Нередко она останавливалась посреди фразы; лишь несколько часов спустя, а то и на другой день она возобновляла разговор с того самого места, на котором остановилась, словно беседа в такой манере была самым обычным делом на свете.
– Я отведу тебя к моему народу, – сказала Анхелика как-то после полудня, взглянув на меня с мимолетной улыбкой. Я почувствовала, что она готова сказать больше, и подумала, не знает ли она, что отец Кориолано договорился с мистером Бартом, чтобы тот взял меня с собой в ближайшую деревню Макиритаре.
Мистер Барт был американским старателем, который больше двадцати лет провел в венесуэльских джунглях. Он жил ниже по течению с женой-индеанкой и по вечерам частенько по собственной инициативе захаживал в миссию на ужин. Хотя желания возвращаться в Штаты у него не было, он с огромным удовольствием слушал рассказы о них.
– Я отведу тебя к моему народу, – повторила Анхелика. – Туда много дней пути. Милагрос поведет нас через джунгли.
– Кто такой Милагрос? – Индеец, как и я. Он хорошо говорит по-испански. – Анхелика с явным ликованием потерла руки. – Он должен был быть проводником у твоих друзей, но решил остаться.
Теперь я знаю, почему.
В голосе Анхелики была странная глубина; глаза ее блестели, и снова, как в день приезда, мне показалось, что она немного не в себе.
– Он с самого начала знал, что понадобится нам как проводник, – сказала старуха.
Веки ее опустились, словно у нее не осталось больше сил поднять их. Внезапно, будто испугавшись что уснет, она широко раскрыла глаза.
– И неважно, что ты мне сейчас скажешь. Я знаю, что ты пойдешь со мной.
Эту ночь я лежала в гамаке, не в силах заснуть. По дыханию Анхелики я знала, что она спит. А я молилась, чтоб она не забыла о своем предложении взять меня с собой в джунгли. В голове у меня вертелись слова доньи Мерседес: «К тому времени, как ты вернешься, твои записи тебе уже не понадобятся». Может, у индейцев я проведу кое-какую полевую работу. При этой мысли мне стало весело.
Магнитофона я с собой не взяла; не было у меня ни бумаги, ни карандашей – только маленький блокнот и шариковая ручка. Я привезла фотоаппарат, но к нему было лишь три кассеты с пленкой.
Я беспокойно завертелась в гамаке. Нет, у меня не было ни малейшего намерения отправляться в джунгли со старухой, которую я считала немного сумасшедшей, и индейцем, которого никогда в жизни не видела. И все же в этом переходе через джунгли был такой соблазн. Я без труда могла бы устроить себе небольшой отпуск. Никакие сроки меня не поджимали, никто меня не ждал. Друзьям я могла бы оставить письмо с объяснением своего внезапного решения.
Да их это и не особенно встревожит. Чем больше я об этом думала, тем сильнее меня интриговала эта затея. Отец Кориолано, разумеется, снабдит меня достаточным количеством бумаги и карандашей. И, возможно, донья Мерседес была права. Старые записи о практике целительства могут оказаться ненужными, когда – и если, – закралась зловещая мысль, – я вернусь из этого путешествия.
Я выбралась из гамака и посмотрела на спящую тщедушную старуху. Словно почувствовав мой взгляд, ее веки затрепетали, губы зашевелились: – Я не умру здесь, а умру среди моего народа. Мое тело сожгут, а мой пепел останется с ними.
Глаза ее медленно раскрылись; они были тусклы, затуманены сном и ничего не выражали, но в ее голосе я уловила глубокую печаль. Я прикоснулась к ее впалым щекам. Она улыбнулась мне, но мысли ее были где-то далеко.
Я проснулась, ощутив на себе чей-то взгляд. Анхелика сказала, что ждала, пока я проснусь. Она жестом пригласила меня взглянуть на лубяной коробок величиной с дамскую сумочку, стоявший рядом с ней. Она подняла плотно пригнанную крышку и с большим удовольствием принялась показывать мне каждый предмет, всякий раз взрываясь бурей радостных и удивленных восклицаний, словно видела их впервые в жизни. Там было зеркальце, гребешок, бусы из искусственного жемчуга, несколько пустых баночек из-под крема «Пондс», губная помада, пара ржавых ножниц, вылинявшая блузка и юбка.
– А это что, по-твоему, такое? – спросила она, пряча что-то за спиной.
Я созналась в своем невежестве, и она рассмеялась: – Это моя книжка для письма. – Она открыла блокнот с пожелтевшими от времени страницами. На каждой странице виднелись ряды корявых букв. – Смотри. – Достав из коробка карандашный огрызок, она стала выводить печатными буквами свое имя. – Я научилась этому в другой миссии. Намного большей, чем эта. Там еще была школа. Это было много лет назад, но я не забыла, чему там научилась. – Она снова и снова писала свое имя на поблекших страницах. – Тебе нравится? – Очень. – Я зачарованно смотрела, как эта старая женщина сидит на корточках, сильно наклонись вперед и почти касаясь головой лежащего на земляном полу блокнота. Умудряясь сохранять равновесие в такой позе, она продолжала старательно выписывать буквы своего имени.
Внезапно закрыв блокнот, она выпрямилась.
– Я побывала в городе, – сказала она, глядя куда-то в окно. – В городе полно людей и все на одно лицо. Сначала мне это нравилось, но потом я быстро устала. Слишком за многим надо было уследить. Да еще столько шума. Говорили не только люди, но и вещи. – Она помолчала, нахмурившись и изо всех сил стараясь сосредоточиться; все морщины на ее лице обрисовались резче. Наконец она сказала: – Город мне совсем не понравился.
Я спросила, в каком городе она была и в какой миссии выучилась писать свое имя. Она посмотрела на меня так, словно не расслышала вопросов, и продолжала свой рассказ. Как и раньше, она начала путать место и время событий, временами сбиваясь на родной язык. То и дело она смеялась, повторяя одно и то же: – Я не отправлюсь на небеса отца Кориолано.
– Ты всерьез собираешься идти к своему народу? – спросила я. – А ты не думаешь, что двум женщинам опасно отправляться в лес? Ты хоть знаешь дорогу? – Конечно, знаю, – сказала она, резко выходя из состояния, близкого к трансу. – Старухе бояться нечего.
– Но я-то не старуха.
Она погладила меня по волосам.
– Ты не старуха, но у тебя волосы цвета пальмовых волокон и глаза цвета неба. Ты тоже будешь в безопасности.
– Я уверена, что мы заблудимся, – тихо сказала я. – Ты даже не помнишь, как давно ты в последний раз видела свой народ. Ты сама мне говорила, что они все дальше уходят в лес.
– С нами идет Милагрос, – убежденно заявила Анхелика. – Он хорошо знает лес. Он знает обо всех людях, какие живут в джунглях. – Анхелика начала укладывать свои пожитки в лубяной коробок. – Пойду-ка я поищу его, чтобы мы смогли тронуться в путь как можно скорее. Тебе надо будет дать ему что-нибудь.
– У меня нет ничего такого, что ему бы хотелось, – сказала я. – Может, я договорюсь с друзьями, чтобы они оставили привезенные с собой мачете в миссии для Милагроса.
– Отдай ему свой фотоаппарат, – предложила Анхелика. – Я знаю, что он хочет иметь фотоаппарат не меньше, чем еще одно мачете.
– А он знает, как пользоваться фотоаппаратом? – Не знаю. – Она хихикнула, прикрыв рот ладонью. – Он мне как-то сказал, что хочет делать снимки белых людей, которые приезжают в миссию поглазеть на индейцев.
Я отнюдь не жаждала расставаться с фотоаппаратом.
Он был хороший и очень дорогой. Я пожалела, что не взяла с собой другого, подешевле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67