранить тело: ты не можешь отбросить его из-за того, что оно кровоточит… Не лучше ли приложить к ране лекарство. Кичи, я прекрасно знаю, что ты не виновата. Поэтому я не приказываю тебе пойти. Я только прошу тебя стать бальзамом, который исцелит рану!
О-Кичи молчит.
Я понимаю, что эти доводы для тебя неприемлемы, и все-таки прошу – стань бальзамом… Знаю, тебе отвратительно прикасаться к чужеземцу, но ведь лекарства лишены дара страдать… Бальзам покорно ложится на гнойную язву, испускающую зловоние, и великолепно врачует рану!..
О-Кичи внезапно разражается громким плачем.
Я понимаю, что ты переживаешь. Поверь, мне и самому больно обращаться к тебе с такой просьбой! Оттого я и пью сегодня так много… Кичи, поверь, я очень страдаю!
О-Кичи молчит.
Да, ты всего лишь женщина, но прошу тебя, подумай о великом долге перед нашей страной! Я знаю, ты любишь одного человека, ведь так? Но думай сейчас не о нем, а о великой Японии! Ты скажешь, что государством управляют мужчины и женщин не касаются такие вопросы… Нет, Кичи, чтобы сделать страну великой, мужчины и женщины должны трудиться все вместе. Мужчины – это железо и медь. Но из одного твердого металла не изготовишь хороший колокол. Нужно добавить золото. Это золото – женщины. Только тогда колокол издаст мелодичный звон!
О-Кичи молчит.
Мне говорили, что из-за этой Америки сам сегун лишился сна… Неужели тревоги сегуна и горе твоей страны совсем тебя не касаются и ты по-прежнему будешь настаивать на своем? Неужели таково женское сердце?
О-Кичи. Нет, вовсе нет!..
Иса. Само собой, магистрат не собирается против твоей воли послать тебя к чужеземцам. Я тоже отказывался за тебя, как мог. Но чужеземец настаивает – он желает только тебя. Из-за твоей красоты. О таких, как ты, писал поэт О-Янсю:
У той, что лицом красивее других,
Часто горька судьба…
Не брани ветерок, что повеял весной,
Лучше плачь, лучше плачь о себе!..
О-Кичи молчит.
Ты видала, наверное, в театре пьесу об Усиваке и Имаваке? Как случилось, что дети, которых должны были схватить и убить, выросли и стали могучими полководцами? Да нет, я знаю, история Токивы тебе прекрасно известна!
О-Кичи молчит.
Иса. Тогда я расскажу тебе другую историю… Давным-давно в Ханьском государстве была красавица, по имени Ван Чжаочжун. Правитель соседней страны, отъявленный негодяй, то и дело нападал на Ханьское царство. В конце концов он потребовал, чтобы ему дали в жены какую-нибудь из красавиц. В случае отказа стране опять грозило вторжение. Делать нечего, пришлось послать женщину. Выбор пал на Ван Чжаочжун. Эта Ван Чжаочжун…
О-Кичи (чуть слышно). Господин…
Иса. Да?… Что ты сказала?
О-Кичи. Я… я…
Иса. Что? Что?
О-Кичи. Я решилась…
Иса. Решилась? Ты хочешь сказать, что…
О-Кичи. Господин… Я… я… пойду… (Громко плачет.)
Иса. Что, что?… Ты хочешь сказать, что согласна?
О-Кичи (сквозь слезы). Да.
Иса внезапно вынимает из-за ворота кимоно кусок тонкой бумаги и, закрыв этой бумагой лицо, некоторое время сидит неподвижно. Он плачет.
Пауза.
Иса. Кичи, я рад. Благодарю тебя от всего сердца!
О-Кичи лежит неподвижно, как мертвая.
Иса хлопает в ладоши. Тихо входит хозяйка и кланяется, упираясь руками в пол'.
Он пришел?
Хозяйка. Да.
Иса. Пусть сейчас же войдет!
Хозяйка кланяется и выходит. Появляется Цурумацу.
Кичи исполнила свой долг – она согласна. Так что на какое-то время вам придется расстаться. А сегодня вечером оплачьте разлуку, никто вам не помешает!
Иса встает, смотрит на О-Кичи и, подавляя слезы, выходит.
Занавес

Действие второе
Картина первая
Прошло около двух недель.
Храм Драгоценного Источника Гёкусэндзи в поселке Какидзаки в предместье Симоды. Сейчас здесь разместилось Генеральное консульство Соединенных Штатов Америки.
Справа – алтарь, но статуи богов и другие предметы буддийского религиозного культа убраны. Стоят столы и стулья. Это канцелярия консульства. Закрытые раздвижные двери ведут в комнату Хьюскена.
Налево – комната Харриса. Еще левее видна веранда. Поздняя ночь, на столе тускло горит керосиновая лампа.
У изголовья постели Харриса, устало откинувшись на спинку стула, сидит О-Кичи. Она полностью одета, не сняла даже жесткий широкий пояс.
Харрис беспокойно мечется на кровати. Каждый раз при этом О-Кичи поправляет ему подушку и утирает пот со лба.
Харрис (со стоном). It is no use: I can't sleep either on one side or the other…
О-Кичи. Подать вам какое-нибудь лекарство?
Харрис. О-Ки-чи-сан… Are you still there? Haven't you been to bed yet? О-я-су-ми! You will be ill if you stay awake night after night like this…
О-Кичи. Нет, ничего. А вот вам бы лучше уснуть!
Харрис. I can't sleep at all. What on earth am I to do?
О-Кичи. Хотела бы я знать, что ему нужно… Как бишь по-ихнему «вода»? Кажется, «water» или что-то вроде этого… Господин, хотите немного уо… уота?…
Харрис. No, no! It's not water I want. I think the fever has gone down, fortunately. What I want now is sleep. Sleep! Ah, God, why have you taken my sleep from me?
О-Кичи. Воды он не хочет… Чего же вы хотите?
Харрис. I can't sleep, I worry over trifles, all because I can't sleep; and – God, have pity on me! – because I worry, sleep leaves me all the more… What can have happened to Commodore Armstrong? He promised me when he left Shimoda last fear, to be here again this spring at the latest… Not one word! Has he forgotten me utterly?
О-Кичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17