Он сумел разорвать круг условностей, вышел из него и теперь будет жить иной жизнью. И пусть Бергман не тешит себя радостной мыслью, что теперь Шоркин у него в руках.
Бергман скорее всего угадал, что должен думать в такой момент его собеседник. Сказал задумчиво:
— А мы теперь, Михаил Яковлевич, в одной упряжке. И не надо думать, будто вожжи у меня в руках. Мы оба тянем лямки.
Шоркин благодарно улыбнулся.
— Тянуть так тянуть…
— Вот и отлично. — Бергман вдруг нахмурился. — Кстати, вы знаете Зайденшнера?
— Нет.
— Но вы его видели. У меня. Помните, такой профессорского вида?
Шоркин вспомнил. Память на лица он имел неплохую.
— Может быть, вы возьмете этот вопрос на себя? Понимаете? — Бергман неопределенно пошевелил пальцами, словно перебирал струны.
— Конечно.
— Отлично. Больше к этому мы возвращаться не будем.
Отворилась дверь, и в зимний сад бесшумно вошла молодая женщина. Она приблизилась к Бергману и обняла его за плечи.
— Я в город.
Сказала и осеклась, увидев незнакомого человека.
Бергман встал.
— Знакомьтесь, Михаил Яковлевич. Это Финка, моя сестра.
Шоркин поднялся. Вежливо склонил голову, но удивления не скрыл.
— Финка?
Бергман улыбнулся и притянул женщину за плечи к себе.
— Руфина. Руфинка. Финка. Простой ряд слов. Мы её так зовем дома.
— Очень приятно.
Руфина словно не обратила на него внимания. Только спросила:
— Вы нас на время не оставите одних?
— Почему на время? — Шоркин сдержал задетое самолюбие — дама его выставляла — и сделал вид, что принял её слова нормально. — Мы разговор окончили, я готов откланяться.
Он протянул Бергману руку, кивнул в сторону его сестры и вышел, плотно притворив за собой дверь. Он спускался по лестнице, когда его окликнули:
— Полковник, вы не обиделись? Подождите меня.
Шоркин задержался и обернулся. Едва касаясь рукой перил, по синей с золотыми звездами ковровой дорожке спускалась Руфина. Весь её облик восточной красавицы — черные жесткие волосы, расчесанные на пробор, брови, словно прочерченные по линейке, глаза темные с маслянистым блеском, бледная, без каких-либо следов загара кожа, полные чувственные губы, рельефная тяжелая грудь, тонкая талия, широкие бедра — одновременно сочетал в себе нечто привлекательное и настораживающее.
— Ты в город? — Она не отягощала себя стремлением выглядеть вежливой.
— В город.
Они вышли во дворик.
— У тебя машина?
Она понимала, что, если на стоянке нет автомобилей, кроме её собственного, задавать вопрос бессмысленно. Но она его задала.
— Нет, — Шоркин беспечно тряхнул головой, — я марафонец. Сегодня забег в честь трехсотлетия российского флота.
Она засмеялась громким булькающим смехом.
— Могу подвезти.
— Опасное предложение. — Он уже принял её обращение на «ты» и отвечал тем же. — Незнакомый мужчина в дороге может наброситься… Так, во всяком случае, сегодня нас предупреждают специалисты.
Руфина оглядела его от головы до ног. Кончиком языка коснулась губ, дразня его.
— Садись. Люблю неожиданные приключения.
Она распахнула правую дверку, сама обошла машину и села за руль. «Порше» — дорогой, блестящий свежим лаком автомобиль — с места рванулся в сторону города. На вираже шины свирепо визжали.
— Я интересная?
— Ты красивая.
— Разве есть разница?
— Да, красивые не всегда интересны.
— Однако ты нахал!
— Не имел тебя в виду. Мы говорили вообще, разве не так?
— И на том спасибо. Ты женат?
— Да.
— Но вы уже давно разошлись во взглядах. Верно? Брак тяготит вас обоих, хотя разрывать его пока нельзя. Так?
— Нет. И почему брак обязательно должен меня тяготить?
— Разве ты не собираешься меня закадрить? Если да, самое время пожаловаться на жену.
Шоркин ухмыльнулся.
— Сказать откровенно?
— Конечно.
— О том, чтобы тебя кадрить, даже в уме не держал.
— Это интересно. Ты — голубой?
— Нет. Правда, одно время был красным. Потом меня стали считать красно-коричневым. Короче, голубой — не мой цвет. У тебя есть муж?
— Нет, но уже было два. И обоих я прогнала.
— Что так?
— По натуре я любовница. Мне противно, когда близость превращается в обязанность. Я чувствую отвращение, когда муж начинает обнимать меня с видом, словно собрался копать картошку.
— Круто.
— Нормально. Если нет чувств, надо расходиться. Любишь музыку?
Она неожиданно сменила тему, даже не взглянув на него. Скорость её пьянила. Она зачарованно смотрела на дорогу, почти ложась грудью на руль.
— Включи магнитофон.
Шоркин не шевельнулся.
Стрелка спидометра качнулась за цифру 120.
— Не любишь попсу? — Она по-прежнему не смотрела в его сторону. — Тогда проводи меня в «Магнолию». Сможешь?.
«Магнолия» — один из самых дорогих магазинов города. Те же вещи, которые можно купить в других местах, стоили здесь на сто-двести тысяч дороже. Зато по словам «я одеваюсь в „Магнолии“ можно было безошибочно судить о положении человека в новом обществе и толщине его кошелька.
Шоркин лишь один раз побывал в «Магнолии». В полупустом торговом зале его сразу встретил лощеный хлыщ — продавец — и затем следовал по пятам, пока Шоркин ходил по магазину. Проводив до двери, вежливо улыбнулся: «Заходите еще». Шоркин вышел наружу с ощущением униженности. Он не мог отделаться от впечатления, что продавец ходил за ним с единственной целью — проследить, как бы посетитель не сунул тайком в карман дорогой галстук или не надел на себя новую шляпу, и что его слова «заходите еще» прозвучали издевательски.
— Почему нет? Провожу.
Шоркин представил лицо продавца, когда тот увидит его вместе с Руфиной. Уж где-где, а в «Магнолии» её должны знать хорошо.
Они вошли в магазин через дверь, услужливо распахнутую краснощеким вышибалой в камуфляже. Тут же бесшумно возник уже знакомый продавец.
— Здравствуйте, госпожа Бергман. Что вы желаете? — Затем продавец взглянул на Шоркина и сделал вид, что страшно рад его приходу. — Мы с вами знакомы, не так ли? Как вас, извините…
— Это не обязательно.
— Да, да, это не обязательно. Проходите, госпожа Бергман. Мы рады вас видеть.
Услужливый продавец сразу же переключил внимание на даму, хорошо понимая, кто в этой паре есть кто.
Руфина, не проявляя интереса к продавцу, прошла к секции белья и легкого платья. Сняла с демонстрационных стоек несколько блузок вместе с фирменными вешалками, вошла в примерочную кабинку. Задернула за собой розовую занавеску.
Шоркин остался неподалеку, не зная, что ему делать. Неожиданно раздался рассерженный голос Руфины.
— Ну, что ты там застрял? Кто мне скажет, идет вещь или нет? Зайди же.
Шоркин раздвинул занавески, вошел в кабинку и буквально остолбенел от неожиданности. В трех зеркалах — вид спереди и с боков — отражалась госпожа Руфина, раздетая по пояс. Он увидел её полную, близкую к перезрелости грудь, свободную от каких-либо оков и драпировок цивилизации, родинку посередине ложбинки, розовые окружья сосков. Увидел и застыл в растерянности.
— Тебе плохо? — Голос Руфины звучал насмешливо. — Попросить воды?
— Нет… — Он старался говорить потише, чтобы не слышал продавец, болтавшийся рядом. — Однако…
— Ах это! — Руфина повернулась к нему и ладонями приподняла обе груди. — Я не думала, что тебя это так смутит.
— Смутит? Нисколько. — Шоркин умел быстро принимать новые условия игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Бергман скорее всего угадал, что должен думать в такой момент его собеседник. Сказал задумчиво:
— А мы теперь, Михаил Яковлевич, в одной упряжке. И не надо думать, будто вожжи у меня в руках. Мы оба тянем лямки.
Шоркин благодарно улыбнулся.
— Тянуть так тянуть…
— Вот и отлично. — Бергман вдруг нахмурился. — Кстати, вы знаете Зайденшнера?
— Нет.
— Но вы его видели. У меня. Помните, такой профессорского вида?
Шоркин вспомнил. Память на лица он имел неплохую.
— Может быть, вы возьмете этот вопрос на себя? Понимаете? — Бергман неопределенно пошевелил пальцами, словно перебирал струны.
— Конечно.
— Отлично. Больше к этому мы возвращаться не будем.
Отворилась дверь, и в зимний сад бесшумно вошла молодая женщина. Она приблизилась к Бергману и обняла его за плечи.
— Я в город.
Сказала и осеклась, увидев незнакомого человека.
Бергман встал.
— Знакомьтесь, Михаил Яковлевич. Это Финка, моя сестра.
Шоркин поднялся. Вежливо склонил голову, но удивления не скрыл.
— Финка?
Бергман улыбнулся и притянул женщину за плечи к себе.
— Руфина. Руфинка. Финка. Простой ряд слов. Мы её так зовем дома.
— Очень приятно.
Руфина словно не обратила на него внимания. Только спросила:
— Вы нас на время не оставите одних?
— Почему на время? — Шоркин сдержал задетое самолюбие — дама его выставляла — и сделал вид, что принял её слова нормально. — Мы разговор окончили, я готов откланяться.
Он протянул Бергману руку, кивнул в сторону его сестры и вышел, плотно притворив за собой дверь. Он спускался по лестнице, когда его окликнули:
— Полковник, вы не обиделись? Подождите меня.
Шоркин задержался и обернулся. Едва касаясь рукой перил, по синей с золотыми звездами ковровой дорожке спускалась Руфина. Весь её облик восточной красавицы — черные жесткие волосы, расчесанные на пробор, брови, словно прочерченные по линейке, глаза темные с маслянистым блеском, бледная, без каких-либо следов загара кожа, полные чувственные губы, рельефная тяжелая грудь, тонкая талия, широкие бедра — одновременно сочетал в себе нечто привлекательное и настораживающее.
— Ты в город? — Она не отягощала себя стремлением выглядеть вежливой.
— В город.
Они вышли во дворик.
— У тебя машина?
Она понимала, что, если на стоянке нет автомобилей, кроме её собственного, задавать вопрос бессмысленно. Но она его задала.
— Нет, — Шоркин беспечно тряхнул головой, — я марафонец. Сегодня забег в честь трехсотлетия российского флота.
Она засмеялась громким булькающим смехом.
— Могу подвезти.
— Опасное предложение. — Он уже принял её обращение на «ты» и отвечал тем же. — Незнакомый мужчина в дороге может наброситься… Так, во всяком случае, сегодня нас предупреждают специалисты.
Руфина оглядела его от головы до ног. Кончиком языка коснулась губ, дразня его.
— Садись. Люблю неожиданные приключения.
Она распахнула правую дверку, сама обошла машину и села за руль. «Порше» — дорогой, блестящий свежим лаком автомобиль — с места рванулся в сторону города. На вираже шины свирепо визжали.
— Я интересная?
— Ты красивая.
— Разве есть разница?
— Да, красивые не всегда интересны.
— Однако ты нахал!
— Не имел тебя в виду. Мы говорили вообще, разве не так?
— И на том спасибо. Ты женат?
— Да.
— Но вы уже давно разошлись во взглядах. Верно? Брак тяготит вас обоих, хотя разрывать его пока нельзя. Так?
— Нет. И почему брак обязательно должен меня тяготить?
— Разве ты не собираешься меня закадрить? Если да, самое время пожаловаться на жену.
Шоркин ухмыльнулся.
— Сказать откровенно?
— Конечно.
— О том, чтобы тебя кадрить, даже в уме не держал.
— Это интересно. Ты — голубой?
— Нет. Правда, одно время был красным. Потом меня стали считать красно-коричневым. Короче, голубой — не мой цвет. У тебя есть муж?
— Нет, но уже было два. И обоих я прогнала.
— Что так?
— По натуре я любовница. Мне противно, когда близость превращается в обязанность. Я чувствую отвращение, когда муж начинает обнимать меня с видом, словно собрался копать картошку.
— Круто.
— Нормально. Если нет чувств, надо расходиться. Любишь музыку?
Она неожиданно сменила тему, даже не взглянув на него. Скорость её пьянила. Она зачарованно смотрела на дорогу, почти ложась грудью на руль.
— Включи магнитофон.
Шоркин не шевельнулся.
Стрелка спидометра качнулась за цифру 120.
— Не любишь попсу? — Она по-прежнему не смотрела в его сторону. — Тогда проводи меня в «Магнолию». Сможешь?.
«Магнолия» — один из самых дорогих магазинов города. Те же вещи, которые можно купить в других местах, стоили здесь на сто-двести тысяч дороже. Зато по словам «я одеваюсь в „Магнолии“ можно было безошибочно судить о положении человека в новом обществе и толщине его кошелька.
Шоркин лишь один раз побывал в «Магнолии». В полупустом торговом зале его сразу встретил лощеный хлыщ — продавец — и затем следовал по пятам, пока Шоркин ходил по магазину. Проводив до двери, вежливо улыбнулся: «Заходите еще». Шоркин вышел наружу с ощущением униженности. Он не мог отделаться от впечатления, что продавец ходил за ним с единственной целью — проследить, как бы посетитель не сунул тайком в карман дорогой галстук или не надел на себя новую шляпу, и что его слова «заходите еще» прозвучали издевательски.
— Почему нет? Провожу.
Шоркин представил лицо продавца, когда тот увидит его вместе с Руфиной. Уж где-где, а в «Магнолии» её должны знать хорошо.
Они вошли в магазин через дверь, услужливо распахнутую краснощеким вышибалой в камуфляже. Тут же бесшумно возник уже знакомый продавец.
— Здравствуйте, госпожа Бергман. Что вы желаете? — Затем продавец взглянул на Шоркина и сделал вид, что страшно рад его приходу. — Мы с вами знакомы, не так ли? Как вас, извините…
— Это не обязательно.
— Да, да, это не обязательно. Проходите, госпожа Бергман. Мы рады вас видеть.
Услужливый продавец сразу же переключил внимание на даму, хорошо понимая, кто в этой паре есть кто.
Руфина, не проявляя интереса к продавцу, прошла к секции белья и легкого платья. Сняла с демонстрационных стоек несколько блузок вместе с фирменными вешалками, вошла в примерочную кабинку. Задернула за собой розовую занавеску.
Шоркин остался неподалеку, не зная, что ему делать. Неожиданно раздался рассерженный голос Руфины.
— Ну, что ты там застрял? Кто мне скажет, идет вещь или нет? Зайди же.
Шоркин раздвинул занавески, вошел в кабинку и буквально остолбенел от неожиданности. В трех зеркалах — вид спереди и с боков — отражалась госпожа Руфина, раздетая по пояс. Он увидел её полную, близкую к перезрелости грудь, свободную от каких-либо оков и драпировок цивилизации, родинку посередине ложбинки, розовые окружья сосков. Увидел и застыл в растерянности.
— Тебе плохо? — Голос Руфины звучал насмешливо. — Попросить воды?
— Нет… — Он старался говорить потише, чтобы не слышал продавец, болтавшийся рядом. — Однако…
— Ах это! — Руфина повернулась к нему и ладонями приподняла обе груди. — Я не думала, что тебя это так смутит.
— Смутит? Нисколько. — Шоркин умел быстро принимать новые условия игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72