Я последовал ее примеру.
Женщина с сямисэном все еще настраивала инструмент, и я Наклонился к
М'Квайе.
- Как зовут эту танцовщицу?
- Бракса,- не оборачиваясь, ответила она и плавно взмахнула рукой, что
на любом языке означает разрешение начинать.
Сямисэн запульсировал, как зубная боль, а деревянная колода тикала,
словно призраки всех часов, так и не изобретенных на Марсе.
Бракса застыла, как статуя, закрыв лицо руками и разведя локти.
Музыка начала биться пламенем.
Шорохи, воркование, звук невидимых кастаньет...
Шквал огня сменился ласковым плеском и - ритм замедлился. Это была
вода - величайшая драгоценность в мире, струящаяся и текущая среди скал,
укутанных мхом.
Но Бракса по-прежнему оставалась неподвижной.
Один звук мягко сменил другой. Пауза.
Затем едва различимо возник шелест ветра. Тающе, нежно, вздыхая и
замирая вновь. Молчание, всхлип и повторение прежнего, но чуть-чуть
громче.
То ли у меня от бесконечного чтения рябило в глазах, то ли в самом
деле тело Браксы дрожало в такт этой странной музыке?
Действительно...
Она едва заметно покачивалась, чередуя дюйм вправо с дюймом влево. Ее
пальцы разжались, как лепестки цветка, я видел, что глаза у нее закрыты.
Вдруг веки дрогнули, но ее отрешенный безжизненный взгляд пронизывал
стены. Ритм покачивания стал заметнее,- теперь он сливался с ритмом
музыки.
Ветер дул из пустыни, обрушивая на Тиреллиан тучи песка, как волны на
берег, и пальцы ее воплотили порывы этого ветра, а неподвижные руки стали
подобны медленным маятникам.
И - пришел шторм! Бракса кружилась, теперь ее руки подхватили движение
тела и плечи распахнулись, как два крыла.
Ветер! Это был тот самый ветер! Дикий и загадочный... Божественная
муза Сен-Жон Перса!..
Смерч бушевал вокруг ее глаз, но они оставались спокойны. Бракса
запрокинула голову, и я знал, что не было теперь преграды между ее
отрешенным, как у Будды, взглядом и вечными небесами Марса. Лишь две луны
могли потревожить ее сон в этой первозданной нирване необитаемой
бирюзы...
Несколько лет назад в Индии мне приходилось видеть девадаси - уличных
танцовщиц, завлекающих мужчин ярким кружением паутины своих одежд. Бракса
владела гораздо большим - она была рамадьяни, священной танцовщицей Рамы -
седьмой аватары Вишну,- дарующей человеку священный танец. Теперь дробь
приобрела монотонность, жалобный плач струн вызывал в сознании
воспоминание о жгучих солнечных лучах - их тепло уносилось дыханием
ветров, и голубое было неповторимо, как Мария, Сарасвати и Лаура. Внезапно
послышались звуки цитры, и я увидел, как статуя медленно возвращается к
жизни и вдыхает божественное откровение.
Я был Рембо с его гашишем, Бодлером с настойкой опия, Эдгаром По, Де
Куинси, Уайльдом, Малларме и Элистером Кроули одновременно. В эту секунду
я стал моим отцом в его темной сутане, сливавшейся с темнотой кафедры, а
звучание вздохов органа переросло в бешеный вой ветра.
Она была крутящимся флюгером, крылатым распятием, парящим в воздухе,
тонкой бечевкой, на которой развевается яркий шелк... Плечи ее были
обнажены, а правая грудь поднималась и опускалась, подобно полной луне,
взошедшей на небосклоне, и розовый бутон соска то появлялся на мгновение,
то исчезал вновь. Эта музыка была возвышенной, как речь Иова в споре с
Богом. И танец ее был божественным ответом в споре.
Мелодия стихла и растаяла - она вознеслась, была принята и получила
отклик.
Бракса опустилась на пол, уронив голову на колени и застыв в
неподвижности.
А вокруг нее звучала тишина.
Только по боли в плечах я понял, в каком напряжении находился. Что
делал сейчас Он? Аплодировал?
Краем глаза я видел, как М'Квайе подняла вверх ладонь.
Словно повинуясь неслышному приказу, танцовщица вздернула голову и
встала. Музыканты встали вслед за ней, а за ними и М'Квайе.
Я приподнялся, чувствуя боль. в затекшей ноге. И сказал то, что было
лишним: - Это прекрасно.
И получил в ответ то, что заслуживал: три Высоких Формы благодарности.
Разноцветное мелькание платьев, а потом я вновь остался наедине с
М'Квайе.
- Ты видел сто семнадцатый из двух тысяч двухсот двадцати четырех
танцев Локара. Я глянул на нее сверху вниз:
- Прав был Локар или нет, но он нашел превосходный ответ неживому.
Она только чуть улыбнулась.
- Похожи ли танцы вашего мира на тот, что ты увидел сейчас?
- Некоторые - да. Я вспоминал их, когда смотрел на Браксу, но именно
такого я не видел никогда.
- Бракса посвящена,- сказала М'Квайе.- Она знает все танцы.
И вновь на ее лице появилось то странное выражение... появилось, чтобы
исчезнуть через мгновение.
- А теперь я должна вернуться к своим делам. Она подошла к столу и
осторожно закрыла книги, сказав "М'нарра".
- До свидания.
Я натянул ботинки.
- До свидания, Гэллинджер.
Я вышел наружу, забрался в джипстер, и шум мотора разбил ночную
тишину, а облачка потревоженного песка медленно опустились за моей спиной.
2
Стоило мне выпроводить Бетти после очередного урока грамматики, как в
холле раздались голоса. Дверь была слегка приоткрыта, и я, разумеется,
стал подслушивать.
Мелодичный дискант Мортона: - Представьте себе, недавно он изволил
сказать мне "привет".
- Хм! - прогрохотала слоновья глотка Эмори.- Либо он не проснулся
окончательно, либо ты стоял у него на дороге, а он просто хотел, чтобы ты
посторонился!
- По-моему, он даже не узнал меня. Не думаю, что Гэллинджер стал более
сонным, чем обычно, но теперь у него новая игрушка - марсианский язык. Всю
прошлую неделю я дежурил по ночам и каждый раз, когда в три часа проходил
мимо его двери, в комнате бубнил магнитофон. В пять, возвращаясь к себе, я
заставал ту же картину.
- Парень много работает,- неохотно согласился Эмори.- Думаю, он
глотает что-то возбуждающее. Все эти дни взгляд у него остекленевший. Хотя
кто знает, может у поэтов глаза всегда такие.
Здесь в разговор вмешалась Бетти:
- Что бы вы о нем ни думали, мне понадобится минимум год, чтобы просто
вникнуть в то, что он разыскал за три недели. А ведь я лингвист, а не
сочинитель.
Думаю, тяжеловесные чары Бетти так покорили Мортона, что он сложил
оружие.
- В университете нам читали курс современной поэзии,- начал он.- Всего
шесть авторов: Йитс, Паунд, Элиот, Крейн, Стивенс и Гэллинжер. В последний
день семестра профессор в негаданном порыве вдохновения выдал нам: "Шесть,
только шесть имен высечены на скрижалях столетия, и все врата хулы и ада
не одолеют их!" ("Я создал Церковь мою, и врата ада не одолеют ее" (Матф.,
16 18)). Сам я,- продолжил Мортон,- считаю его "Свирель Кришны" и
"Мадригалы" настоящими шедеврами и почел за огромную честь попасть в одну
экспедицию с ним. Ну а с тех пор, как мы с ним встретились, он даже
перекинулся со мной целой дюжиной слов!
Подоспела защита в лице верной Бетти: - Тебе когда-нибудь приходило в
голову, что, быть может, в детстве он страшно стеснялся своей внешности?
Может, он был вундеркиндом, и у него, скорее всего, даже в школе не
нашлось друзей. Он просто очень чувствительный и слишком погружен в себя.
- Погружен? Чувствителен?! - поперхнулся Эмори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Женщина с сямисэном все еще настраивала инструмент, и я Наклонился к
М'Квайе.
- Как зовут эту танцовщицу?
- Бракса,- не оборачиваясь, ответила она и плавно взмахнула рукой, что
на любом языке означает разрешение начинать.
Сямисэн запульсировал, как зубная боль, а деревянная колода тикала,
словно призраки всех часов, так и не изобретенных на Марсе.
Бракса застыла, как статуя, закрыв лицо руками и разведя локти.
Музыка начала биться пламенем.
Шорохи, воркование, звук невидимых кастаньет...
Шквал огня сменился ласковым плеском и - ритм замедлился. Это была
вода - величайшая драгоценность в мире, струящаяся и текущая среди скал,
укутанных мхом.
Но Бракса по-прежнему оставалась неподвижной.
Один звук мягко сменил другой. Пауза.
Затем едва различимо возник шелест ветра. Тающе, нежно, вздыхая и
замирая вновь. Молчание, всхлип и повторение прежнего, но чуть-чуть
громче.
То ли у меня от бесконечного чтения рябило в глазах, то ли в самом
деле тело Браксы дрожало в такт этой странной музыке?
Действительно...
Она едва заметно покачивалась, чередуя дюйм вправо с дюймом влево. Ее
пальцы разжались, как лепестки цветка, я видел, что глаза у нее закрыты.
Вдруг веки дрогнули, но ее отрешенный безжизненный взгляд пронизывал
стены. Ритм покачивания стал заметнее,- теперь он сливался с ритмом
музыки.
Ветер дул из пустыни, обрушивая на Тиреллиан тучи песка, как волны на
берег, и пальцы ее воплотили порывы этого ветра, а неподвижные руки стали
подобны медленным маятникам.
И - пришел шторм! Бракса кружилась, теперь ее руки подхватили движение
тела и плечи распахнулись, как два крыла.
Ветер! Это был тот самый ветер! Дикий и загадочный... Божественная
муза Сен-Жон Перса!..
Смерч бушевал вокруг ее глаз, но они оставались спокойны. Бракса
запрокинула голову, и я знал, что не было теперь преграды между ее
отрешенным, как у Будды, взглядом и вечными небесами Марса. Лишь две луны
могли потревожить ее сон в этой первозданной нирване необитаемой
бирюзы...
Несколько лет назад в Индии мне приходилось видеть девадаси - уличных
танцовщиц, завлекающих мужчин ярким кружением паутины своих одежд. Бракса
владела гораздо большим - она была рамадьяни, священной танцовщицей Рамы -
седьмой аватары Вишну,- дарующей человеку священный танец. Теперь дробь
приобрела монотонность, жалобный плач струн вызывал в сознании
воспоминание о жгучих солнечных лучах - их тепло уносилось дыханием
ветров, и голубое было неповторимо, как Мария, Сарасвати и Лаура. Внезапно
послышались звуки цитры, и я увидел, как статуя медленно возвращается к
жизни и вдыхает божественное откровение.
Я был Рембо с его гашишем, Бодлером с настойкой опия, Эдгаром По, Де
Куинси, Уайльдом, Малларме и Элистером Кроули одновременно. В эту секунду
я стал моим отцом в его темной сутане, сливавшейся с темнотой кафедры, а
звучание вздохов органа переросло в бешеный вой ветра.
Она была крутящимся флюгером, крылатым распятием, парящим в воздухе,
тонкой бечевкой, на которой развевается яркий шелк... Плечи ее были
обнажены, а правая грудь поднималась и опускалась, подобно полной луне,
взошедшей на небосклоне, и розовый бутон соска то появлялся на мгновение,
то исчезал вновь. Эта музыка была возвышенной, как речь Иова в споре с
Богом. И танец ее был божественным ответом в споре.
Мелодия стихла и растаяла - она вознеслась, была принята и получила
отклик.
Бракса опустилась на пол, уронив голову на колени и застыв в
неподвижности.
А вокруг нее звучала тишина.
Только по боли в плечах я понял, в каком напряжении находился. Что
делал сейчас Он? Аплодировал?
Краем глаза я видел, как М'Квайе подняла вверх ладонь.
Словно повинуясь неслышному приказу, танцовщица вздернула голову и
встала. Музыканты встали вслед за ней, а за ними и М'Квайе.
Я приподнялся, чувствуя боль. в затекшей ноге. И сказал то, что было
лишним: - Это прекрасно.
И получил в ответ то, что заслуживал: три Высоких Формы благодарности.
Разноцветное мелькание платьев, а потом я вновь остался наедине с
М'Квайе.
- Ты видел сто семнадцатый из двух тысяч двухсот двадцати четырех
танцев Локара. Я глянул на нее сверху вниз:
- Прав был Локар или нет, но он нашел превосходный ответ неживому.
Она только чуть улыбнулась.
- Похожи ли танцы вашего мира на тот, что ты увидел сейчас?
- Некоторые - да. Я вспоминал их, когда смотрел на Браксу, но именно
такого я не видел никогда.
- Бракса посвящена,- сказала М'Квайе.- Она знает все танцы.
И вновь на ее лице появилось то странное выражение... появилось, чтобы
исчезнуть через мгновение.
- А теперь я должна вернуться к своим делам. Она подошла к столу и
осторожно закрыла книги, сказав "М'нарра".
- До свидания.
Я натянул ботинки.
- До свидания, Гэллинджер.
Я вышел наружу, забрался в джипстер, и шум мотора разбил ночную
тишину, а облачка потревоженного песка медленно опустились за моей спиной.
2
Стоило мне выпроводить Бетти после очередного урока грамматики, как в
холле раздались голоса. Дверь была слегка приоткрыта, и я, разумеется,
стал подслушивать.
Мелодичный дискант Мортона: - Представьте себе, недавно он изволил
сказать мне "привет".
- Хм! - прогрохотала слоновья глотка Эмори.- Либо он не проснулся
окончательно, либо ты стоял у него на дороге, а он просто хотел, чтобы ты
посторонился!
- По-моему, он даже не узнал меня. Не думаю, что Гэллинджер стал более
сонным, чем обычно, но теперь у него новая игрушка - марсианский язык. Всю
прошлую неделю я дежурил по ночам и каждый раз, когда в три часа проходил
мимо его двери, в комнате бубнил магнитофон. В пять, возвращаясь к себе, я
заставал ту же картину.
- Парень много работает,- неохотно согласился Эмори.- Думаю, он
глотает что-то возбуждающее. Все эти дни взгляд у него остекленевший. Хотя
кто знает, может у поэтов глаза всегда такие.
Здесь в разговор вмешалась Бетти:
- Что бы вы о нем ни думали, мне понадобится минимум год, чтобы просто
вникнуть в то, что он разыскал за три недели. А ведь я лингвист, а не
сочинитель.
Думаю, тяжеловесные чары Бетти так покорили Мортона, что он сложил
оружие.
- В университете нам читали курс современной поэзии,- начал он.- Всего
шесть авторов: Йитс, Паунд, Элиот, Крейн, Стивенс и Гэллинжер. В последний
день семестра профессор в негаданном порыве вдохновения выдал нам: "Шесть,
только шесть имен высечены на скрижалях столетия, и все врата хулы и ада
не одолеют их!" ("Я создал Церковь мою, и врата ада не одолеют ее" (Матф.,
16 18)). Сам я,- продолжил Мортон,- считаю его "Свирель Кришны" и
"Мадригалы" настоящими шедеврами и почел за огромную честь попасть в одну
экспедицию с ним. Ну а с тех пор, как мы с ним встретились, он даже
перекинулся со мной целой дюжиной слов!
Подоспела защита в лице верной Бетти: - Тебе когда-нибудь приходило в
голову, что, быть может, в детстве он страшно стеснялся своей внешности?
Может, он был вундеркиндом, и у него, скорее всего, даже в школе не
нашлось друзей. Он просто очень чувствительный и слишком погружен в себя.
- Погружен? Чувствителен?! - поперхнулся Эмори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11