мешала погода. Да и на фронте наступило временное затишье, производилась перегруппировка войск. На очередном совещании в штабе дивизии подполковник Рыбаков сообщил о переброске советских войск в направлении Тильзита и Кенигсберга. Из доклада Верховного Главнокомандующего на торжественном собрании в Москве в честь 27-й годовщины Великого Октября мы узнали, что «Баграмян доколачивает немецкую группировку в Прибалтике», Наша дивизия принимала самое активное участие в этом доколачивании.
Перед нами стояла задача: помешать немецко-фашистскому командованию перебрасывать дивизии из Прибалтики в Восточную Пруссию и на другие направления очередных ударов Красной Армии. Главным из них было, конечно, берлинское. Разумеется, все летчики мечтали попасть туда. Пока что наш полк прикрывал сухопутный участок до Либавы, а наши соседи, морские штурмовики, – от Либавы и дальше по Балтийскому побережью. Мы использовали каждый мало-мальски погожий день, чтобы проверить шоссейные и железные дороги, не движутся ли по ним колонны противника. Опытные следопыты Розов, Демехин, Кошман, Федоров, Непапчук, Зеньков и другие вылетали при малейшей возможности. В случае обнаружения противника по их сигналам направлялись ударные группы. Небо прояснилось только в первых числах декабря. Наступили солнечные дни, воздух стал прозрачный, видимость увеличилась. И сразу ожил, загудел аэродром. Разведчики ушли первыми и вскоре сообщили по радио: по железной дороге на Либаву движутся эшелоны. Противник прикрывает их сильными эскортами истребителей,
– Пойдем на бреющем, в стороне от дороги, – предложил командир первой эскадрильи капитан Кузнецов. Он был назначен на эту должность после недавней гибели лейтенанта Карамана.
Карамана мы потеряли в один из ненастных дней ноября. Тогда он штурмовал цель, был подбит и не смог вывести самолет из пикирования. Этот летчик, прибывший вместе с новым командиром дивизии, вскоре стал своеобразной достопримечательностью полка: высокого роста красавец-мужчина, с темно-русыми вьющимися волосами, гибким станом, всегда подтянутый, был он немного горяч характером, но отличный товарищ. Мы уже давно убедились – подполковник Рыбаков взял с собой в дивизию летчиков достойных. Говорили, что у летчика перед войной была красавица-жена, но по каким-то причинам они разошлись. Теперь под Москвой на попечении бабушки росла маленькая дочь Карамана. И вот она осталась сиротой. Мы переживали гибель боевого друга и заботливого отца.
– Значит, маршрут проложим в стороне от дороги, – поддержал я Кузнецова. Паровоз будет нетрудно обнаружить по дыму. Так и сделали. Вылетали небольшими группами на предельно малой высоте. После обнаружения эшелона «илы» делали резкий поворот, выскок в сторону цели и совершали несколько заходов. Пока вражеские истребители прикрытия разбирались в сложившейся ситуации, штурмовики на бреющем уходили от разбитого состава. Такой способ оправдал себя. Когда же видимость ухудшалась, но высота облаков еще позволяла видеть цель, мы переходили к ударам по целеуказанию. В этом случае впереди и выше ударной группы шла пара штурмовиков. Обнаружив цель, они вместе с боевыми сбрасывали бомбы цветного дыма, которые были заметным ориентиром для остальных. В этих полетах не раз отличался мастер штурмовых ударов Леонид Кузнецов. Но иногда Леонид по молодости слишком увлекался и чрезмерно рисковал.
Однажды он возвратился из полета с винтом, лопасти которого были согнуты, как бараньи рога.
– Как же ты летел? – спрашиваю.
– Нормально.
– Мотор трясло?
– Было малость, но подобрал обороты – и нормально.
– За что зацепил: за фрицев или за землю?
– Понимаете, возвращался уже обратно, и вдруг перед носом – артбатарея. Ну как по ней не пройтись? Отжал ручку вперед, дал очередь. Видать, поздно вывел. Жаль винта…
– А голову? – Хотел было поругать его да вспомнил: такое и со мной бывало.
Может, поэтому и не стал распекать летчика. Он-то и сам понял свою оплошность, второй раз ее не повторит.
С Алексеем Ивановичем Поваляевым, замполитом полка, мы сработались хорошо. Он оказывал мне деловую помощь в воспитательной и боевой работе. Я был молодым командиром полка не только по опыту командования, но и по возрасту. На фронте тогда встречалось немало двадцатипяти-двадцатисемилетних командиров частей (были и моложе), и они успешно справлялись со своими сложными и ответственными обязанностями.
В туманное осенне-зимнее время перед командованием полка и политработниками встала задача организовать досуг летчиков. В период вынужденной бездеятельности личного состава это – неотложная проблема, особенно во фронтовых условиях, где приходилось надеяться только на свои силы. Здесь сказали свое слово партийная и комсомольская организации. Появилась художественная самодеятельность, часто проводились лекции, доклады. В напряженные дни боев для этого не всегда удавалось выкроить время. Сейчас его оказалось вдоволь.
В полку нашлось немало способных, даже талантливых людей, они охотно, с огоньком участвовали в массовых мероприятиях. Порой приходилось удивляться: авиамеханик оказывался заправским певцом, авиатехник – танцором. А летчик лейтенант Ельшин неожиданно для всех оказался гипнотизером. Вот об этом «артисте» и хочется рассказать особо. Началось все с того, что как-то за ужином Ельшин спросил своего друга летчика Джураева:
– Чем это ты балуешься?
– Как чем? Чаем, – добродушно ответил сын казахских степей.
– Ишь ты, хорошо замаскировал под чай мускатное вино, – обратился Ельшин к товарищам по столу. – Поделился бы.
Джураев потянул из стакана напиток и раскрыл от удивления глаза:
– В-верно, мускат! Степью пахнет…
Многие тогда решили, что это был обыкновенный розыгрыш. В следующий раз Ельшин продемонстрировал свой дар гипнотизера в одном из самодеятельных концертов. Новоявленный «медиум» попросил на сцену четырех воздушных стрелков. Потом усыпил их и дал команду:
– Подходим к цели! Атакуют «мессеры»!
И воздушные стрелки «заработали»: докладывали о разрывах зенитных снарядов, перебрасывали пулемет с борта на борт, открывали огонь. После такого сеанса даже скептики поверили в гипнотические способности молодого летчика. Однако они не помогли ему в беде. В одном из декабрьских боев Ельшин был подбит и сделал вынужденную посадку на территории противника. Фонарь заклинило, пришлось выбираться через форточку прямо под дула немецких автоматов. Здесь уже было не до гипноза… Прошло несколько месяцев, пока летчик вернулся в полк.
В воздухе уже носилось слово «победа», авиаторы все чаще произносили это слово, хотя до Берлина еще был трудный и неблизкий путь. Некоторые полковые «психологи» судили о приближении победы по совсем, казалось бы, неожиданным признакам. Один из летчиков как-то заметил:
– А наши девушки уже думают о семейном гнезде…
Подумывали о брачных узах и некоторые летчики, нашедшие свою любовь на полевых аэродромах. Именно здесь, в Прибалтике, и я встретил свою судьбу. В конце октября мы перелетели на один из полевых аэродромов поближе к линии фронта. Во время посадки самолетов рядом со стартом, как и положено, стояла санитарная машина. Поднимаясь из кабины, я вдруг услышал певучую украинскую речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Перед нами стояла задача: помешать немецко-фашистскому командованию перебрасывать дивизии из Прибалтики в Восточную Пруссию и на другие направления очередных ударов Красной Армии. Главным из них было, конечно, берлинское. Разумеется, все летчики мечтали попасть туда. Пока что наш полк прикрывал сухопутный участок до Либавы, а наши соседи, морские штурмовики, – от Либавы и дальше по Балтийскому побережью. Мы использовали каждый мало-мальски погожий день, чтобы проверить шоссейные и железные дороги, не движутся ли по ним колонны противника. Опытные следопыты Розов, Демехин, Кошман, Федоров, Непапчук, Зеньков и другие вылетали при малейшей возможности. В случае обнаружения противника по их сигналам направлялись ударные группы. Небо прояснилось только в первых числах декабря. Наступили солнечные дни, воздух стал прозрачный, видимость увеличилась. И сразу ожил, загудел аэродром. Разведчики ушли первыми и вскоре сообщили по радио: по железной дороге на Либаву движутся эшелоны. Противник прикрывает их сильными эскортами истребителей,
– Пойдем на бреющем, в стороне от дороги, – предложил командир первой эскадрильи капитан Кузнецов. Он был назначен на эту должность после недавней гибели лейтенанта Карамана.
Карамана мы потеряли в один из ненастных дней ноября. Тогда он штурмовал цель, был подбит и не смог вывести самолет из пикирования. Этот летчик, прибывший вместе с новым командиром дивизии, вскоре стал своеобразной достопримечательностью полка: высокого роста красавец-мужчина, с темно-русыми вьющимися волосами, гибким станом, всегда подтянутый, был он немного горяч характером, но отличный товарищ. Мы уже давно убедились – подполковник Рыбаков взял с собой в дивизию летчиков достойных. Говорили, что у летчика перед войной была красавица-жена, но по каким-то причинам они разошлись. Теперь под Москвой на попечении бабушки росла маленькая дочь Карамана. И вот она осталась сиротой. Мы переживали гибель боевого друга и заботливого отца.
– Значит, маршрут проложим в стороне от дороги, – поддержал я Кузнецова. Паровоз будет нетрудно обнаружить по дыму. Так и сделали. Вылетали небольшими группами на предельно малой высоте. После обнаружения эшелона «илы» делали резкий поворот, выскок в сторону цели и совершали несколько заходов. Пока вражеские истребители прикрытия разбирались в сложившейся ситуации, штурмовики на бреющем уходили от разбитого состава. Такой способ оправдал себя. Когда же видимость ухудшалась, но высота облаков еще позволяла видеть цель, мы переходили к ударам по целеуказанию. В этом случае впереди и выше ударной группы шла пара штурмовиков. Обнаружив цель, они вместе с боевыми сбрасывали бомбы цветного дыма, которые были заметным ориентиром для остальных. В этих полетах не раз отличался мастер штурмовых ударов Леонид Кузнецов. Но иногда Леонид по молодости слишком увлекался и чрезмерно рисковал.
Однажды он возвратился из полета с винтом, лопасти которого были согнуты, как бараньи рога.
– Как же ты летел? – спрашиваю.
– Нормально.
– Мотор трясло?
– Было малость, но подобрал обороты – и нормально.
– За что зацепил: за фрицев или за землю?
– Понимаете, возвращался уже обратно, и вдруг перед носом – артбатарея. Ну как по ней не пройтись? Отжал ручку вперед, дал очередь. Видать, поздно вывел. Жаль винта…
– А голову? – Хотел было поругать его да вспомнил: такое и со мной бывало.
Может, поэтому и не стал распекать летчика. Он-то и сам понял свою оплошность, второй раз ее не повторит.
С Алексеем Ивановичем Поваляевым, замполитом полка, мы сработались хорошо. Он оказывал мне деловую помощь в воспитательной и боевой работе. Я был молодым командиром полка не только по опыту командования, но и по возрасту. На фронте тогда встречалось немало двадцатипяти-двадцатисемилетних командиров частей (были и моложе), и они успешно справлялись со своими сложными и ответственными обязанностями.
В туманное осенне-зимнее время перед командованием полка и политработниками встала задача организовать досуг летчиков. В период вынужденной бездеятельности личного состава это – неотложная проблема, особенно во фронтовых условиях, где приходилось надеяться только на свои силы. Здесь сказали свое слово партийная и комсомольская организации. Появилась художественная самодеятельность, часто проводились лекции, доклады. В напряженные дни боев для этого не всегда удавалось выкроить время. Сейчас его оказалось вдоволь.
В полку нашлось немало способных, даже талантливых людей, они охотно, с огоньком участвовали в массовых мероприятиях. Порой приходилось удивляться: авиамеханик оказывался заправским певцом, авиатехник – танцором. А летчик лейтенант Ельшин неожиданно для всех оказался гипнотизером. Вот об этом «артисте» и хочется рассказать особо. Началось все с того, что как-то за ужином Ельшин спросил своего друга летчика Джураева:
– Чем это ты балуешься?
– Как чем? Чаем, – добродушно ответил сын казахских степей.
– Ишь ты, хорошо замаскировал под чай мускатное вино, – обратился Ельшин к товарищам по столу. – Поделился бы.
Джураев потянул из стакана напиток и раскрыл от удивления глаза:
– В-верно, мускат! Степью пахнет…
Многие тогда решили, что это был обыкновенный розыгрыш. В следующий раз Ельшин продемонстрировал свой дар гипнотизера в одном из самодеятельных концертов. Новоявленный «медиум» попросил на сцену четырех воздушных стрелков. Потом усыпил их и дал команду:
– Подходим к цели! Атакуют «мессеры»!
И воздушные стрелки «заработали»: докладывали о разрывах зенитных снарядов, перебрасывали пулемет с борта на борт, открывали огонь. После такого сеанса даже скептики поверили в гипнотические способности молодого летчика. Однако они не помогли ему в беде. В одном из декабрьских боев Ельшин был подбит и сделал вынужденную посадку на территории противника. Фонарь заклинило, пришлось выбираться через форточку прямо под дула немецких автоматов. Здесь уже было не до гипноза… Прошло несколько месяцев, пока летчик вернулся в полк.
В воздухе уже носилось слово «победа», авиаторы все чаще произносили это слово, хотя до Берлина еще был трудный и неблизкий путь. Некоторые полковые «психологи» судили о приближении победы по совсем, казалось бы, неожиданным признакам. Один из летчиков как-то заметил:
– А наши девушки уже думают о семейном гнезде…
Подумывали о брачных узах и некоторые летчики, нашедшие свою любовь на полевых аэродромах. Именно здесь, в Прибалтике, и я встретил свою судьбу. В конце октября мы перелетели на один из полевых аэродромов поближе к линии фронта. Во время посадки самолетов рядом со стартом, как и положено, стояла санитарная машина. Поднимаясь из кабины, я вдруг услышал певучую украинскую речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65