Мать спокойно, по-деловому рассказывала о своих переживаниях во время войны, регулярно читала «Берлинер цайтунг». Она считала своим наше социалистическое государство и сочла бы за личную обиду, если бы мы, скажем, ссылаясь на ее здоровье, не взяли бы ее с собой на выборы. Она всем сердцем ненавидела войну и фашизм.
Все эти 16 лет она была спокойна и уравновешенна. Лишь страх не найти дорогу домой не покидал ее, и она, как правило, не отходила одна от дома более чем на несколько сот метров. И когда она однажды без сопровождения все же отошла от дома несколько дальше, ее охватил страх, что ей вновь придется одной, покинутой всеми блуждать по дорогам.
Приглашение в комендатуру
Однажды я получил письменное приглашение явиться в советскую городскую комендатуру. Я не знал, в чем тут дело. Когда я явился в комендатуру, меня отвели в большую комнату, где находилось несколько военных, которые, как я скоро понял, думали, что напали на след военного преступника.
Один из советских товарищей, судя по всему – следователь, держал в руке письмо, полученное им, как он мне сказал, от какого-то гражданина. Последовали вопросы: кто я такой, чем занимаюсь. Затем следователь приступил к главному.
«Верно ли, гражданин Кегель, что вы работали в фашистском министерстве иностранных дел? Ответьте коротко – да или нет».
На этот вопрос я сказал «да».
«Верно ли, гражданин Кегель, что вы являлись членом НСДАП? Ответьте – да или нет».
«Да, – ответил я. – Но в этой связи я хотел бы предъявить один документ».
«Это меня сейчас не интересует, – заявил следователь. – Расскажите, где вы были в последние дни войны».
«В Москве», – сообщил я.
«Где в Москве?» – спросил удивленно следователь.
«В тюрьме, – заметил я. – 9 мая меня освободили».
«А почему вас освободили?» – последовал новый вопрос.
«Потому что все мои показания подтвердились и потому что московские следственные органы убедились в том, что я, немецкий антифашист, 12 лет сотрудничал с Красной Армией и рисковал жизнью ради Советского Союза».
«Каким образом вы вернулись из Москвы в Берлин?» – продолжал задавать вопросы следователь.
«На советском военном транспортном самолете, – ответил я. – Может быть, вы все-таки ознакомитесь с упомянутым мной документом?»
Я протянул ему – с просьбой вернуть – документ Центральной советской комендатуры. Он прочел его, передал второму, затем третьему товарищу, потом вернул его мне.
«Мы все проверим, а сейчас вы можете идти», – сказал он и отпустил меня.
Я так и не узнал, что означал тот допрос и кто оклеветал меня перед городской комендатурой.
Пресс-конференция с военными преступниками
В то время мне приходилось почти ежедневно писать статьи или комментарии для газеты. Одна передовая статья – это, собственно, должен был быть репортаж – неизгладимо запечатлелась в моей памяти.
Это происходило, кажется, в начале 1946 года. Как отвечающий за «Берлинер цайтунг», я получил от СВАГ приглашение принять участие в осмотре представителями международной прессы бывшего концентрационного лагеря Заксенхаузен, находившегося вблизи Ораниенбурга. В осмотре участвовали представители многих американских, английских, французских и советских газет. Насколько помню, представители немецких газет были приглашены на столь крупное мероприятие для представителей международной печати впервые.
Перед отправкой на автобусе в Заксенхаузен нам еще в Берлине рассказали об этом фашистском концлагере, где после освобождения Красной Армией оставшихся в живых антифашистов теперь под следствием находилась группа фашистских военных преступников, ожидавших судебного процесса. Журналисты задавали вопросы, на которые получали ответы. На вопрос одного из западных корреспондентов, разрешается ли побеседовать с находящимися сейчас в Заксенхаузене заключенными, которых «считали фашистами», было сказано, что имеется в виду встретиться с ними и можно будет задать им вопросы.
Мне особенно запомнился один эсэсовский офицер. До войны он работал парикмахером, был женат, имел троих детей. Его обвиняли в том, что он своими руками, выстрелами в затылок или другим путем убил более тысячи мужчин, женщин и детей. Один американский журналист, задававший до этого наводящие вопросы с целью сбить с толку представителей советских следственных органов, принялся его расспрашивать: как с ним обращаются в тюрьме, признает ли он себя виновным. На первый вопрос эсэсовский убийца ответил, что на условия заключения не может пожаловаться. На вопрос, считает ли он себя виновным, он заметил, что выдвинутое против него обвинение не соответствует фактам. Эсэсовец категорически заявил, что утверждение, будто он собственноручно убил более тысячи человек, неверно. Их насчитывается, самое большее, девятьсот шестьдесят пять. Он ведь просил, чтобы это было запротоколировано. Воцарилось долгое молчание. Я был потрясен.
Эта «пресс-конференция» с эсэсовскими убийцами имела для меня небольшое продолжение. Во время предварительной беседы в Берлине я сидел на диване, куда вскоре подсели также американец, назвавшийся корреспондентом какого-то информационного агентства, и английский журналист. Как и я, они записывали в блокноты все, что говорилось. Фотокорреспонденты усердно фотографировали присутствовавших, сделав также несколько фотографий и сидевших на диване журналистов.
Через несколько дней офицер СВАГ, поддерживавший постоянную связь с редакцией «Берлинер цайтунг», положил мне на стол такую фотографию, спросив, знаю ли я господ, сидевших рядом со мной на диване. Когда я ответил, что не знаю их, он был доволен и подарил мне фотографию, так сказать, на память. Один из двух сидевших рядом со мной на диване совершенно незнакомых мне тогда людей, сказал советский офицер, – это важная птица из американской разведки, некто мистер Хелмс, о котором мы еще, несомненно, услышим. Он уже в течение некоторого времени находится в Берлине, выдавая себя за американского корреспондента.
И действительно, этот сидевший со мной тогда на диване мистер Хелмс стал позднее шефом ЦРУ, снискавшим себе скандальную, дурную славу. В течение более двух десятилетий он задавал тон в преступной деятельности этого учреждения, начиная от «грязной войны» во Вьетнаме и провокации на Плая-Хирон до скандала в Уотергейте, которым, насколько помню, закончилась его карьера шефа ЦРУ. Затем он появился в качестве посла США в Тегеране, где также оставил грязные следы ЦРУ. Что он делал в 1946 году в Берлине, можно только предполагать. По-видимому, его миссия находилась в какой-то связи с «холодной войной», развязанной Соединенными Штатами и другими империалистическими государствами против Советского Союза и молодых стран народной демократии.
Начало учебы с препятствиями
Через несколько недель после нашей встречи Шарлотта сказала мне, что хочет как можно скорее приступить к учебе на медицинском факультете университета. Реализацию этой давней мечты облегчал тот факт, что с приездом моей матери у нас в доме появилась надежная опора.
В свое время Шарлотта весьма успешно окончила в Бреслау среднюю школу. Но ее мечта стать врачом оказалась тогда неосуществимой. Где мог взять денег на оплату ее учебы отец, скромный почтовый служащий, у которого была жена-домохозяйка и четверо детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Все эти 16 лет она была спокойна и уравновешенна. Лишь страх не найти дорогу домой не покидал ее, и она, как правило, не отходила одна от дома более чем на несколько сот метров. И когда она однажды без сопровождения все же отошла от дома несколько дальше, ее охватил страх, что ей вновь придется одной, покинутой всеми блуждать по дорогам.
Приглашение в комендатуру
Однажды я получил письменное приглашение явиться в советскую городскую комендатуру. Я не знал, в чем тут дело. Когда я явился в комендатуру, меня отвели в большую комнату, где находилось несколько военных, которые, как я скоро понял, думали, что напали на след военного преступника.
Один из советских товарищей, судя по всему – следователь, держал в руке письмо, полученное им, как он мне сказал, от какого-то гражданина. Последовали вопросы: кто я такой, чем занимаюсь. Затем следователь приступил к главному.
«Верно ли, гражданин Кегель, что вы работали в фашистском министерстве иностранных дел? Ответьте коротко – да или нет».
На этот вопрос я сказал «да».
«Верно ли, гражданин Кегель, что вы являлись членом НСДАП? Ответьте – да или нет».
«Да, – ответил я. – Но в этой связи я хотел бы предъявить один документ».
«Это меня сейчас не интересует, – заявил следователь. – Расскажите, где вы были в последние дни войны».
«В Москве», – сообщил я.
«Где в Москве?» – спросил удивленно следователь.
«В тюрьме, – заметил я. – 9 мая меня освободили».
«А почему вас освободили?» – последовал новый вопрос.
«Потому что все мои показания подтвердились и потому что московские следственные органы убедились в том, что я, немецкий антифашист, 12 лет сотрудничал с Красной Армией и рисковал жизнью ради Советского Союза».
«Каким образом вы вернулись из Москвы в Берлин?» – продолжал задавать вопросы следователь.
«На советском военном транспортном самолете, – ответил я. – Может быть, вы все-таки ознакомитесь с упомянутым мной документом?»
Я протянул ему – с просьбой вернуть – документ Центральной советской комендатуры. Он прочел его, передал второму, затем третьему товарищу, потом вернул его мне.
«Мы все проверим, а сейчас вы можете идти», – сказал он и отпустил меня.
Я так и не узнал, что означал тот допрос и кто оклеветал меня перед городской комендатурой.
Пресс-конференция с военными преступниками
В то время мне приходилось почти ежедневно писать статьи или комментарии для газеты. Одна передовая статья – это, собственно, должен был быть репортаж – неизгладимо запечатлелась в моей памяти.
Это происходило, кажется, в начале 1946 года. Как отвечающий за «Берлинер цайтунг», я получил от СВАГ приглашение принять участие в осмотре представителями международной прессы бывшего концентрационного лагеря Заксенхаузен, находившегося вблизи Ораниенбурга. В осмотре участвовали представители многих американских, английских, французских и советских газет. Насколько помню, представители немецких газет были приглашены на столь крупное мероприятие для представителей международной печати впервые.
Перед отправкой на автобусе в Заксенхаузен нам еще в Берлине рассказали об этом фашистском концлагере, где после освобождения Красной Армией оставшихся в живых антифашистов теперь под следствием находилась группа фашистских военных преступников, ожидавших судебного процесса. Журналисты задавали вопросы, на которые получали ответы. На вопрос одного из западных корреспондентов, разрешается ли побеседовать с находящимися сейчас в Заксенхаузене заключенными, которых «считали фашистами», было сказано, что имеется в виду встретиться с ними и можно будет задать им вопросы.
Мне особенно запомнился один эсэсовский офицер. До войны он работал парикмахером, был женат, имел троих детей. Его обвиняли в том, что он своими руками, выстрелами в затылок или другим путем убил более тысячи мужчин, женщин и детей. Один американский журналист, задававший до этого наводящие вопросы с целью сбить с толку представителей советских следственных органов, принялся его расспрашивать: как с ним обращаются в тюрьме, признает ли он себя виновным. На первый вопрос эсэсовский убийца ответил, что на условия заключения не может пожаловаться. На вопрос, считает ли он себя виновным, он заметил, что выдвинутое против него обвинение не соответствует фактам. Эсэсовец категорически заявил, что утверждение, будто он собственноручно убил более тысячи человек, неверно. Их насчитывается, самое большее, девятьсот шестьдесят пять. Он ведь просил, чтобы это было запротоколировано. Воцарилось долгое молчание. Я был потрясен.
Эта «пресс-конференция» с эсэсовскими убийцами имела для меня небольшое продолжение. Во время предварительной беседы в Берлине я сидел на диване, куда вскоре подсели также американец, назвавшийся корреспондентом какого-то информационного агентства, и английский журналист. Как и я, они записывали в блокноты все, что говорилось. Фотокорреспонденты усердно фотографировали присутствовавших, сделав также несколько фотографий и сидевших на диване журналистов.
Через несколько дней офицер СВАГ, поддерживавший постоянную связь с редакцией «Берлинер цайтунг», положил мне на стол такую фотографию, спросив, знаю ли я господ, сидевших рядом со мной на диване. Когда я ответил, что не знаю их, он был доволен и подарил мне фотографию, так сказать, на память. Один из двух сидевших рядом со мной на диване совершенно незнакомых мне тогда людей, сказал советский офицер, – это важная птица из американской разведки, некто мистер Хелмс, о котором мы еще, несомненно, услышим. Он уже в течение некоторого времени находится в Берлине, выдавая себя за американского корреспондента.
И действительно, этот сидевший со мной тогда на диване мистер Хелмс стал позднее шефом ЦРУ, снискавшим себе скандальную, дурную славу. В течение более двух десятилетий он задавал тон в преступной деятельности этого учреждения, начиная от «грязной войны» во Вьетнаме и провокации на Плая-Хирон до скандала в Уотергейте, которым, насколько помню, закончилась его карьера шефа ЦРУ. Затем он появился в качестве посла США в Тегеране, где также оставил грязные следы ЦРУ. Что он делал в 1946 году в Берлине, можно только предполагать. По-видимому, его миссия находилась в какой-то связи с «холодной войной», развязанной Соединенными Штатами и другими империалистическими государствами против Советского Союза и молодых стран народной демократии.
Начало учебы с препятствиями
Через несколько недель после нашей встречи Шарлотта сказала мне, что хочет как можно скорее приступить к учебе на медицинском факультете университета. Реализацию этой давней мечты облегчал тот факт, что с приездом моей матери у нас в доме появилась надежная опора.
В свое время Шарлотта весьма успешно окончила в Бреслау среднюю школу. Но ее мечта стать врачом оказалась тогда неосуществимой. Где мог взять денег на оплату ее учебы отец, скромный почтовый служащий, у которого была жена-домохозяйка и четверо детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144