Тревиз взглянул на звезды – далекие, беззаботные – и подумал: я самый большой глупец в Галактике.
58
Голос Блисс привел его в себя.
– Итак, Тревиз, почему вы хотели видеть… Что-то не в порядке? – В голосе внезапно появились нотки заинтересованности.
Тревиз взглянул вверх и на мгновение ему показалось, что дурное настроение овладело им навсегда. Затем он сказал:
– Нет, нет. Все в порядке. Просто… просто я задумался. – Тут он с беспокойством вспомнил, что Блисс может чувствовать его эмоции. У него было только ее слово, что она не изучает.
Однако она, казалось, принесла его объяснение и сказала:
– Пилорат учит Фоллома фразам на Галактическом. Похоже, ребенок ест то же, что и мы, без особых возражений… Так зачем вы хотели видеть меня?
– Поговорим в другом месте, – сказал Тревиз. – Компьютер мне сейчас не нужен. Давайте пройдем в мою комнату, где вы сможете сидеть на моей постели, а я на стуле или, если хотите, наоборот.
– Это не имеет значения. – Они прошли небольшое расстояние до комнаты Тревиза, и девушка сказала: – А вы вовсе не кажетесь разгневанным.
– Проверили мой разум?
– Вовсе нет. Ваше лицо.
– Я не разгневан. Я могу мгновенно выходить из себя, но это не то же, что гнев. Если не возражаете, я хочу задать вам несколько вопросов.
Блисс села на кровать, держась прямо и с торжественным выражением на лице и в темно-карих глазах. Ее спадающие на плечи черные волосы были изящно уложены, а тонкие руки обхватили колени. Вокруг нее не было даже малейшего аромата духов.
Тревиз улыбнулся.
– А вы хорошо выглядите. Подозреваю, вы считаете, что я не стану громко кричать на молодую хорошенькую девушку.
– Можете кричать и вопить сколько угодно, если это позволит почувствовать вам себя лучше. Я только не хочу, чтобы вы кричали на Фоллома.
– Я и не собирался. Фактически я не собирался кричать и на вас. Разве мы не решили оставаться друзьями?
– Гея никогда не испытывала к вам ничего, кроме дружеских чувств, Тревиз.
– Я говорю не о Гее. Я знаю, что вы часть Геи, и что вы – Гея. И все же в вас есть какая-то часть личности, и я говорю с личностью. Я говорю с существом по имени Блисс, не касаясь – или касаясь как можно меньше – Геи. Разве мы не решили оставаться друзьями, Блисс?
– Да, Тревиз.
– Тогда скажите, почему вы медлили с управлением роботами на Солярии после того, как вы покинули особняк и шли к кораблю? Меня унизили и причинили физическую боль, а вы ничего не делали. Даже когда должны были появиться дополнительные роботы в превосходящем нас числе, вы не делали ничего.
Блисс серьезно посмотрела на него и заговорила, как будто собираясь объяснить свои поступки, а не защищать их:
– Я не бездействовала, Тревиз, а изучала разумы Охранных Роботов, стараясь найти способ управлять ими.
– Я знаю, что вы делали это. По крайней мере по вашим словам. И все-таки не вижу в этом смысла. Зачем управлять разумом, когда можно уничтожить его – что вы в конце-концов и сделали?
– Вы думаете; так легко уничтожить разумное существо?
Тревиз скривился, выражая отвращение.
– Минуточку, Блисс? Разумное существо? Это же был просто робот.
– Просто робот? – В голосе ее зазвучал гнев. – Всегда этот аргумент – просто. Просто! Почему солярианин Бэндер должен был пощадить нас? Мы были просто людьми без преобразовательных долей. Почему должны быть какие-то колебания относительно предоставления Фоллома его судьбе? Это просто солярианин, к тому же недоразвитый. Если вы начинаете относиться к тому или другому, как к просто тому или просто этому, вы можете уничтожить все, что захотите, и этому всегда найдется оправдание.
– Не доводите совершенно законного утверждения до крайности, чтобы высмеять его, – сказал Тревиз. – Робот был просто роботом, вы не можете отрицать этого. Он не был человеком, и не имел разума в нашем понимании. Это была машина, изображающая видимость разума.
– Как легко вы говорите о том, чего не знаете, – сказала Блисс. – Я – Гея. Да, я и Блисс тоже, но я – Гея. Я – мир, который считает каждый свой атом драгоценным и значительным, а каждое скопление атомов еще более драгоценным и значительным. Я/мы/Гея неохотно разрушаем организмы, хотя с удовольствием превращаем их в нечто более сложное, если это не наносит вреда целому.
Высшая форма организации, известная нам, приводит к разуму, и решение уничтожить разум требует чрезвычайной ситуации. Машинный это разум или биохимический, не имеет значения. Фактически солярианский робот представлял вид разума, с которым я/мы/Гея никогда не сталкивались. Изучение его было замечательно, а уничтожение немыслимо… за исключением момента крайней опасности.
Тревиз сухо сказал:
– На карту были поставлены три других, более важных разума: ваш собственный, Пилората, человека, которого вы любите и, если вы не возражаете против этого, мой.
– Четыре! Вы забыли включить еще Фоллома… Однако, как мне кажется, они не были поставлены на карту. Судите сами. Допустим, вы стоите перед картиной, великим художественным шедевром, существование которого означает для вас смерть. Все, что вам нужно сделать, это наугад мазнуть по картине кистью, и она будет уничтожена навсегда, а вы окажетесь в безопасности. Но, допустим, вместо этого вы внимательно изучите картину, добавите мазок здесь, пятно там, соскоблите немного в третьем месте и так далее, и тем самым измените ее достаточно для того, чтобы избежать смерти и все же сохранить этот шедевр. Разумеется, все это нужно делать чрезвычайно старательно. Это требует времени, но, разумеется, если это время у вас есть, вы предпочтете сохранить и картину и свою жизнь.
– Возможно, – сказал Тревиз. – Но все-таки вы уничтожили эту картину во имя спасения. Широкие мазки краски уничтожили все восхитительные оттенки цветов и утонченность форм. И вы сделали это сразу, как только возникла угроза маленькому гермафродиту, тогда как угроза нам и вам самой не тронули вас.
– Нам, как пришельцам, не угрожала немедленная опасность, как Фоллому. Мне пришлось выбирать между Охранными Роботами и ребенком, и не теряя времени, я выбрала Фоллома.
– Все действительно было так, Блисс? Быстрый расчет значимости одного разума в сравнении с другим, быстрая оценка сложности и ценности?
– Да.
– Мне кажется, – сказал Тревиз, – все дело в ребенке, который стоял перед нами, ребенке, которому угрожала смерть. Интенсивные материнские чувства заставили вас действовать, спасая его, тогда как раньше, когда на карте стояли три взрослые жизни, вы все рассчитывали.
Блисс слегка покраснела.
– Возможно, было что-то подобное, хотя и не совсем так, как вы описали. За всем этим стоял и расчет.
– Сомневаюсь. Если бы за всем этим крылся расчет, вы должны были понять, что ребенка ждет обычная судьба, неизбежная в его обществе. Кто знает, сколько тысяч детей было уничтожено, чтобы сохранить низкую численность соляриан?
– В этом есть кое-что еще, Тревиз. Ребенка должны были убить потому, что он слишком молод, чтобы стать Преемником, а этому причиной то, что его родитель умер преждевременно, к тому же умер от моей руки.
– Да, в момент, когда вопрос стоял так: убить или быть убитым.
– Это неважно. Я убила его родителя, а потому не могла стоять в стороне и позволить, чтобы ребенка убили из-за моего поступка… Кроме того, это дает для изучения мозг, которого Гея никогда прежде не встречала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
58
Голос Блисс привел его в себя.
– Итак, Тревиз, почему вы хотели видеть… Что-то не в порядке? – В голосе внезапно появились нотки заинтересованности.
Тревиз взглянул вверх и на мгновение ему показалось, что дурное настроение овладело им навсегда. Затем он сказал:
– Нет, нет. Все в порядке. Просто… просто я задумался. – Тут он с беспокойством вспомнил, что Блисс может чувствовать его эмоции. У него было только ее слово, что она не изучает.
Однако она, казалось, принесла его объяснение и сказала:
– Пилорат учит Фоллома фразам на Галактическом. Похоже, ребенок ест то же, что и мы, без особых возражений… Так зачем вы хотели видеть меня?
– Поговорим в другом месте, – сказал Тревиз. – Компьютер мне сейчас не нужен. Давайте пройдем в мою комнату, где вы сможете сидеть на моей постели, а я на стуле или, если хотите, наоборот.
– Это не имеет значения. – Они прошли небольшое расстояние до комнаты Тревиза, и девушка сказала: – А вы вовсе не кажетесь разгневанным.
– Проверили мой разум?
– Вовсе нет. Ваше лицо.
– Я не разгневан. Я могу мгновенно выходить из себя, но это не то же, что гнев. Если не возражаете, я хочу задать вам несколько вопросов.
Блисс села на кровать, держась прямо и с торжественным выражением на лице и в темно-карих глазах. Ее спадающие на плечи черные волосы были изящно уложены, а тонкие руки обхватили колени. Вокруг нее не было даже малейшего аромата духов.
Тревиз улыбнулся.
– А вы хорошо выглядите. Подозреваю, вы считаете, что я не стану громко кричать на молодую хорошенькую девушку.
– Можете кричать и вопить сколько угодно, если это позволит почувствовать вам себя лучше. Я только не хочу, чтобы вы кричали на Фоллома.
– Я и не собирался. Фактически я не собирался кричать и на вас. Разве мы не решили оставаться друзьями?
– Гея никогда не испытывала к вам ничего, кроме дружеских чувств, Тревиз.
– Я говорю не о Гее. Я знаю, что вы часть Геи, и что вы – Гея. И все же в вас есть какая-то часть личности, и я говорю с личностью. Я говорю с существом по имени Блисс, не касаясь – или касаясь как можно меньше – Геи. Разве мы не решили оставаться друзьями, Блисс?
– Да, Тревиз.
– Тогда скажите, почему вы медлили с управлением роботами на Солярии после того, как вы покинули особняк и шли к кораблю? Меня унизили и причинили физическую боль, а вы ничего не делали. Даже когда должны были появиться дополнительные роботы в превосходящем нас числе, вы не делали ничего.
Блисс серьезно посмотрела на него и заговорила, как будто собираясь объяснить свои поступки, а не защищать их:
– Я не бездействовала, Тревиз, а изучала разумы Охранных Роботов, стараясь найти способ управлять ими.
– Я знаю, что вы делали это. По крайней мере по вашим словам. И все-таки не вижу в этом смысла. Зачем управлять разумом, когда можно уничтожить его – что вы в конце-концов и сделали?
– Вы думаете; так легко уничтожить разумное существо?
Тревиз скривился, выражая отвращение.
– Минуточку, Блисс? Разумное существо? Это же был просто робот.
– Просто робот? – В голосе ее зазвучал гнев. – Всегда этот аргумент – просто. Просто! Почему солярианин Бэндер должен был пощадить нас? Мы были просто людьми без преобразовательных долей. Почему должны быть какие-то колебания относительно предоставления Фоллома его судьбе? Это просто солярианин, к тому же недоразвитый. Если вы начинаете относиться к тому или другому, как к просто тому или просто этому, вы можете уничтожить все, что захотите, и этому всегда найдется оправдание.
– Не доводите совершенно законного утверждения до крайности, чтобы высмеять его, – сказал Тревиз. – Робот был просто роботом, вы не можете отрицать этого. Он не был человеком, и не имел разума в нашем понимании. Это была машина, изображающая видимость разума.
– Как легко вы говорите о том, чего не знаете, – сказала Блисс. – Я – Гея. Да, я и Блисс тоже, но я – Гея. Я – мир, который считает каждый свой атом драгоценным и значительным, а каждое скопление атомов еще более драгоценным и значительным. Я/мы/Гея неохотно разрушаем организмы, хотя с удовольствием превращаем их в нечто более сложное, если это не наносит вреда целому.
Высшая форма организации, известная нам, приводит к разуму, и решение уничтожить разум требует чрезвычайной ситуации. Машинный это разум или биохимический, не имеет значения. Фактически солярианский робот представлял вид разума, с которым я/мы/Гея никогда не сталкивались. Изучение его было замечательно, а уничтожение немыслимо… за исключением момента крайней опасности.
Тревиз сухо сказал:
– На карту были поставлены три других, более важных разума: ваш собственный, Пилората, человека, которого вы любите и, если вы не возражаете против этого, мой.
– Четыре! Вы забыли включить еще Фоллома… Однако, как мне кажется, они не были поставлены на карту. Судите сами. Допустим, вы стоите перед картиной, великим художественным шедевром, существование которого означает для вас смерть. Все, что вам нужно сделать, это наугад мазнуть по картине кистью, и она будет уничтожена навсегда, а вы окажетесь в безопасности. Но, допустим, вместо этого вы внимательно изучите картину, добавите мазок здесь, пятно там, соскоблите немного в третьем месте и так далее, и тем самым измените ее достаточно для того, чтобы избежать смерти и все же сохранить этот шедевр. Разумеется, все это нужно делать чрезвычайно старательно. Это требует времени, но, разумеется, если это время у вас есть, вы предпочтете сохранить и картину и свою жизнь.
– Возможно, – сказал Тревиз. – Но все-таки вы уничтожили эту картину во имя спасения. Широкие мазки краски уничтожили все восхитительные оттенки цветов и утонченность форм. И вы сделали это сразу, как только возникла угроза маленькому гермафродиту, тогда как угроза нам и вам самой не тронули вас.
– Нам, как пришельцам, не угрожала немедленная опасность, как Фоллому. Мне пришлось выбирать между Охранными Роботами и ребенком, и не теряя времени, я выбрала Фоллома.
– Все действительно было так, Блисс? Быстрый расчет значимости одного разума в сравнении с другим, быстрая оценка сложности и ценности?
– Да.
– Мне кажется, – сказал Тревиз, – все дело в ребенке, который стоял перед нами, ребенке, которому угрожала смерть. Интенсивные материнские чувства заставили вас действовать, спасая его, тогда как раньше, когда на карте стояли три взрослые жизни, вы все рассчитывали.
Блисс слегка покраснела.
– Возможно, было что-то подобное, хотя и не совсем так, как вы описали. За всем этим стоял и расчет.
– Сомневаюсь. Если бы за всем этим крылся расчет, вы должны были понять, что ребенка ждет обычная судьба, неизбежная в его обществе. Кто знает, сколько тысяч детей было уничтожено, чтобы сохранить низкую численность соляриан?
– В этом есть кое-что еще, Тревиз. Ребенка должны были убить потому, что он слишком молод, чтобы стать Преемником, а этому причиной то, что его родитель умер преждевременно, к тому же умер от моей руки.
– Да, в момент, когда вопрос стоял так: убить или быть убитым.
– Это неважно. Я убила его родителя, а потому не могла стоять в стороне и позволить, чтобы ребенка убили из-за моего поступка… Кроме того, это дает для изучения мозг, которого Гея никогда прежде не встречала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105