— Нет, м-ль Марта, я в отчаянии от того, как складываются обстоятельства; дело, которое нас занимает, совсем не то, что вы думаете; мне необходимо ваше присутствие; я на него надеялся, думал в нем почерпнуть хоть немного мужества, а вас не будет.
— Что вы говорите, г-н Шарль? Могу ли я не быть там, где я вам нужна; вы этого не должны думать, — с волнением проговорила она.
— Вы правы, я этого и не думаю, но ваше любопытство приводит меня в отчаяние.
— Хорошо, г-н Лебо, — вскричала молодая девушка, вдруг переменив шутливый тон на серьезный, — я не буду стараться узнать вашу интересную тайну, поеду куда хотите, не говоря ни слова, не позволяя себе ни малейшего возражения.
— Это уже слишком, м-ль Марта, вы идете из одной крайности в другую.
— Я хочу, чтобы вы меня простили.
— Что я буду вам прощать? Вы знаете, вы для меня все; я вас люблю больше всего на свете.
— Правда? — вскричала она, вся сияющая.
— Вы сомневаетесь?
— Нет, — сказала она с прелестной улыбкой, — я скорее буду сомневаться в себе самой.
— Слава Богу! Теперь я вас узнаю, м-ль Марта.
— Вы слишком снисходительны к этому лукавому бесенку, — смеясь, сказал граф де Меренвиль.
— У, злой опекун, — вскричала она, смеясь и целуя его.
— Вот она всегда так делает, — жаловался граф, — как тут устоять?
— Я уж не пробую сопротивляться, м-ль Марта, — тем же тоном отвечал юноша.
— Однако поздно, уходите.
— Это верно; гоните меня, а то я буду сидеть.
Обменявшись еще несколькими словами, охотник простился, Марта проводила его до двери и при расставании, после любовного «до свидания», подставила ему лоб, который он почтительно поцеловал.
ГЛАВА XV. В которой каждый получает вознаграждение по заслугам
Прошло три недели после несчастного сражения при Квебеке, война возобновилась и велась со стороны французов с мрачной решимостью, со стороны англичан — с озлобленностью; они негодовали на то, что называли упорством французов.
Но уже несколько дней зимние холода принудили воюющие стороны остановить важные операции и занять зимние квартиры.
Несколько всадников эскортировали повозку, запряженную двумя мулами: один спереди, другой сзади.
Человек двадцать милиционеров служили конвоем путешественникам.
Несмотря на прекращение военных операций, а может быть, именно но этой причине, толпы бродяг, не принадлежащих ни к какой национальности, ни к какой партии, разбойничали по дорогам, нападая на одиноких путешественников.
Но этому каравану нечего было бояться, их было слишком много, чтобы разбойники отважились на нападение.
Был сильнейший мороз, о котором мы, французы, не имеем понятия, но который составляет особенность Канады, мороз, прохватывающий холодом до мозга костей.
Путешественники, видимо, спешили к месту своего назначения; к сожалению, дорога была отвратительная, а местами даже непроходимая.
Тем не менее незадолго до захода солнца путешественники увидели лачужки, составляющие индейское селение; еще прежде, чем его увидеть, их обоняние известило их о близости жилищ краснокожих, вследствие обычая последних оставлять разлагаться на свежем воздухе трупы некоторых любимых вождей; тела в этом случае кладутся на особые, нарочно устраиваемые подмостки.
— Кажется, мы не ошиблись дорогой, — сказал один из всадников, по-видимому, предводительствующий караваном.
— Как, вы в этом не уверены, любезный граф? — сказал всадник, ехавший по левую сторону.
— Извините, я дурно выразился, — продолжал граф, — я отлично знаком с этой местностью и бывал здесь, может быть, сотню раз, но всегда летом; вот почему теперь я с трудом узнаю эти места.
— Постарайтесь, однако, не заблудиться; это для нас крайне важно, граф, — возразил другой всадник, привскочив на седле, — видите, нам угрожает метель: если она нас застигнет, мы погибли.
— Может быть, — сказал граф со смехом, — но успокойтесь, ничего подобного с нами не случится.
— На этот раз вы уверены, любезный граф.
— Стоит взглянуть вперед, чтобы убедиться в справедливости моих слов, — весело возразил граф.
— Взглянуть куда, говорите вы?
— Разве вы не видите, вон толпа индейцев с Сурикэ во главе; они едут нам навстречу; смотрите сюда, — сказал он, указывая рукой в сторону, противоположную той, куда продолжал смотреть его товарищ.
Действительно, довольно значительное число индейцев приближалось к путешественникам, которым готовилась почетная встреча.
Подъехав на довольно близкое расстояние, они огласили воздух криками радости и исполнили род музыкальной фантазии.
— Хорошо ли вы доехали, граф?
— Превосходно; кажется, мой нарочный приехал вовремя.
— Да, граф, вчера, до восхода солнца.
— Это доказывает, что он ничем не развлекался по дороге.
— Слишком холодно.
— Это правда.
— Есть новости?
— Много.
— Какие?
— Вы не знаете?
— Откуда же я узнаю?
— Вам ничего не говорили в Квебеке?
— Вы знаете, что я уже давно в холодных отношениях с господами интендантами.
— Я говорю не о них, граф, имеете ли вы понятие о Жаке Дусе, ювелире?
— Я с ним познакомился в Карильоне, откуда он уехал по делам в Квебек, с тех пор я его больше не видал.
— В таком случае, я ошибся.
— Жак Дусе здесь?
— Разве он вам сказал?
— Ничего, граф, я его об этом не расспрашивал.
— Ну, так что ж?
— Я думал, вы знаете…
— Что? Объясните, мой друг.
В это время они подъехали к селению.
— Посмотрите направо, — сказал Сурикэ. Граф посмотрел.
— Ваш отец, — вскричал он с величайшим удивлением, — здесь! Это странно!
— Не правда ли? Со времени ужасного несчастья, постигшего его сестру, он жил только для мщения, теперь он не выдержал, подал в отставку и отправился в Канаду. Он приехал через Новый Орлеан, имел уже несколько свиданий со своей сестрой, представил меня ей; с его приездом бедная женщина ужасно упала духом, не знаю, что между ними произошло.
— Мой друг, ваш отец человек крутой; трудно на него иметь влияние.
— К несчастью, это совершенно верно; скажите, что делать?
— Надо действовать осторожно и надеяться на успех.
— Я совсем потерял надежду. Отец привез с собой одного знакомого, который, несколько лет тому назад, сыграл со мной шутку, довольно дурно его рекомендующую. Фамилия его Лефериль, он отставной капитан, служил когда-то в Пуату; он было по-прежнему повел со мной речь, желая узнать, такой ли я простак и так ли наивен, как прежде, но я его сразу вывел из этого заблуждения, и он расстался со мной страшно взбешенный.
— Хорошо сделали.
— Но человек этот предан отцу телом и душой.
— Что из этого? Вы теперь не мальчик, имеете свои интересы и убеждения, которые нельзя не принимать в расчет.
— Вы совершенно правы; я не позволю обращаться с собой, как с ребенком.
Путешественники остановились перед большим «калли», построенным под наблюдением Сурикэ; он состоял из двенадцати комнат, хорошо расположенных, непроходных, все комнаты были отдельные, меблированные со вкусом и, главное, хорошо вытоплены; будущие обитатели этого калли легко могли себе представить, что они в Квебеке; дело в том, что в числе прибывших была Марта, и молодой человек желал, чтобы после такого ужасного путешествия она имела весь необходимый комфорт.
Молодую девушку проводили прямо в ее комнату, где ее ожидала Свет Лесов.
— Вы уже знакомы, — с волнением сказал Марте молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106