— прибавил он, смеясь. — Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.
— Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
— Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно…
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
— Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
— Вы отобедаете со мной, не правда ли? — спросил он.
— Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
— Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
— Да, как нельзя больше.
— Ивон, подавай кушать.
— Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати…
— Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, — отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 — в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: «Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен».
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках: он был одарен необыкновенной памятью и сохранил любовь к наукам и в военном звании.
Тринадцати лет Монкальм вступил в полк Эно, в котором отец его был подполковником. Его военная карьера
была блестящей; он получил несколько ран и при отъезде в Канаду был произведен в генералы. В 1758 году, получив этот чин, он вскоре стал кавалером ордена св. Людовика.
По прошествии нескольких минут, прежде чем разговор завязался окончательно, гости начали обмениваться незначащими фразами; шевалье Леви познакомился с Шарлем Лебо вскоре после своего приезда в Новую Францию; он искренне уважал молодого человека и поэтому не остерегался его; генерал Леви находил вполне естественным присутствие молодого охотника за столом главнокомандующего; он знал привычку Монкальма приглашать к обеду искателей приключений, которых он уважал; таким образом эти люди переставали стесняться, в большинстве случаев ему удавалось заставить их разговориться, и он получал от них сведения, которых они не сообщили бы ему при более натянутой обстановке. На этот раз цель главнокомандующего была совершенно иная.
— Мне говорили, генерал, — сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, — что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.
— Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.
— Что вы думаете об этом визите?
Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:
— То же самое, что и вы.
— Это весьма вероятно, — сказал бригадир, улыбаясь, — но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.
— Вы наступаете на меня, дело щекотливое.
— Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.
— Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.
— А! Следовательно, я был прав!
— Совершенно правы во всем.
— Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.
— Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками — надо называть вещи их настоящими именами, — которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?
— В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом — никому не желательно попасть в Бастилию, — но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.
— А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?
— Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti — пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну — вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.
— В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.
— Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.
— Мы будем помогать вам во всем, чтобы достигнуть этого. Верьте в меня так же, как я верю в вас, и все пойдет хорошо.
В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.
Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.
— Наконец-то вы явились! — сказал он канадцу. — Что вы делали все это время?
— Очень многое, генерал, — невозмутимо отвечал охотник, — вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.
— Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
— Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно…
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
— Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
— Вы отобедаете со мной, не правда ли? — спросил он.
— Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
— Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
— Да, как нельзя больше.
— Ивон, подавай кушать.
— Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати…
— Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, — отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 — в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: «Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен».
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках: он был одарен необыкновенной памятью и сохранил любовь к наукам и в военном звании.
Тринадцати лет Монкальм вступил в полк Эно, в котором отец его был подполковником. Его военная карьера
была блестящей; он получил несколько ран и при отъезде в Канаду был произведен в генералы. В 1758 году, получив этот чин, он вскоре стал кавалером ордена св. Людовика.
По прошествии нескольких минут, прежде чем разговор завязался окончательно, гости начали обмениваться незначащими фразами; шевалье Леви познакомился с Шарлем Лебо вскоре после своего приезда в Новую Францию; он искренне уважал молодого человека и поэтому не остерегался его; генерал Леви находил вполне естественным присутствие молодого охотника за столом главнокомандующего; он знал привычку Монкальма приглашать к обеду искателей приключений, которых он уважал; таким образом эти люди переставали стесняться, в большинстве случаев ему удавалось заставить их разговориться, и он получал от них сведения, которых они не сообщили бы ему при более натянутой обстановке. На этот раз цель главнокомандующего была совершенно иная.
— Мне говорили, генерал, — сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, — что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.
— Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.
— Что вы думаете об этом визите?
Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:
— То же самое, что и вы.
— Это весьма вероятно, — сказал бригадир, улыбаясь, — но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.
— Вы наступаете на меня, дело щекотливое.
— Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.
— Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.
— А! Следовательно, я был прав!
— Совершенно правы во всем.
— Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.
— Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками — надо называть вещи их настоящими именами, — которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?
— В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом — никому не желательно попасть в Бастилию, — но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.
— А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?
— Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti — пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну — вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.
— В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.
— Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.
— Мы будем помогать вам во всем, чтобы достигнуть этого. Верьте в меня так же, как я верю в вас, и все пойдет хорошо.
В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.
Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.
— Наконец-то вы явились! — сказал он канадцу. — Что вы делали все это время?
— Очень многое, генерал, — невозмутимо отвечал охотник, — вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.
— Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106