Адмирал, клюнувший на обман Наполеона, отвел свои войска южнее и открыл тем самым выход французскому императору из кольца, чем тот и не замедлил воспользоваться.
После Березины отступление Наполеона превратилось в подлинное бегство. Окончательно бросив на произвол судьбы обломки своей «Великой армии», в дормезе, поставленном на санные полозья, под чужим именем французский император в сопровождении лишь нескольких приближенных и малого конвоя, налегке, спалив предварительно бумаги собственной государственной канцелярии и уничтожив даже личное столовое серебро («Я лучше буду до конца кампании есть руками, чем оставлю русским хоть одну вилку с моей монограммой!» — злобно воскликнул он, по свидетельству очевидцев), безостановочно помчался к Вильне, чтобы через нее вырваться наконец за пределы России.
В эти дни поисковая партия Давыдова почти без отдыху следовала за бегущею неприятельской армией, таявшей под напором наших войск на глазах.
30 ноября в Новых Троках Денис узнал добрую весть, что за три дня перед этим отряд его боевого товарища Александра Никитича Сеславина, получившего к этой поре полковничий чин, первым достиг Вильны и с бою овладел городом.
Здесь же, в Новый Троках, к Давыдову из главной квартиры примчался нарочный с приглашением от светлейшего срочно прибыть к нему в Вильну, куда он только что соизволил въехать.
Проделав немалый путь по заледенелой дороге в легких раскатистых санках, Денис 1 декабря примчался в Вильну и тотчас же направился к светлейшему. «Какая перемена в главной квартире! — писал он об этом памятном посещении. — Вместо, как прежде, разоренной деревушки и курной избы, окруженной одними караульными... я увидел улицу и двор, затопленные великолепными каретами, колясками и санями. Толпы польских вельмож в губернских русских мундирах, с пресмыкательными телодвижениями».
На этот раз Давыдов для встречи с Кутузовым приоделся. Свой крестьянский армяк ему пришлось оставить. В залу главной квартиры он явился теперь в черном кавказском чекмене, в красных шароварах и с черкесскою шашкою на бедре, при той же своей округлой смоляной курчавящейся бороде. Среди облитых золотом генералов и красиво убранных и гладко выбритых офицеров вид у него, без сомнения, был весьма примечательный. Ждал он не более двух минут. Едва Кутузову донесли о его приезде, как светлейший принял его без промедления, несмотря на тьму всевозможных просителей в приемной.
Фельдмаршал был бодр и свеж, при всех регалиях, с Георгиевской лентой через плечо. Завидя Давыдова, тут же вышел навстречу.
— Здравствуй, здравствуй, голубчик, рад тебя видеть вновь во здравии. Я тебе тут дельце одно припас, весьма важное и к тому же деликатное. Как раз для твоей удалой головы и хитрости твоей, которой тебя господь тоже не обидел...
Далее, подведя Давыдова к распластанной на одном из боковых столов карте, Кутузов поведал, что австрийцы из корпуса Шварценберга занимают значительными силами Гродно. Поскольку кампания идет к победному завершению, их надобно выдворить во что бы то ни стало за пределы Отечества. Однако желательно произвести это без излишнего кровопролития, поскольку осложнять отношения с Венским двором ныне совсем ни к чему, австрийцы вот-вот могут оказаться и союзниками русской армии.
Граф Ожаровский, по словам светлейшего, двигается в ту же сторону, на Лиду. Однако доверить ему сношение с неприятелем в данной ситуации фельдмаршал опасается, граф при своей прямолинейности наверняка наломает дров... Посему Кутузов и посылает Давыдова через Меречь и Олиту прямиком к Гродне, чтобы он «постарался занять сей город и очистить окрестности оного более через дружелюбные переговоры, нежели посредством оружия».
— В этом деле мне не просто военный потребен, — заключил Михаил Илларионович, — а натура вдохновенная и истинно поэтическая, вроде твоей. Коли выпадет непременная нужда бить австрийцев, то бей их весело, без излишней злобливости.
Окрыленный новым доверием светлейшего, Давыдов примчался к своему отряду и, не мешкая, выступил в поход. «Сборы мои, — как сам он говаривал, — никогда не были продолжительными: взнуздай, садись, пошел!..»
Наскочив с налету на Меречь, взяли здесь продовольственный неприятельский магазин с несметными припасами, так и не доставшимися голодным войскам Наполеона. Впрочем, припасы эти оказались весьма кстати и партизанам, все последнее время пробавлялись на том, что, как говорится, бог пошлет. Теперь же, набив переметные сумы трофейными яствами и вином, гусары и казаки приободрились и повеселели. Зычные с хрипотцой их голоса в прохваченном морозцем воздухе раскатисто выводили слова лихой солдатской песни:
Русский наш народ таков,
Он на все идти готов,
Лишь бы было нам дано
Хлеб, и мясо, и вино...
От Меречи берегом уже застывшего, окованного тонким прозрачным льдом Немана двинули на Гродну. Вперед отряда Давыдов выслал летучий авангард под водительством лихого Александра Чеченского, который, следуя наказу командира, сбив на пути неприятельский пикет и захватив в плен двух венгерских гусар, сразу же возвратил их генералу Фрейлиху, командующему гродненским гарнизоном. Австрийский начальник оценил сей великодушный поступок. Это и дало повод начать с неприятелем переговоры, к ним как раз и подоспел Давыдов, приведший основные силы отряда.
Австрийцам, судя по всему, после столь явного поражения Наполеона бросаться в бой сломя голову отнюдь не хотелось. Однако Фрейлих пекся, так сказать, и о чести собственного мундира. После нескольких встреч и довольно мирных разговоров он согласился вывести свои войска из Гродны, но намеревался непременно предать огню провиантские и комиссариатские магазины, в которых военных припасов было собрано более чем на миллион рублей.
Давыдов с Чеченским, конечно, возражали, упирая на то, что подобный акт недоброжелательства к русским может помешать установлению добрых отношений между двумя армиями и народами, давно заинтересованными в сокрушении их общего угнетателя.
Партизанскими офицерами к тому же было пущено в ход все радушие и веселое обаяние, и сухой службист Фрейлих наконец дрогнул и решил оставить город со всеми его обширными военными запасами в полной неприкосновенности. Давыдов с Чеченским гарантировали ему, со своей стороны, совершенно спокойный и беспрепятственный отход до самой границы. Аккуратный австрийский генерал, перед тем как убраться восвояси, попросил лишь об одном: подписать от имени русского командования целый ворох накладных и прочих бумаг, которые, видимо, намеревался представить в свое оправдание. Денис, конечно, поставил свою подпись на всей этой канцелярии с великим удовольствием.
8 декабря Гродна без единого выстрела перешла в руки отряда Дениса Давыдова. Граф же Ожаровский, обладавший силами более значительными, к городу, пока в нем были австрийцы, так и не приблизился...
Генерал Ермолов, бывший в это время при главной квартире в Вильне, с добродушным юмором писал по поводу занятия Гродны: «К фельдмаршалу поступили в одно время рапорты от генерал-адъютанта графа Ожаровского и от полковника Давыдова: первый доносил, что неприятель в силах и не сдает Гродны, второй — что город взят».
Через несколько дней в Гродну вступили и регулярные русские войска:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
После Березины отступление Наполеона превратилось в подлинное бегство. Окончательно бросив на произвол судьбы обломки своей «Великой армии», в дормезе, поставленном на санные полозья, под чужим именем французский император в сопровождении лишь нескольких приближенных и малого конвоя, налегке, спалив предварительно бумаги собственной государственной канцелярии и уничтожив даже личное столовое серебро («Я лучше буду до конца кампании есть руками, чем оставлю русским хоть одну вилку с моей монограммой!» — злобно воскликнул он, по свидетельству очевидцев), безостановочно помчался к Вильне, чтобы через нее вырваться наконец за пределы России.
В эти дни поисковая партия Давыдова почти без отдыху следовала за бегущею неприятельской армией, таявшей под напором наших войск на глазах.
30 ноября в Новых Троках Денис узнал добрую весть, что за три дня перед этим отряд его боевого товарища Александра Никитича Сеславина, получившего к этой поре полковничий чин, первым достиг Вильны и с бою овладел городом.
Здесь же, в Новый Троках, к Давыдову из главной квартиры примчался нарочный с приглашением от светлейшего срочно прибыть к нему в Вильну, куда он только что соизволил въехать.
Проделав немалый путь по заледенелой дороге в легких раскатистых санках, Денис 1 декабря примчался в Вильну и тотчас же направился к светлейшему. «Какая перемена в главной квартире! — писал он об этом памятном посещении. — Вместо, как прежде, разоренной деревушки и курной избы, окруженной одними караульными... я увидел улицу и двор, затопленные великолепными каретами, колясками и санями. Толпы польских вельмож в губернских русских мундирах, с пресмыкательными телодвижениями».
На этот раз Давыдов для встречи с Кутузовым приоделся. Свой крестьянский армяк ему пришлось оставить. В залу главной квартиры он явился теперь в черном кавказском чекмене, в красных шароварах и с черкесскою шашкою на бедре, при той же своей округлой смоляной курчавящейся бороде. Среди облитых золотом генералов и красиво убранных и гладко выбритых офицеров вид у него, без сомнения, был весьма примечательный. Ждал он не более двух минут. Едва Кутузову донесли о его приезде, как светлейший принял его без промедления, несмотря на тьму всевозможных просителей в приемной.
Фельдмаршал был бодр и свеж, при всех регалиях, с Георгиевской лентой через плечо. Завидя Давыдова, тут же вышел навстречу.
— Здравствуй, здравствуй, голубчик, рад тебя видеть вновь во здравии. Я тебе тут дельце одно припас, весьма важное и к тому же деликатное. Как раз для твоей удалой головы и хитрости твоей, которой тебя господь тоже не обидел...
Далее, подведя Давыдова к распластанной на одном из боковых столов карте, Кутузов поведал, что австрийцы из корпуса Шварценберга занимают значительными силами Гродно. Поскольку кампания идет к победному завершению, их надобно выдворить во что бы то ни стало за пределы Отечества. Однако желательно произвести это без излишнего кровопролития, поскольку осложнять отношения с Венским двором ныне совсем ни к чему, австрийцы вот-вот могут оказаться и союзниками русской армии.
Граф Ожаровский, по словам светлейшего, двигается в ту же сторону, на Лиду. Однако доверить ему сношение с неприятелем в данной ситуации фельдмаршал опасается, граф при своей прямолинейности наверняка наломает дров... Посему Кутузов и посылает Давыдова через Меречь и Олиту прямиком к Гродне, чтобы он «постарался занять сей город и очистить окрестности оного более через дружелюбные переговоры, нежели посредством оружия».
— В этом деле мне не просто военный потребен, — заключил Михаил Илларионович, — а натура вдохновенная и истинно поэтическая, вроде твоей. Коли выпадет непременная нужда бить австрийцев, то бей их весело, без излишней злобливости.
Окрыленный новым доверием светлейшего, Давыдов примчался к своему отряду и, не мешкая, выступил в поход. «Сборы мои, — как сам он говаривал, — никогда не были продолжительными: взнуздай, садись, пошел!..»
Наскочив с налету на Меречь, взяли здесь продовольственный неприятельский магазин с несметными припасами, так и не доставшимися голодным войскам Наполеона. Впрочем, припасы эти оказались весьма кстати и партизанам, все последнее время пробавлялись на том, что, как говорится, бог пошлет. Теперь же, набив переметные сумы трофейными яствами и вином, гусары и казаки приободрились и повеселели. Зычные с хрипотцой их голоса в прохваченном морозцем воздухе раскатисто выводили слова лихой солдатской песни:
Русский наш народ таков,
Он на все идти готов,
Лишь бы было нам дано
Хлеб, и мясо, и вино...
От Меречи берегом уже застывшего, окованного тонким прозрачным льдом Немана двинули на Гродну. Вперед отряда Давыдов выслал летучий авангард под водительством лихого Александра Чеченского, который, следуя наказу командира, сбив на пути неприятельский пикет и захватив в плен двух венгерских гусар, сразу же возвратил их генералу Фрейлиху, командующему гродненским гарнизоном. Австрийский начальник оценил сей великодушный поступок. Это и дало повод начать с неприятелем переговоры, к ним как раз и подоспел Давыдов, приведший основные силы отряда.
Австрийцам, судя по всему, после столь явного поражения Наполеона бросаться в бой сломя голову отнюдь не хотелось. Однако Фрейлих пекся, так сказать, и о чести собственного мундира. После нескольких встреч и довольно мирных разговоров он согласился вывести свои войска из Гродны, но намеревался непременно предать огню провиантские и комиссариатские магазины, в которых военных припасов было собрано более чем на миллион рублей.
Давыдов с Чеченским, конечно, возражали, упирая на то, что подобный акт недоброжелательства к русским может помешать установлению добрых отношений между двумя армиями и народами, давно заинтересованными в сокрушении их общего угнетателя.
Партизанскими офицерами к тому же было пущено в ход все радушие и веселое обаяние, и сухой службист Фрейлих наконец дрогнул и решил оставить город со всеми его обширными военными запасами в полной неприкосновенности. Давыдов с Чеченским гарантировали ему, со своей стороны, совершенно спокойный и беспрепятственный отход до самой границы. Аккуратный австрийский генерал, перед тем как убраться восвояси, попросил лишь об одном: подписать от имени русского командования целый ворох накладных и прочих бумаг, которые, видимо, намеревался представить в свое оправдание. Денис, конечно, поставил свою подпись на всей этой канцелярии с великим удовольствием.
8 декабря Гродна без единого выстрела перешла в руки отряда Дениса Давыдова. Граф же Ожаровский, обладавший силами более значительными, к городу, пока в нем были австрийцы, так и не приблизился...
Генерал Ермолов, бывший в это время при главной квартире в Вильне, с добродушным юмором писал по поводу занятия Гродны: «К фельдмаршалу поступили в одно время рапорты от генерал-адъютанта графа Ожаровского и от полковника Давыдова: первый доносил, что неприятель в силах и не сдает Гродны, второй — что город взят».
Через несколько дней в Гродну вступили и регулярные русские войска:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124