Так вот,
пусть злые языки отсохнут и выпадут. Я точно знаю, что Ральф ходит на
мельницу из самых благих побуждений. Он работает там по вечерам, потому
что днем занят. И если это распущенность, то жаль, что у нас ее так мало.
Мистер Томас облизнул пересохшие губы.
- Мы тратим время, - начал он, - когда Ральф Свистун вернулся из
Салема, он привез мне послание от достопочтенного Альфреда Брэдстрита, в
котором тот умоляет сделать все возможное, чтобы наставить на путь
истинный общество наше. Именно в этом и состоит наш долг. Имея перед собой
блистательный образец самого Салема, мы отклонились бы от нашего
предназначения, если бы позволили пустой болтовне, пусть даже очень
ученой, отвлечь нас от прямого пути.
- И еще, - добавил Эли. - Если вы так уж не терпите наше общество
или, по крайней мере, не можете действовать с нами заодно, мистер Филипп,
будет справедливо, если вы покинете свой пост.
Я задумался и медленно произнес:
- К сожалению, я не могу сделать этого. И чтобы всем стала ясна
причина, я расскажу то, о чем до сих пор не упоминал. Тот факт, Эли, что
ты сегодня находишься здесь, а не батрачишь на чужой земле, что вы, Крей и
Пикл, не изгои, преследуемые в Салеме, что вы, мистер Томас, занимаете
религиозный пост, все это благодаря одному единственному человеку -
Натаниэлю Горе. К нашему общему сожалению, он ушел из жизни, не воплотив
до конца задуманного. Мистер Горе не одобрял образ жизни в Салеме, которым
так восхищается мистер Томас. После смерти Натаниэля Горе я нашел письмо,
адресованное мне, в котором он вверяет мне то, что называет своей мечтой о
земле, несущей людям радость. Я не взял его с собой, но все, кто умеет
читать, могут прийти и ознакомиться с ним в моем доме, и всякий, кто
сделает это, найдет там следующие слова: "Мне не по душе Салем. Я не мог
бы чувствовать себя там счастливым. И я без особой радости думаю о
предстоящем пребывании на святой земле Альфреда Брэдстрита. (Хочу
напомнить, что письмо было написано во время нашего морского путешествия).
Должно быть что-то среднее между беспутством и мракобесием, между
поклонением пороку и тиранией добродетели". Письмо заканчивалось просьбой
ко мне найти золотую середину, если это удастся. Именно поэтому я и не
собираюсь покидать своего поста в совете и всегда буду противиться тому,
что считаю посягательством на личную свободу каждого члена нашего
общества.
Последовала еще одна минута неловкого молчания, которую нарушил
мистер Томас:
- Мистер Горе был достойным человеком, но он не был Господом Богом.
- Конечно, нет, согласился я. - Он был не ближе к Богу, чем любой из
известных мне смертных. И только ради него я пойду вам на уступки. Я
вернусь в собрание сам и постараюсь убедить своих домочадцев последовать
моему примеру. Я соглашусь на взимание штрафов за сквернословие в
общественных местах и появление на улице в пьяном виде. И если появятся
случаи распущенного и беспутного поведения, я готов обсудить это с вами.
Но думаю, что подношения мистеру Томасу должны быть сугубо добровольными.
- Вы прямо высказали то, что я имел в виду, - подхватил Майк. - Я уж
начал было чувствовать себя пропойцей и буду очень осторожен и шагу не
ступлю из дому, если хоть каплю в рот возьму, пусть даже кто умирает. А
теперь вы меня извините, мне нужно нанести визит миссис Стеглс.
- Я пойду с тобой, - сказал я, обрадовавшись подходящему предлогу
улизнуть.
Выйдя на улицу, я обратился к Майку:
- Если ты спешишь, я не буду тебя задерживать. Мне просто хотелось
поскорее выйти.
- Я не спешу, - ответил Майк, приноравливаясь к моему шагу. - Я несу
бедной женщине кое-что от бессонницы.
Он потряс карманом своего сюртука, откуда донеслось постукивание
пилюль в крошечной деревянной коробочке, которую Майк из какого-то
устаревшего понятия профессиональной чести, изготавливал, не жалея труда и
времени, для каждого больного.
- Знаете, вы не своим делом занялись, - заметил он. - Вы должны были
бы стать законником. Очень уж ладно вы говорите.
- О нет, Майк. Мне не хватает выдержки. Я могу вспылить, но как тут
не разозлиться, если, к примеру, осуждают то, что делает Ральф?
- Они, наверное, вспоминают Магитабель и Саймона. И, наверняка, в
любом селении парочку, да еще и молодую, которая проводит вместе каждый
вечер, будут осуждать. Но вся эта остальная чушь, что мы должны
приструнить Зион, потому что Бог не дает нам дождя, - это напоминает
африканских дикарей. Иногда я думаю, что человечество совсем не движется
вперед, что мы идем по кругу, и то что вчера было просто предрассудком,
сегодня называется религией.
Свернув с главной дороги к дому Стеглсов, мы увидели, что нас
обогнали Пикл и Крейн, направляющиеся к Проходу. При своих длинных ногах и
довольно быстрый ходьбе, они могли бы настичь нас гораздо раньше, что
натолкнуло меня на мысль о буре негодования, в которую вылилось
официальное заседание.
В одном из окошек крошечного деревянного домика Стеглсов мерцала
свеча, другое было слабо освещено пламенем очага.
- Я подожду здесь, сейчас довольно тепло, можно устроиться на том
пеньке, да и Стеглсам сейчас не до гостей, - сказал я, когда мы дошли до
двери и услышали настойчивый, но очень слабый писк младенца.
- Я быстро, - пообещал Майк.
Сложив сюртук и подстелив его на пень, чтобы не испытывать неудобства
от зазубрин, оставленных топором Джозефа, я уселся и закурил трубку.
Закинув утомленную закованную в железо ногу на другую, я расслабился и
почти уже задремал. О собрании я больше не думал. Просто погрузился в
грезы, в которых мне виделся Зион через много лет с настоящей дорогой,
проложенной к Проходу, с регулярными рейсами экипажей, доставлявших
желающих к побережью, с улицами и лавками, бросающимися в глаза
разнообразными яркими вывесками.
Вскоре после того, как Майк скрылся в дверях дома, ребенок перестал
плакать, и в воздухе повисла напряженная тишина. Внезапно что-то
послышалось вдалеке. Я поднял голову и напряг слух. Через некоторое время
я смог различить топот лошадиных копыт и подумал, что это Крейн и Пикл,
вернувшись домой, обнаружили там нечто, заставившее их оседлать коней и
спешно вернуться в деревню. Было темно, и мне не удалось ничего
рассмотреть, поэтому на всякий случай я встал и приблизился к калитке дома
Джозефа. Лошади поравнялись с домом и замедлили ход. Тут до меня донесся
совершенно чужой голос, выкрикнувший: "Слава Богу. Вот и жилище". На этом
расстоянии я уже мог увидеть трех лошадей со всадниками, причем тело
одного из них было перекинуто через седло.
Сделав шаг им навстречу, я сказал:
- Это селение называется Зион. А вы сами кто и откуда?
- Это ваш дом? Можно войти? У нас на руках умирает человек. Эдвард,
помоги снять его, и вы, сэр, пожалуйста. Зилла, оставайся здесь и
присмотри за лошадьми.
Незнакомец отдавал приказы четко, быстро и уверенно.
- Минутку, - остановил их я. - Я не уверен, что вы можете тут
расположиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
пусть злые языки отсохнут и выпадут. Я точно знаю, что Ральф ходит на
мельницу из самых благих побуждений. Он работает там по вечерам, потому
что днем занят. И если это распущенность, то жаль, что у нас ее так мало.
Мистер Томас облизнул пересохшие губы.
- Мы тратим время, - начал он, - когда Ральф Свистун вернулся из
Салема, он привез мне послание от достопочтенного Альфреда Брэдстрита, в
котором тот умоляет сделать все возможное, чтобы наставить на путь
истинный общество наше. Именно в этом и состоит наш долг. Имея перед собой
блистательный образец самого Салема, мы отклонились бы от нашего
предназначения, если бы позволили пустой болтовне, пусть даже очень
ученой, отвлечь нас от прямого пути.
- И еще, - добавил Эли. - Если вы так уж не терпите наше общество
или, по крайней мере, не можете действовать с нами заодно, мистер Филипп,
будет справедливо, если вы покинете свой пост.
Я задумался и медленно произнес:
- К сожалению, я не могу сделать этого. И чтобы всем стала ясна
причина, я расскажу то, о чем до сих пор не упоминал. Тот факт, Эли, что
ты сегодня находишься здесь, а не батрачишь на чужой земле, что вы, Крей и
Пикл, не изгои, преследуемые в Салеме, что вы, мистер Томас, занимаете
религиозный пост, все это благодаря одному единственному человеку -
Натаниэлю Горе. К нашему общему сожалению, он ушел из жизни, не воплотив
до конца задуманного. Мистер Горе не одобрял образ жизни в Салеме, которым
так восхищается мистер Томас. После смерти Натаниэля Горе я нашел письмо,
адресованное мне, в котором он вверяет мне то, что называет своей мечтой о
земле, несущей людям радость. Я не взял его с собой, но все, кто умеет
читать, могут прийти и ознакомиться с ним в моем доме, и всякий, кто
сделает это, найдет там следующие слова: "Мне не по душе Салем. Я не мог
бы чувствовать себя там счастливым. И я без особой радости думаю о
предстоящем пребывании на святой земле Альфреда Брэдстрита. (Хочу
напомнить, что письмо было написано во время нашего морского путешествия).
Должно быть что-то среднее между беспутством и мракобесием, между
поклонением пороку и тиранией добродетели". Письмо заканчивалось просьбой
ко мне найти золотую середину, если это удастся. Именно поэтому я и не
собираюсь покидать своего поста в совете и всегда буду противиться тому,
что считаю посягательством на личную свободу каждого члена нашего
общества.
Последовала еще одна минута неловкого молчания, которую нарушил
мистер Томас:
- Мистер Горе был достойным человеком, но он не был Господом Богом.
- Конечно, нет, согласился я. - Он был не ближе к Богу, чем любой из
известных мне смертных. И только ради него я пойду вам на уступки. Я
вернусь в собрание сам и постараюсь убедить своих домочадцев последовать
моему примеру. Я соглашусь на взимание штрафов за сквернословие в
общественных местах и появление на улице в пьяном виде. И если появятся
случаи распущенного и беспутного поведения, я готов обсудить это с вами.
Но думаю, что подношения мистеру Томасу должны быть сугубо добровольными.
- Вы прямо высказали то, что я имел в виду, - подхватил Майк. - Я уж
начал было чувствовать себя пропойцей и буду очень осторожен и шагу не
ступлю из дому, если хоть каплю в рот возьму, пусть даже кто умирает. А
теперь вы меня извините, мне нужно нанести визит миссис Стеглс.
- Я пойду с тобой, - сказал я, обрадовавшись подходящему предлогу
улизнуть.
Выйдя на улицу, я обратился к Майку:
- Если ты спешишь, я не буду тебя задерживать. Мне просто хотелось
поскорее выйти.
- Я не спешу, - ответил Майк, приноравливаясь к моему шагу. - Я несу
бедной женщине кое-что от бессонницы.
Он потряс карманом своего сюртука, откуда донеслось постукивание
пилюль в крошечной деревянной коробочке, которую Майк из какого-то
устаревшего понятия профессиональной чести, изготавливал, не жалея труда и
времени, для каждого больного.
- Знаете, вы не своим делом занялись, - заметил он. - Вы должны были
бы стать законником. Очень уж ладно вы говорите.
- О нет, Майк. Мне не хватает выдержки. Я могу вспылить, но как тут
не разозлиться, если, к примеру, осуждают то, что делает Ральф?
- Они, наверное, вспоминают Магитабель и Саймона. И, наверняка, в
любом селении парочку, да еще и молодую, которая проводит вместе каждый
вечер, будут осуждать. Но вся эта остальная чушь, что мы должны
приструнить Зион, потому что Бог не дает нам дождя, - это напоминает
африканских дикарей. Иногда я думаю, что человечество совсем не движется
вперед, что мы идем по кругу, и то что вчера было просто предрассудком,
сегодня называется религией.
Свернув с главной дороги к дому Стеглсов, мы увидели, что нас
обогнали Пикл и Крейн, направляющиеся к Проходу. При своих длинных ногах и
довольно быстрый ходьбе, они могли бы настичь нас гораздо раньше, что
натолкнуло меня на мысль о буре негодования, в которую вылилось
официальное заседание.
В одном из окошек крошечного деревянного домика Стеглсов мерцала
свеча, другое было слабо освещено пламенем очага.
- Я подожду здесь, сейчас довольно тепло, можно устроиться на том
пеньке, да и Стеглсам сейчас не до гостей, - сказал я, когда мы дошли до
двери и услышали настойчивый, но очень слабый писк младенца.
- Я быстро, - пообещал Майк.
Сложив сюртук и подстелив его на пень, чтобы не испытывать неудобства
от зазубрин, оставленных топором Джозефа, я уселся и закурил трубку.
Закинув утомленную закованную в железо ногу на другую, я расслабился и
почти уже задремал. О собрании я больше не думал. Просто погрузился в
грезы, в которых мне виделся Зион через много лет с настоящей дорогой,
проложенной к Проходу, с регулярными рейсами экипажей, доставлявших
желающих к побережью, с улицами и лавками, бросающимися в глаза
разнообразными яркими вывесками.
Вскоре после того, как Майк скрылся в дверях дома, ребенок перестал
плакать, и в воздухе повисла напряженная тишина. Внезапно что-то
послышалось вдалеке. Я поднял голову и напряг слух. Через некоторое время
я смог различить топот лошадиных копыт и подумал, что это Крейн и Пикл,
вернувшись домой, обнаружили там нечто, заставившее их оседлать коней и
спешно вернуться в деревню. Было темно, и мне не удалось ничего
рассмотреть, поэтому на всякий случай я встал и приблизился к калитке дома
Джозефа. Лошади поравнялись с домом и замедлили ход. Тут до меня донесся
совершенно чужой голос, выкрикнувший: "Слава Богу. Вот и жилище". На этом
расстоянии я уже мог увидеть трех лошадей со всадниками, причем тело
одного из них было перекинуто через седло.
Сделав шаг им навстречу, я сказал:
- Это селение называется Зион. А вы сами кто и откуда?
- Это ваш дом? Можно войти? У нас на руках умирает человек. Эдвард,
помоги снять его, и вы, сэр, пожалуйста. Зилла, оставайся здесь и
присмотри за лошадьми.
Незнакомец отдавал приказы четко, быстро и уверенно.
- Минутку, - остановил их я. - Я не уверен, что вы можете тут
расположиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76