Это будет шум не только на всю Москву, – на всю Россию! Иван представлял уже обломки красных стен театрального здания, которые останутся торчать на Таганской площади памятником ему, Ивану, победившему в соревновании с Никитиным. Можно арендовать самолет в одном из московских аэроклубов, хотя бы – в Тушино, загрузить его поплотнее взрывчаткой, хорошо бы – тонны полторы! – и назначенный час спикировать на это здание из красного кирпича, в котором соберутся фээсбэшники, поджидая Ивана. Он и нагрянет на этот праздничек!
Иван представил все это очень живо, почти реально увидя стремительно надвигающийся на него район Таганки, вырастающее перед глазами здание театра, и самое последнее – круглые глаза и выражение ужаса на лице случайного прохожего, не имеющего к ФСБ никакого отношения. Потом яркая вспышка перед глазами и – ощущение собственного небытия, если, конечно, такое ощущение возможно!
Но, посверкав перед глазами Ивана заманчивыми красками, эта картина стала постепенно меркнуть и скоро потеряла всю свою привлекательность. Людей, которые будут в это время находиться в здании театра, он не представлял себе, да и не хотел о них думать, но этот случайный прохожий, влезший в картину планируемой им катастрофы, мешал Ивану ощутить полное удовлетворение от той картины, что он только что представил...
«Опять какие-то случайные люди, которые смотрят на меня глазами кроликов, когда их убиваешь! – подумал с досадой Иван. – Их, оказывается, большинство в этом проклятом городе! Шагу ступить нельзя, чтобы кого-нибудь не зацепить! Да не хочу я вас убивать! Оставьте меня в покое! Я не с Москвой воюю, а только с генералом Никитиным!»
Мысль о взрыве была безнадежно испорчена. Случайные жертвы, да к тому же – силы ПВО, ведь полеты над Москвой запрещены, всякие там зенитки, истребители-перехватчики, которые могут расстрелять Ивана прямо в небе вместе с его тротилом – такая получается суета! Нет, нужно придумать что-нибудь попроще, без такого размаха, оставляющего на теле Москвы неизгладимые шрамы.
Иван и любил и ненавидел этот город в одно и то же время. Москва отняла у него все – и Надю, и ощущение собственной значимости в этой жизни, и всякие надежды на будущее. Но Иван знал, что в этом городе он мог бы жить спокойно и счастливо, если бы...
Если бы его жизнь сложилась по-другому. Или сам он был другим человеком.
Но был именно тем, кто он есть – бывшим киллером, убийцей, своими руками вырвавшим себя из Чечни, а затем – этими же руками разрушившим свою жизнь в Москве.
«Причем здесь Крестный? – горько подумал Иван. – Он лишь платил мне деньги за то, что я делал бы и сам! Сейчас никакого Крестного нет, а чем я занимаюсь? Убиваю по-прежнему...»
Но тут он снова вспомнил о Никитине и все сомнения вылетели из его головы. Нет, он обязательно убьет этого молодого выскочку Олейникова и тем – сначала унизит Никитина, а затем убьет и его. Может быть тогда ему удастся остановиться...
Иван принялся за рекогносцировку местности и изучение здания театра...
Раздобыть план внутренних помещений театра оказалось не столь сложно, стоило только обратиться в окружное архитектурное управление и представиться директором фирмы, собирающийся по договору с театром производить капитальный ремонт и реконструкцию здания. Едва он преподнес пожилой грустной женщине, инженеру-смотрителю, изящный, сделанный в форме улыбки флакончик духов «Сальвадор Дали» от имени фирмы с надеждой на тесное сотрудничество в оформлении всевозможных разрешений и согласований, как получил доступ к инженерно-эксплутационной документации по зданию театра на Таганке. Сделав ксерокопии нужных ему листов Иван тепло расстался со вновь почувствовавшей себя женщиной инженером-смотрителем и отправился разрабатывать операцию.
Задача была очень сложной, но – тем более интересной.
– Клюнуло, Никитин! Еще как клюнуло! – фамильярно ввалился в кабинет к генералу Герасимов с сообщением, что по данным оперативной службы, дезинформация до Ивана Марьева доведена.
Герасимов знал, когда можно фамильярничать с генералом, а когда делать это противопоказано для карьеры. Сейчас, идя к нему с сообщением об удачном начале операции, Генка чувствовал, что можно немного понаглеть, Никитин стерпит. Герасимов хорошо знал перепады настроения своего начальника и как хороший синоптик, мог дать прогноз на ближайшие часы и объяснить, от чего это зависит.
– Почему ты думаешь, что он не разгадает твоего плана? – спросил его Никитин, искренне надеясь, что Герасимов не разрушит его надежды на успешное завершение только что начавшейся операции. – Он далеко не дурак. Я иногда даже думаю, что он вполне управился бы с твоими, например, обязанностями, Гена.
Герасимов задохнулся от возмущения. Додумался генерал! Сравнить какого-то убийцу с заместителем директора ФСБ, начальником аналитического отдела, самого важного, как считал Герасимов, во всем управлении.
Никитин улыбнулся о сделал рукой останавливающий жест, как судья на ринге, притормаживающий слишком рьяно рвущегося в бой боксера.
– Ну-ну, Гена! Не кипятись! Думаю, что Ивану Марьеву и все наше управление можно было бы доверить! Справился бы, наверняка!
– Вот поймаем его – и сажайте на свое место! – обиделся Герасимов, который не представлял себе кого-то на месте генерала, кроме себя, даже шутки на эту тему его раздражали.
Никитин засмеялся.
– Нет, Гена! Я свои обещания помню! – сказал он. – Как только возьмем Ивана Марьева, уступлю свое место тебе, а не ему.
Герасимов посмотрел на генерала Никитина очень внимательно и несколько раз подергал подбородком из стороны в сторону, словно его шею душил слишком тугой воротничок форменной рубашки.
«Посмотрим, сдержишь ли ты слово, генерал... – буркнул он про себя и вспомнил, зачем он пришел к Никитину. – Слово генерала – слишком не надежно. Надежен приказ о твоей отставке.»
– Финал операции назначен на послезавтра, – сказал он. – У меня есть к вам большая и, можно сказать, личная просьба. Останьтесь послезавтра здесь, в управлении. Я сам буду в театре и этого будет вполне достаточно. Вы не должны подвергать свою жизнь риску. Несмотря на ваши разговоры о возможной отставке, я надеюсь на не один еще год работы под вашим руководством. Вы нужны управлению и не должны рисковать столь безрассудно, как прошлый раз, когда лично встретились с этим отпетым убийцей.
«Э, Геночка, —думал Никитин, слушая эту тираду Герасимова, – а вкус-то тебе порой изменяет. Что-то слишком грубо ты мне льстишь. Что у тебя там в головенке-то копошится? Какие такие тайные мысли? Сам хочешь Марьева взять, чтобы потом о тебе все управление говорило? А если я там буду так скажут – Никитин Марьева взял. А ты – побоку! Так что ль?»
– Нет, Геннадий! – резанул его непривычным обращением по ушам Никитин, пусть знает насколько заметна неискренность в разговоре. – Ты не прав! Позволь уж мне, старику напоследок размяться. Ведь если я здесь останусь, я ж совсем заскучаю. Вы будете там перестрелки устраивать, а я – здесь отсиживаться? Нет, Геннадий, я так не умею! Мой опыт, как ты говоришь, он и при захвате пригодиться может. И стреляю я не на много хуже самого Марьева!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44