Улыбаясь, я кивнула.
– Ты думаешь, Милагрос успел добраться до миссии? Камосиве вопросительно посмотрел на меня, а затем разразился хриплым веселым смехом, смехом очень старого человека, перекликающимся с шумом дождя. У него все еще сохранилась большая часть зубов. Здоровые, но пожелтевшие, они торчали из десен, как куски старой слоновой кости.
– Милагрос не пошел в миссию. Он отправился к своей жене и детям.
– В какой деревне живет Милагрос? – Во многих.
– И у него в каждой жена и дети? – Милагрос – талантливый мужчина, – сказал Камосиве, и в его единственном глазу заплясали хекуры. – Кое-где у него есть и белые женщины.
Я в ожидании посмотрела на Камосиве. Наконец-то появилась возможность узнать что-нибудь о Милагросе! Но старик молчал. Когда он дал мне руку, я поняла, что его ум занят чем-то другим, и начала осторожно массировать узловатые пальцы.
– Старый человек, ты действительно дедушка Милагрос? – спросила я, надеясь вернуть его к разговору о Милагросе.
Камосиве внимательно посмотрел мне в глаза, его единственный сияющий глаз изучал меня, как будто существовал и мыслил отдельно от тела. Что-то бормоча, Камосиве дал мне другую руку.
Я без всяких мыслей смотрела в его сияющий глаз, который медленно засыпал, не подчиняясь воле хозяина.
– Интересно, сколько тебе лет на самом деле? Глаз Камосиве остановился на моем лице. Его затуманили воспоминания.
– Если развернуть в линию время, которое я прожил, то можно дотянуться до Луны, – пробормотал Камосиве. – Вот как я стар.
Мы стояли, прикрывшись листьями, и наблюдали за темными облаками, несущимися по небу. Туман опускался на деревья и пропускал серый призрачный свет.
– Дожди начались, – повторил Камосиве, когда мы медленно возвращались в шабоно.
Огонь в хижинах больше дымил, чем грел, и дым висел в неподвижном воздухе вместе с капельками воды. Я растянулась в гамаке и уснула, убаюканная звуками леса.
Утро было холодным и влажным. Ритими, Тутеми и я весь день провалялись в гамаках, ели печеные бананы и слушали стук капель по пальмовой крыше.
– Я думала, что Этева и другие еще прошлой ночью возвратятся с охоты, – бормотала Ритими, время от времени глядя в небо, которое из почти белого постепенно становилось серым.
Охотники возвратились далеко за полдень на следующий день. Ирамамове и Этева направились прямо в хижину старой Хайямы, неся ее младшего сына Матуве на носилках из полос коры. Он был ранен упавшей веткой.
Мужчины осторожно переложили его в гамак. Нога Матуве безжизненно свисала вниз, из нее торчала лучевая кость.
Рваная кожа вокруг раны распухла и приобрела лиловый оттенок.
– Она сломана, – сказала старая Хайяма.
– Она сломана, – повторила я вместе с другими женщинами, собравшимися в хижине.
Состояние раненого было безусловно тяжелым. Матуве застонал от боли, когда Хайяма выпрямила его ногу.
Ритими поддерживала ее на весу, пока старая женщина готовила повязку из древок сломанных стрел. Хайяма ловко приложила их со всех сторон ноги, сделав прокладки из хлопка между кожей и тростником. Вокруг стрел по всей ноге от голени до середины бедра Хайяма положила свежие полоски тонкой и прочной коры.
Тотеми и Шотоми, молодая жена раненого, хихикали всякий раз, когда Матуве стонал. Не то чтобы они развлекались, они старались ободрить и утешить его.
– О Матуве, это же не больно, – пыталась убедить его Шотоми. – Вспомни, как ты радовался, когда кровь текла из твоей головы после удара дубинкой на последнем празднике.
– Не двигайся, – велела Хайяма сыну.
Закрепив тонкую лиану на одной из стрел, она обмотала ею ногу от голени до бедра и таким образом зафиксировала повязку.
– Сейчас ты не можешь двигать ногой, – сказала Хайяма, с удовлетворением разглядывая свою работу.
Примерно через две недели Хайяма сняла повязку. Опухоль прошла, а нога, бывшая прежде лилового цвета, стала зеленовато-желтой. Легко проведя рукой вдоль кости, она объявила: – Срослось, – и начала массировать ногу, поливая теплой водой.
Каждый день в течение месяца она делала одну и ту же процедуру: массировала ногу, а потом снова накладывала повязку.
– Кость уже полностью срослась, – наконец сказала Хайяма, разломав шину на мелкие куски.
– Но я не могу двигать ногой, – в страхе запротестовал Матуве. – Я не могу ходить как прежде.
Хайяма успокоила его, объяснив, что колено не разгибается оттого, что нога так долго была в одном положении.
– Я буду делать тебе массаж, пока ты не сможешь ходить как раньше.
С дождями пришло ощущение спокойствия, безвременья, день и ночь плавно переходили друг в друга. В садах никто много не работал. Бесконечные часы мы проводили, лежа или сидя в гамаках и общаясь тем странным образом, которым люди общаются во время дождей: с длинными паузами и бессмысленными взглядами вдаль.
Ритими решила научить меня плести корзины. Я выбрала, как мне казалось, самый простой вид – большую U-образную корзину, которую используют для переноски дров. Женщины получили массу удовольствия, наблюдая за моими неуклюжими попытками перенять простую технику плетения. Потом я сконцентрировала усилия на плетении того, что, по моему мнению, было наиболее необходимо, – широкой дискообразной корзины, используемой для хранения фруктов или разделения пепла и костей после сжигания мертвых. Хотя я была очень довольна конечным результатом, мне пришлось согласиться со старой Хайямой, что мое изделие не найдет применения у Итикотери.
Слушая ее, я вспомнила, что у меня была школьная подруга, которая хотела научить меня вязать. Полностью расслабившись, глядя в телевизор, разговаривая или ожидая встречи, она всегда вязала; у нее была масса красивых свитеров, перчаток и шапочек. Я же напряженно сидела рядом с ней, зажав плечи и пальцы, держа спицы в дюйме от глаз, постоянно проверяя, не потеряла ли петлю.
Конечно, я была не готова заниматься плетением. Каждый должен попробовать как минимум три раза, убедила я себя и начала делать корзину для ловли рыбы.
– О-хо-хо, Белая Девушка, – безудержно смеялась Шотоми. – Эта корзина снова недостаточно плотно переплетена. – Она сунула пальцы между прутьями лозы на дне. – Рыба проскользнет сквозь эти отверстия.
Наконец я ограничила себя простой задачей расщеплять кору и ветви, используемые для плетения, на тонкие полосы. Эта работа получалась хорошо, и я решила сделать гамак. Я выбрала полосы длиной около семи футов, крепко связала концы и переплела поперек тонкой полоской из той же коры. Потом я закрепила плетение ветвями лиан и хлопковыми нитями, которые выкрасила в красный цвет оното. Ритими была так очарована гамаком, что повесила его Этеве.
– Этева, я сделала тебе новый гамак, – сказала я, когда он возвратился после работы в садах.
Он скептически посмотрел на меня.
– И ты думаешь, что он меня выдержит? Я щелкнула языком от удовольствия, показывая, как прочно закреплены концы. Он неуверенно сел в гамак.
– Кажется, выдержит, – произнес он, растянувшись во весь рост. Я услышала скрежет лианы по столбу и, прежде чем успела предупредить, Этева вместе с гамаком оказался на земле.
Ритими, Тутеми, Арасуве со всеми своими женами, наблюдавшие за нами из соседней хижины, покатились от хохота, немедленно собрав большую толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67