Только смотри – не надо об этом никому рассказывать, потому что я обещал сеньору отдать бумагу в полицию не раньше чем послезавтра.
– Аи, зачем обращать на это внимание? – отмахнулся Чучо. – Этот тип – негодяй, ему место в тюрьме.
– Согласен, согласен… Но он очень хорошо ко мне отнесся. Потом – у него тоже есть дочь. И как бы там ни было, я дал ему слово!
Взгляд дона Даниэля заскользил по комнате. Куда бы спрятать эту важную бумагу? Он подошел к дивану. Нет, не сюда. К полке с безделушками. Опять не то.
– А что, если мы спрячем ее здесь, под ковром? – сказал он. – Никому и в голову не придет искать ее здесь.
Дон Даниэль с трудом наклонился, приподнял угол ковра и положил под него письмо-признание. Чучо помог ему подняться с колен, довольные собой, они обнялись и похлопали друг друга по спине.
– Ну ладно, я пойду, – сказал Чучо. – Рамон, наверное, уже злится!
Но на этот раз Рамон сразил Чучо наповал. Он повернул к нему свое улыбающееся лицо и радостно сообщил:
– Чучо, хозяин вернулся! Сегодня самый счастливый день в жизни семьи Ломбарде. Правда, не для всех… – Рамон понизил голос. – Бедная сеньора Виктория…
И Рамон, впервые за все время, обнял засиявшего Чучо.
Виктория сидела у себя в комнате, на диване, опустив голову и машинально разглаживая плед. Рядом с ней – Камила, она смотрела на нее с молчаливым сочувствием: никто в мире не мог бы сейчас помочь этой несчастной женщине.
Виктория до последнего гнала от себя страшные подозрения. Но вот они подтвердились, и теперь оставалось одно – ждать мучительной развязки. Какой? Она боялась об этом думать.
Между тем события в доме Ломбарде продолжали стремительно развиваться. Приехал Пабло и сообщил, что уже задержаны Родриго и Луис Трехо, что Маура и Карла дают показания в полиции. Неизвестно только, где находится Максимилиане Вскоре, однако, в гостиную вошла Марта – она вместе с Габриэлем только что вернулась из города – и сказала, что видела у ворот машину Макса.
Все переглянулись. Где же он в таком случае?
Рамон снял телефонную трубку и при общем молчании позвонил в комнату Ракель.
А Макс был у сеньора Саманьего. Схватив старика за рубашку, он рванул его к себе и голосом, осевшим от ярости, прохрипел:
– Мне нужно признание судьи.
– Нет.
Максимилиано притянул его к себе так, что затрещала рубашка.
– Отдашь или нет?
Дон Даниэль побледнел, сжал руки в кулаки, неприятно ощутив вдруг, что весь, с головы до пят, покрылся холодным, липким потом.
– Я сказал – нет! – твердо проговорил он.
– Нет?!
Максимилиано бросил старика на пол:
– Или ты отдашь бумагу, или я разнесу тебе башку, старый дурак!
– Убей меня, убей! Ты ничего не получишь!
Дон Даниэль лежал на полу, скорчившись, закрывая голову руками, из разбитого рта текла кровь. Максимилиано поднял его, ударил головой о стену и, поддерживая одной рукой обмякшее тело, другой рукой вытащил из кармана пистолет.
– Давай сюда бумагу!
Но выстрелить он не успел: где-то поблизости послышался звук открываемой двери, Марта спешила к отцу, чтобы рассказать ему обо всем случившемся в доме Луиса Трехо.
Максимилиано разжал руку, и дон Даниэль тяжело упал на пол. Максимилиано, не выпуская пистолета, выбежал в гостиную и увидел… спускающегося по лестнице Антонио. «Все, конец, – подумал он. – Но я так просто не сдамся. Нет, не сдамся…» Он поднял пистолет и, не целясь, выстрелил.
Почти одновременно прозвучал ответный выстрел Антонио, заставивший Максимилиано укрыться за ближайшей колонной. Не опуская оружия, Антонио медленно приближался к нему. «Герой, – злобно подумал Максимилиано. – Но теперь-то ты от меня не уйдешь». Максимилиано тщательно прицелился… И в это мгновение на него бросился дон Даниэль. Максимилиано упал, но тут же вскочил на ноги, в бешенстве схватил старика и за этим живым заслоном шагнул к Антонио. Однако старик, собрав все силы, вырвался из его рук. И бросился в сторону. Антонио успел выстрелить первым. Максимилиано зашатался, потом, как будто в смерти желая дотянуться до Антонио, тяжело перевалился через спинку дивана и упал на журнальный стол, сбрасывая с него телефон, пепельницу, цветы…
Еще живой, Максимилиано лежал на боку, с удивлением глядя на расплывающееся под ним красное пятно. Потом, в страшном напряжении сил, перевернулся на спину – чтобы не видеть, как выходит из него жизнь, – и затих. Но в последнем всплеске затухающего сознания он успел заметить над собой ненавистное лицо и прохрипеть в него:
– Ты никогда не сможешь любить ее так, как я… Никогда!..
Антонио выпрямился, отступил в сторону и молча смотрел на распростертое перед ним тело.
Заслышав выстрелы, Виктория и Камила быстро выбежали из комнаты. Увидев Антонио над распростертым телом сына, Виктория сразу все поняла.
– Максимилиано! Максимилиано! Сынок! – громко зарыдала она, опускаясь на колени перед мертвым сыном.
Она приподняла его голову, словно для того, чтобы ему легче было дышать, она гладила его лицо, волосы, поправляла мокрую от крови рубашку… Потом закрыла мертвые глаза… И взглянула на Антонио. Тот отвел взгляд, резко повернулся и большими тяжелыми шагами пошел вверх по лестнице.
Ракель бросилась ему навстречу.
– Любимый, ты убил его?
– Мне пришлось это сделать, – коротко ответил Антонио.
Ракель отшатнулась от него, ее широко раскрытые глаза с ужасом уставились на него.
– Ты не должен был этого делать…
– Ракель, прошу тебя… – попытался успокоить ее Антонио.
– Нет, нет, мы никогда не сможем быть счастливы! Никогда, Антонио, никогда! – ее отчаяние было так велико, что у нее подломились колени, и она едва не упала.
– Мне хуже, чем тебе, – только и сказал Антонио. Даже если бы Ракель захотела его слушать, он не смог бы сейчас высказать то, что творилось в его душе. Опустошенность… Глухая немота чувств… И боль, захлестнувшая все его существо.
– Все кончено, Антонио! Его смерть всегда будет стоять между нами. Всегда, всегда, всегда! Ты понимаешь? – рыдала Ракель, отступая от него в глубь комнаты.
– Нет, Ракель. Нет. Мы с тобой будем счастливы.
– Нет, нет, никогда! Никогда! Господи, что же мне делать? – Продолжая рыдать, Ракель опустилась на пол.
Антонио молча вышел, неслышно притворив за собой дверь.
Через неделю, забрав ребенка из больницы, Ракель вместе с отцом уехала в Гвадалахару. Антонио не препятствовал ее решению, никто в доме не отговаривал ее.
…Прошел год. Маленькая черноволосая девочка, радуя мать и дедушку, весело топала по дому. Но по мере того как мрачное прошлое отступало все дальше и дальше, тоска все сильнее терзала сердце Ракель. Только гордость не позволяла ей, схватив ребенка, броситься в Акапулько, чтобы хоть раз взглянуть на любимого. Гордость и страх, что ей уже нет места в его жизни.
В один из таких мучительных длинных дней неожиданно приехала Виктория. Ракель взволнованно обняла ее, и горестно разрыдалась. Дон Даниэль взял девочку на руки и оставил женщин одних. Они долго сидели молча, глядя друг на друга повлажневшими от слез глазами. Наконец Виктория заговорила.
– Ракель, я пришла потому, что больше не могу видеть, как страдает Антонио. Ты не представляешь как ему плохо. Он в отчаянии, дочка! Послушай, то, что случилось, это несчастье. Ты не можешь винить его в этом.
– Нет, нет, – горестно сказала Ракель, – я ни в чем его не виню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Аи, зачем обращать на это внимание? – отмахнулся Чучо. – Этот тип – негодяй, ему место в тюрьме.
– Согласен, согласен… Но он очень хорошо ко мне отнесся. Потом – у него тоже есть дочь. И как бы там ни было, я дал ему слово!
Взгляд дона Даниэля заскользил по комнате. Куда бы спрятать эту важную бумагу? Он подошел к дивану. Нет, не сюда. К полке с безделушками. Опять не то.
– А что, если мы спрячем ее здесь, под ковром? – сказал он. – Никому и в голову не придет искать ее здесь.
Дон Даниэль с трудом наклонился, приподнял угол ковра и положил под него письмо-признание. Чучо помог ему подняться с колен, довольные собой, они обнялись и похлопали друг друга по спине.
– Ну ладно, я пойду, – сказал Чучо. – Рамон, наверное, уже злится!
Но на этот раз Рамон сразил Чучо наповал. Он повернул к нему свое улыбающееся лицо и радостно сообщил:
– Чучо, хозяин вернулся! Сегодня самый счастливый день в жизни семьи Ломбарде. Правда, не для всех… – Рамон понизил голос. – Бедная сеньора Виктория…
И Рамон, впервые за все время, обнял засиявшего Чучо.
Виктория сидела у себя в комнате, на диване, опустив голову и машинально разглаживая плед. Рядом с ней – Камила, она смотрела на нее с молчаливым сочувствием: никто в мире не мог бы сейчас помочь этой несчастной женщине.
Виктория до последнего гнала от себя страшные подозрения. Но вот они подтвердились, и теперь оставалось одно – ждать мучительной развязки. Какой? Она боялась об этом думать.
Между тем события в доме Ломбарде продолжали стремительно развиваться. Приехал Пабло и сообщил, что уже задержаны Родриго и Луис Трехо, что Маура и Карла дают показания в полиции. Неизвестно только, где находится Максимилиане Вскоре, однако, в гостиную вошла Марта – она вместе с Габриэлем только что вернулась из города – и сказала, что видела у ворот машину Макса.
Все переглянулись. Где же он в таком случае?
Рамон снял телефонную трубку и при общем молчании позвонил в комнату Ракель.
А Макс был у сеньора Саманьего. Схватив старика за рубашку, он рванул его к себе и голосом, осевшим от ярости, прохрипел:
– Мне нужно признание судьи.
– Нет.
Максимилиано притянул его к себе так, что затрещала рубашка.
– Отдашь или нет?
Дон Даниэль побледнел, сжал руки в кулаки, неприятно ощутив вдруг, что весь, с головы до пят, покрылся холодным, липким потом.
– Я сказал – нет! – твердо проговорил он.
– Нет?!
Максимилиано бросил старика на пол:
– Или ты отдашь бумагу, или я разнесу тебе башку, старый дурак!
– Убей меня, убей! Ты ничего не получишь!
Дон Даниэль лежал на полу, скорчившись, закрывая голову руками, из разбитого рта текла кровь. Максимилиано поднял его, ударил головой о стену и, поддерживая одной рукой обмякшее тело, другой рукой вытащил из кармана пистолет.
– Давай сюда бумагу!
Но выстрелить он не успел: где-то поблизости послышался звук открываемой двери, Марта спешила к отцу, чтобы рассказать ему обо всем случившемся в доме Луиса Трехо.
Максимилиано разжал руку, и дон Даниэль тяжело упал на пол. Максимилиано, не выпуская пистолета, выбежал в гостиную и увидел… спускающегося по лестнице Антонио. «Все, конец, – подумал он. – Но я так просто не сдамся. Нет, не сдамся…» Он поднял пистолет и, не целясь, выстрелил.
Почти одновременно прозвучал ответный выстрел Антонио, заставивший Максимилиано укрыться за ближайшей колонной. Не опуская оружия, Антонио медленно приближался к нему. «Герой, – злобно подумал Максимилиано. – Но теперь-то ты от меня не уйдешь». Максимилиано тщательно прицелился… И в это мгновение на него бросился дон Даниэль. Максимилиано упал, но тут же вскочил на ноги, в бешенстве схватил старика и за этим живым заслоном шагнул к Антонио. Однако старик, собрав все силы, вырвался из его рук. И бросился в сторону. Антонио успел выстрелить первым. Максимилиано зашатался, потом, как будто в смерти желая дотянуться до Антонио, тяжело перевалился через спинку дивана и упал на журнальный стол, сбрасывая с него телефон, пепельницу, цветы…
Еще живой, Максимилиано лежал на боку, с удивлением глядя на расплывающееся под ним красное пятно. Потом, в страшном напряжении сил, перевернулся на спину – чтобы не видеть, как выходит из него жизнь, – и затих. Но в последнем всплеске затухающего сознания он успел заметить над собой ненавистное лицо и прохрипеть в него:
– Ты никогда не сможешь любить ее так, как я… Никогда!..
Антонио выпрямился, отступил в сторону и молча смотрел на распростертое перед ним тело.
Заслышав выстрелы, Виктория и Камила быстро выбежали из комнаты. Увидев Антонио над распростертым телом сына, Виктория сразу все поняла.
– Максимилиано! Максимилиано! Сынок! – громко зарыдала она, опускаясь на колени перед мертвым сыном.
Она приподняла его голову, словно для того, чтобы ему легче было дышать, она гладила его лицо, волосы, поправляла мокрую от крови рубашку… Потом закрыла мертвые глаза… И взглянула на Антонио. Тот отвел взгляд, резко повернулся и большими тяжелыми шагами пошел вверх по лестнице.
Ракель бросилась ему навстречу.
– Любимый, ты убил его?
– Мне пришлось это сделать, – коротко ответил Антонио.
Ракель отшатнулась от него, ее широко раскрытые глаза с ужасом уставились на него.
– Ты не должен был этого делать…
– Ракель, прошу тебя… – попытался успокоить ее Антонио.
– Нет, нет, мы никогда не сможем быть счастливы! Никогда, Антонио, никогда! – ее отчаяние было так велико, что у нее подломились колени, и она едва не упала.
– Мне хуже, чем тебе, – только и сказал Антонио. Даже если бы Ракель захотела его слушать, он не смог бы сейчас высказать то, что творилось в его душе. Опустошенность… Глухая немота чувств… И боль, захлестнувшая все его существо.
– Все кончено, Антонио! Его смерть всегда будет стоять между нами. Всегда, всегда, всегда! Ты понимаешь? – рыдала Ракель, отступая от него в глубь комнаты.
– Нет, Ракель. Нет. Мы с тобой будем счастливы.
– Нет, нет, никогда! Никогда! Господи, что же мне делать? – Продолжая рыдать, Ракель опустилась на пол.
Антонио молча вышел, неслышно притворив за собой дверь.
Через неделю, забрав ребенка из больницы, Ракель вместе с отцом уехала в Гвадалахару. Антонио не препятствовал ее решению, никто в доме не отговаривал ее.
…Прошел год. Маленькая черноволосая девочка, радуя мать и дедушку, весело топала по дому. Но по мере того как мрачное прошлое отступало все дальше и дальше, тоска все сильнее терзала сердце Ракель. Только гордость не позволяла ей, схватив ребенка, броситься в Акапулько, чтобы хоть раз взглянуть на любимого. Гордость и страх, что ей уже нет места в его жизни.
В один из таких мучительных длинных дней неожиданно приехала Виктория. Ракель взволнованно обняла ее, и горестно разрыдалась. Дон Даниэль взял девочку на руки и оставил женщин одних. Они долго сидели молча, глядя друг на друга повлажневшими от слез глазами. Наконец Виктория заговорила.
– Ракель, я пришла потому, что больше не могу видеть, как страдает Антонио. Ты не представляешь как ему плохо. Он в отчаянии, дочка! Послушай, то, что случилось, это несчастье. Ты не можешь винить его в этом.
– Нет, нет, – горестно сказала Ракель, – я ни в чем его не виню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114