– Долгие месяцы тяжелой работы и адской жизни, – начал он, – хотя это и может стать насущной потребностью. И я оказался одним из тех, кому повезло, я был служащим компании. У французов, которые составляют экипажи каноэ, жизнь невероятно трудна. Они либо гребут, либо переносят их на руках через пороги, и так по восемнадцать часов каждый день. И при этом трудно найти более веселых, шумных и вспыльчивых людей.
И он пустился в пространное описание своих путешествий, на что она и надеялась. Она долго слушала, словно очарованная, пока ею не овладела дремота. Время от времени она понимала, чувствуя себя немного виноватой, что задремала и совершенно не слышала, что он говорит. Но в конце концов она перестала сопротивляться и окончательно погрузилась в сон.
* * *
– И когда мы в конце концов вернулись к реке, – говорил Джеймс, – там сидели рядком шесть наяд, и все пели весьма фальшиво. – Он усмехнулся, когда Мэдлин никак не возразила против такого окончания рассказа.
Он долго лежал, опираясь на локоть, глядя на нее. Разметавшиеся локоны обрамляли ее лицо, губы слегка приоткрылись. Его глаза скользнули по ее стройному стану и остановились на талии. Сумеет ли он в ближайшем будущем сделать так, чтобы эта талия раздалась? Он страстно хотел ребенка. От Мэдлин. И верил, что она была разочарована, когда через месяц выяснилось, что ребенка не будет.
Он хотел ребенка, которого можно будет считать полностью его собственным. Ребенка от своей жены.
Юбка бархатной амазонки отогнулась, открыв правую лодыжку. Стройную, тонкую лодыжку молодой женщины. Джеймс улыбнулся.
И, наклонившись, нежно поцеловал жену в губы.
– М-м-м, – пробормотала она и слегка пошевелилась.
Он еще раз легко поцеловал ее, потом раскрыл губы, обвел языком очертания ее полуоткрытых губ и осторожно попытался проникнуть между ними. Она опять пошевелилась, отзываясь на его поцелуй, немного приоткрыла губы.
Он думал только выразить свою нежность. Он не собирался будить ее. Но пламя охватило его почти тотчас же. Во рту у нее было влажно и горячо. Он отвел локоны от ее лица.
– М-м-м, – пробормотала она еще раз, внезапно глаза ее раскрылись, и она посмотрела сначала ему в глаза, а потом мимо него в голубое небо.
Он заметил, что она судорожно сглотнула, когда он принялся расстегивать пуговицы на ее жакете, а потом и на блузке под жакетом. Потом снова поцеловал ее, в то время как руки его довершили начатое и нашли дорогу к теплым грудям. Соски ее затвердели под его прикосновениями.
Снять с нее жакет и блузку и стянуть вниз сорочку было делом одной минуты, и теперь его губы могли помочь рукам возбудить ее. Впрочем, это было совершенно не обязательно, потому что она застонала и прижалась к нему. Она была уже готова. Он наклонился к ней, еще раз поцеловал шею, подбородок, губы.
Неужели он сошел с ума? Неужели полностью потерял контроль над своим рассудком? Но ведь сюда никто никогда не ходит. Тысячи раз приходил он на болота и ни разу никого не встретил. Если он безумен, то это прекрасное безумие.
Слегка отодвинувшись, он задрал ее бархатную юбку, стянул исподнее, потом управился со своей одеждой. И вспомнил склон холма в Эмберли, где впервые взял ее, смяв ее под собой на жесткой земле и, конечно, причинив ей сильную боль, хотя она не издала ни одного жалобного звука. Земля – жесткое и неподатливое ложе для молодой женщины во время любовного действа.
Он никогда не брал ее по-другому.
Джеймс подсунул руку ей под талию и перекатился на спину. Потом водрузил ее на себя, подняв юбки кверху. Мэдлин смотрела на него широко раскрытыми глазами, дыхание ее стало отрывистым.
– Обнимите мои бока коленями, – сказал он, помогая ей устроиться; потом опустил ее на себя.
И оба ахнули.
Когда он вошел в нее, она, против обыкновения, не стала двигаться вместе с ним. Она крепко сжала его коленями, напрягла внутренние мышцы и закрыла глаза. Он протянул руку к ее затылку и притянул ее голову к своей. И увидел, что она закусила нижнюю губу.
Ее юбка покрывала их обоих тяжелыми складками. И там, под юбкой, Мэдлин была жаркой, влажной и дрожащей. Более эротической любовной игры он и вообразить не мог. Свободной рукой он коснулся ее обнаженной груди и притянул ее губы к своим губам.
Почувствовав, что она приближается к нему, он замедлил и углубил свои движения и приблизился к ней в точный момент. Никогда еще, подумал он, не до конца утратив способность думать, никогда еще он не чувствовал Мэдлин до такой степени своей партнершей в ласках, как в этот раз.
Достигнув высшей точки наслаждения, она содрогнулась и уронила голову ему на плечо. Он подтолкнул ее ноги, помогая им выпрямиться по обе стороны от него. И обхватил ее руками, чтобы задержать и продлить последние содрогания страсти.
Прошло несколько минут; он знал, что она не спит. Она полностью расслабилась, но бодрствовала. И он тоже.
Так близки. Они были так близки друг к другу. Телесно нельзя быть ближе. Они все еще не разъединились. Семя его ласк было в ней. И так близки в другом смысле. Расслабленные и удовлетворенные в объятиях друг друга. Муж и жена.
Это было бы так просто. Так просто – взять и сказать что-нибудь. Что угодно. Хотя бы ее имя.
Мэдлин…
Или даже произнести вслух эти самые трудные слова – «я вас люблю».
Но если он заговорит, то может все испортить. В лучшем случае это вернет ее в реальность и положит конец этим мгновениям, когда он держал ее так близко, как только может мужчина держать женщину. А в худшем случае он, возможно, увидит, как она удивленно смотрит на него – потрясенная, непонимающая, насмешливая. С самого начала она отдала ему свое тело. И ни разу не дала понять, что у него есть какие-то права на ее сердце.
Он боялся разрушить ту небольшую близость с ней, которую обрел. Его пальцы ласково и рассеянно перебирали ее локоны.
А Мэдлин, в свою очередь, лежала, горячая и разомлевшая, рядом с его стройным и сильным телом, положив голову ему на плечо, и мечтала о том, чтобы это мгновение никогда не кончалось. Она слышала, как ровно бьется его сердце. Интересно, подумала она, сознает ли он, что его пальцы перебирают ее волосы и массируют ей голову?
А уж если мгновение не может длиться вечность, как это обычно бывает с мгновениями, тогда пусть он заговорит. Скажет. Скажет то, что она чувствует. Что это не просто телесное. Не может в этом не быть чего-то большего: какой-то привязанности, какой-то нежности, а может, и любви. Все это было в его поцелуе. Мэдлин чувствовала это по его прикосновениям. И она видела это в его глазах. И было в них что-то такое… какая-то обнаженность. Что-то почти пугающее в своей силе. Пугающее, потому что она боялась, что ошибается.
Он любит ее. Его глаза сказали, что он ее любит. Ей очень хотелось, чтобы он сказал это вслух. Или хотя бы произнес ее имя. Или просто поцеловал, улыбнулся и высказал все это, не прибегая к словам.
Она ошиблась. Она, конечно же, ошиблась. Охваченная страстью, она увидела в его глазах то, что хотела увидеть. А вместо желаемого увидела нарастающее телесное желание.
Она ошиблась. Он не собирается ничего говорить.
– Я предупреждал вас, что болота – опасное место, – сказал он.
– Да, – отозвалась она, – предупреждали.
– Вы не должны допускать подобные вылазки за пределы нашей спальни, Мэдлин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80