Кроме приглядывания за галошами, на нем лежала обязанность отправлять письма и принимать их от почтальона; он выполнял ее с огромным достоинством. Однажды Карпинский обратил внимание на то, что международная корреспонденция адресуется в Геолком на имя какого-то доктора Литвинова: оказалось, швейцар на конвертах внизу под обратным адресом «Геолком» приписывал «д-ру Литвинову».
— Ну, батенька... — развел руками Карпинский.
Отправку писем перепоручили Федорову; швейцар же теперь целыми днями просиживал в вестибюле за столиком, читая газету. Если входил кто-либо из членов Присутствия, он снимал пенсне, складывал газету, крепко разом вставал, решительными шагами подходил, принимал большими и указательными пальцами обеих рук сначала пальто, потом шляпу, трость, нагнувшись, поправлял галоши; пятачок тонул в его широкой ладони...
Когда входил Федоров, он производил усиленное шуршание газетой и отсутствующе вскидывал голову; это надо было понимать как знак полного и даже вызывающего пренебрежения. Но замечал ли эти ужимки Евграф Степанович? Замечал ли самого швейцара-камердинера, его стол, газету и пенсне? Он вечно спешил! Так мало остается времени для научных занятий! Он все старается делать быстрее, чем другие. Стремительно идет по улице, полы шинели развертываются; глаза уставлены в одну точку. Заходит в типографию Якобсона на 7-й линии, здесь печатаются «Известия» и «Труды» Геолкома. В конторке освобождают место, приносят корректуру. Садится:
— Убедительно прошу тишины!
Приходит с жалобой наборщик; у Евграфа Степановича странный почерк: красивый, тонкий и совершенно неразборчивый. Он вскакивает, летит в цех. Объясняет. Потеряв терпение, становится к кассам — литеры мелькают в его руках. Наборщик завороженно смотрит.
— Можно подумать, вы когда-то работали в типографии!
Скорее, скорее!.. Бегом в Геолком. Сегодня Присутствие. В круглом зале собрались сотрудники, профессора, академики. Зал меблирован венской мебелью. Рассаживаются за длинным столом; Карпинский садится за небольшой столик, в кресло; рядом с ним Федоров. Он будет протоколировать. Входит Литвинов с самоваром. Чаепитие непременно сопутствует заседаниям; обычай заведен Карпинским и никогда не нарушается. На столе вазочки с печеньем, баранки, сахарница.
Замыслы, которые вынашивает Федоров, грандиозны, и непостижима быстрота, с которой он претворяет их в жизнь. Относит в редакции рукопись за рукописью. Выходят «Этюды по аналитической кристаллографии», где впервые применяются понятия проективной геометрии по отношению к кристаллам. Это дает возможность раскрыть смысл некоторых неясных закономерностей и упростить кристаллографические вычисления. Но кристаллы нельзя понять, рассуждает он, не постигнув законов симметрии. «Кристаллы блещут симметрией», — пишет он.
И принимается за разработку законов симметрии. Выходят из печати «Основные формулы аналитической геометрии в улучшенном виде», «Симметрия конечных фигур», «Система правильных систем фигур». В совокупности эти монографии содержат всеобъемлющее учение о симметрии, охватывающее конечные и бесконечные системы. Федоров выводит особые геометрические законы, характерные для кристаллических систем. Законы эти соответствуют 230 различным способам, по которым только и могут располагаться элементарные частицы в кристаллах.
В сущности, за пять лет, с 1885 года, когда он поступил в Геолком, по 1890-й, когда закончена была «Симметрия правильных систем фигур», Евграф Степанович создал новое учение о симметрии, преломленное таким образом, что оно раскрывало внутренний мир кристалла. Старому поколению кристаллографов его произведения кажутся слишком абстрактными, теоретическими, слишком математическими; его не понимают. Но молодежь пленяется его построениями; у Федорова появляются поклонники и ученики. (Через много лет рентгеноанализ кристаллов подтвердил правоту теоретических построений Федорова; он дожил до счастливого дня и мог написать о себе гордые слова: «Перед строгими кабинетными выводами как бы преклонилась природа, и кристаллы расположились в тех системах, которые явились необходимым выводом из понятия о правильных системах точек (пространственных решетках)». Не следует забывать, что выводы Федорова сделаны в эпоху, когда реальное существование атомов и молекул подвергалось сильному сомнению.
Летом Геолком пустел: сотрудники разъезжались по своим «листам»; уезжал и Федоров.
У него был свой «лист»: северный Урал, страна Вогулия, как он ее называл (коренное население вогулы), — болота, горы, тайга, переходящая в тундру, ледяные, черные реки, через которые приходилось по сто раз на дню переезжать вброд на лошадях. Не без колебаний согласился он возглавить экспедицию в труднодоступную местность; больно отрываться на пять-шесть месяцев в году от любимых вычислений. Но, взявшись за какую-либо работу, он всегда увлекался ею; так было и на сей раз. Изобрел новый способ лодочной съемки. Изучал вогульские обычаи и одежды. Пробовал даже сочинять беллетристические произведения из местной жизни...
По странной прихоти судьбы, центральной базой экспедиции Федорова, городком, откуда начинались его странствия по дикому краю и где они кончались, был выбран Богословск. Родина Карпинского.
7 января 1886 года физико-математическое отделение Академии наук избрало Карпинского действительным членом на степень адъюнкта по геологии. Адъюнкт — низшая ступень в академической иерархии: обычно баллотировались молодые одаренные ученые. Александру Петровичу 40 лет, девять лет профессорствовал в Горном институте, год руководит Геологическим комитетом. В представлении, подписанном академиками Шмидтом, Кокшаровым, Вильдом, отмечались его петрографические изыскания, палеонтологические исследования, открытие артинского яруса и другие общеизвестные заслуги.
Новоизбранному предоставляется право выступить на общеакадемическом собрании — важный момент! От первого выступления во многом зависит, как сложится репутация адъюнкта и его академическая карьера. В креслах сидят лингвисты, химики, востоковеды, историки; тема должна быть понятна всем и раскрыта доступно, но не поверхностно. Карпинский избирает темой геологическое прошлое Европейской России. Рассказывает о наступлении моря и воздымании суши, первобытной жизни, ее расцвете, смене растительных и животных форм, засолении морей и опреснении бассейнов, катастрофах и миллионолетнем покое...
Доклад понравился — материал нов. Александр Петрович запомнился академикам. Доклад стал составной частью «Очерков по геологическому прошлому Европейской России», классического труда, на котором воспитывались поколения геологов.
Прошло два с половиной года. Март 1889-го. Карпинский избирается в экстраординарные академики. На сей раз тема публичного выступления исключительно сложна: «О правильности в очертании, распределении и строении континентов». Карпинский говорил с присущей ему простотой и «домашностью», как на заседании Присутствия, а впечатление от выступления, произведенное на академиков, было ошеломляющим. Над кафедрой он развесил карты. Карты материков и океанов, однако знакомые очертания их выглядели непривычно и странно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Ну, батенька... — развел руками Карпинский.
Отправку писем перепоручили Федорову; швейцар же теперь целыми днями просиживал в вестибюле за столиком, читая газету. Если входил кто-либо из членов Присутствия, он снимал пенсне, складывал газету, крепко разом вставал, решительными шагами подходил, принимал большими и указательными пальцами обеих рук сначала пальто, потом шляпу, трость, нагнувшись, поправлял галоши; пятачок тонул в его широкой ладони...
Когда входил Федоров, он производил усиленное шуршание газетой и отсутствующе вскидывал голову; это надо было понимать как знак полного и даже вызывающего пренебрежения. Но замечал ли эти ужимки Евграф Степанович? Замечал ли самого швейцара-камердинера, его стол, газету и пенсне? Он вечно спешил! Так мало остается времени для научных занятий! Он все старается делать быстрее, чем другие. Стремительно идет по улице, полы шинели развертываются; глаза уставлены в одну точку. Заходит в типографию Якобсона на 7-й линии, здесь печатаются «Известия» и «Труды» Геолкома. В конторке освобождают место, приносят корректуру. Садится:
— Убедительно прошу тишины!
Приходит с жалобой наборщик; у Евграфа Степановича странный почерк: красивый, тонкий и совершенно неразборчивый. Он вскакивает, летит в цех. Объясняет. Потеряв терпение, становится к кассам — литеры мелькают в его руках. Наборщик завороженно смотрит.
— Можно подумать, вы когда-то работали в типографии!
Скорее, скорее!.. Бегом в Геолком. Сегодня Присутствие. В круглом зале собрались сотрудники, профессора, академики. Зал меблирован венской мебелью. Рассаживаются за длинным столом; Карпинский садится за небольшой столик, в кресло; рядом с ним Федоров. Он будет протоколировать. Входит Литвинов с самоваром. Чаепитие непременно сопутствует заседаниям; обычай заведен Карпинским и никогда не нарушается. На столе вазочки с печеньем, баранки, сахарница.
Замыслы, которые вынашивает Федоров, грандиозны, и непостижима быстрота, с которой он претворяет их в жизнь. Относит в редакции рукопись за рукописью. Выходят «Этюды по аналитической кристаллографии», где впервые применяются понятия проективной геометрии по отношению к кристаллам. Это дает возможность раскрыть смысл некоторых неясных закономерностей и упростить кристаллографические вычисления. Но кристаллы нельзя понять, рассуждает он, не постигнув законов симметрии. «Кристаллы блещут симметрией», — пишет он.
И принимается за разработку законов симметрии. Выходят из печати «Основные формулы аналитической геометрии в улучшенном виде», «Симметрия конечных фигур», «Система правильных систем фигур». В совокупности эти монографии содержат всеобъемлющее учение о симметрии, охватывающее конечные и бесконечные системы. Федоров выводит особые геометрические законы, характерные для кристаллических систем. Законы эти соответствуют 230 различным способам, по которым только и могут располагаться элементарные частицы в кристаллах.
В сущности, за пять лет, с 1885 года, когда он поступил в Геолком, по 1890-й, когда закончена была «Симметрия правильных систем фигур», Евграф Степанович создал новое учение о симметрии, преломленное таким образом, что оно раскрывало внутренний мир кристалла. Старому поколению кристаллографов его произведения кажутся слишком абстрактными, теоретическими, слишком математическими; его не понимают. Но молодежь пленяется его построениями; у Федорова появляются поклонники и ученики. (Через много лет рентгеноанализ кристаллов подтвердил правоту теоретических построений Федорова; он дожил до счастливого дня и мог написать о себе гордые слова: «Перед строгими кабинетными выводами как бы преклонилась природа, и кристаллы расположились в тех системах, которые явились необходимым выводом из понятия о правильных системах точек (пространственных решетках)». Не следует забывать, что выводы Федорова сделаны в эпоху, когда реальное существование атомов и молекул подвергалось сильному сомнению.
Летом Геолком пустел: сотрудники разъезжались по своим «листам»; уезжал и Федоров.
У него был свой «лист»: северный Урал, страна Вогулия, как он ее называл (коренное население вогулы), — болота, горы, тайга, переходящая в тундру, ледяные, черные реки, через которые приходилось по сто раз на дню переезжать вброд на лошадях. Не без колебаний согласился он возглавить экспедицию в труднодоступную местность; больно отрываться на пять-шесть месяцев в году от любимых вычислений. Но, взявшись за какую-либо работу, он всегда увлекался ею; так было и на сей раз. Изобрел новый способ лодочной съемки. Изучал вогульские обычаи и одежды. Пробовал даже сочинять беллетристические произведения из местной жизни...
По странной прихоти судьбы, центральной базой экспедиции Федорова, городком, откуда начинались его странствия по дикому краю и где они кончались, был выбран Богословск. Родина Карпинского.
7 января 1886 года физико-математическое отделение Академии наук избрало Карпинского действительным членом на степень адъюнкта по геологии. Адъюнкт — низшая ступень в академической иерархии: обычно баллотировались молодые одаренные ученые. Александру Петровичу 40 лет, девять лет профессорствовал в Горном институте, год руководит Геологическим комитетом. В представлении, подписанном академиками Шмидтом, Кокшаровым, Вильдом, отмечались его петрографические изыскания, палеонтологические исследования, открытие артинского яруса и другие общеизвестные заслуги.
Новоизбранному предоставляется право выступить на общеакадемическом собрании — важный момент! От первого выступления во многом зависит, как сложится репутация адъюнкта и его академическая карьера. В креслах сидят лингвисты, химики, востоковеды, историки; тема должна быть понятна всем и раскрыта доступно, но не поверхностно. Карпинский избирает темой геологическое прошлое Европейской России. Рассказывает о наступлении моря и воздымании суши, первобытной жизни, ее расцвете, смене растительных и животных форм, засолении морей и опреснении бассейнов, катастрофах и миллионолетнем покое...
Доклад понравился — материал нов. Александр Петрович запомнился академикам. Доклад стал составной частью «Очерков по геологическому прошлому Европейской России», классического труда, на котором воспитывались поколения геологов.
Прошло два с половиной года. Март 1889-го. Карпинский избирается в экстраординарные академики. На сей раз тема публичного выступления исключительно сложна: «О правильности в очертании, распределении и строении континентов». Карпинский говорил с присущей ему простотой и «домашностью», как на заседании Присутствия, а впечатление от выступления, произведенное на академиков, было ошеломляющим. Над кафедрой он развесил карты. Карты материков и океанов, однако знакомые очертания их выглядели непривычно и странно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85