как возникла вселенная, что было до того, возникла ли она вообще и есть ли другие вселенные. Поэтому, делая такие выводы, мы смешны, наивны и не вызываем уважения даже у самих себя. Более того, пытаясь защитить очередную теорию, мы затормаживаем развитие науки на столетия, потому что вся наука разделяется на два лагеря: один, пытающийся защитить основную космологическую теорию, и другой, пытающийся ее опровергнуть, и все кругом только и спорят, на скольких китах стоит мир. Исследования ведутся именно в такой плоскости, голову общественности морочат в той же плоскости, политики с религиозными деятелями только и знают, что спекулировать…
– Ну хорошо, первая причина – что не хватает, а может, и всегда не будет хватать знаний, – зевнул Эйнштейн, – а вторая?
– Вторая причина, почему не следует создавать всеобъемлющие теории, просто запретить это как глупость, как нонсенс, чтобы не тратить ресурсы и научные карьеры, как, можно сказать, поставили вне рациональности поиски вечного двигателя… Вторая причина состоит в том, что человек не воспринимает объективную картину мира. Эволюция создала нас такими. Человек не может быть окончательной, верхней ступенью… этой самой эволюции. Мы либо промежуточная ступень – к искусственному разуму, либо тупиковая ветвь. Мы не можем постигать мироздание, потому что мы не созданы для этого. Нам необходимо в этом спокойно признаться и продолжить наши исследования в самых разных направлениях, но не ставя перед собой цели понять, как устроено мироздание. Какие хитроумные приборы мы бы ни изобрели – все равно их данные мы сможем воспринимать только через свои органы чувств, а обрабатывать только через свои дурные головы. Все наши изыскания основаны на времени. Время – иллюзия, все иллюзия… Сколько можно таскаться с этими иллюзиями и выдавать себя за великих? Хватит выставлять себя еще большими дураками, чем мы есть! Давайте будем заниматься всем, что может приносить прикладную пользу, а также вообще всем, что может позволить нам собрать и проанализировать различнейшие данные, которые могут пригодиться теперь или потом. Но не надо делать наивных выводов! Довольно китов, черепах, струн, больших взрывов и т. д… Математика, та самая математика, которая кажется нам единственной объективной наукой, построена на аксиомах, никем никогда не доказанных…
– Да, про математику, ты, Боря, верно сказал, – закачал растрепанной головой Эйнштейн. – Seit die Mathematiker iiber die Relativitatstheorie hergefallen sind, verstehe ich sie selbst nicht mehr.
– Математика – такая же иллюзия, как и время! – аж вскрикнул от возбуждения я.
Как только эти слова прозвучали, все часы на Эйнштейне отчаянно зазвенели, и в комнату ворвалась взбешенная Математика!
Глава семнадцатая
Как я обидел Математику
Математика была грозной дамой, похожей на кривой знак суммы, в поношенном переднике и со скалкой в руках. На скалке красовалось квадратное уравнение. Эйнштейн не на шутку испугался и забился под стол. Я тоже, честно говоря, труханул. Одно дело – теоретически разглагольствовать об абстрактных материях, а другое дело – конкретная скалка. Скалку всякий считающий себя философом должен уважать с детства, ибо скалка является мощнейшим орудием женской аргументации, а посему – неоспоримым средством доказательства абсолютной правоты.
– Это я – иллюзия? – закричала истошным голосом Математика и шлепнула меня скалкой с квадратным уравнением по голове. Вся комната поплыла у меня перед глазами, и я рухнул на пол.
Когда я очнулся, надо мной склонялся испуганный Эйнштейн и опрыскивал мне лицо водой. Математика все еще присутствовала в комнате, но скалка у нее была отобрана, и вела она себя более спокойно.
Эйнштейн обрадовался, что я пришел в сознание, и показал мне скалку.
– Сколько скалок ты видишь, Боря? – озабоченно спросил Эйнштейн.
– Две, – соврал я, хотя четко видел только одну.
– Да он считать не умеет, тоже мне ученый сраный, – злобно рыкнула Математика, не вставая с кресла, в которое она, видимо, силой была усажена Эйнштейном.
– Знаете что, дамочка, – сказал я, с трудом поднимаясь с пола, – да вы просто преступница какая-то, вы же меня так убить вашим квадратным уравнением могли!
– И убью, – злобно сказала Математика, – не беспокойся…
– Да, она убьет, они вообще со Временем сестры, их три сестры-ведьмочки: Время, Смерть и вот она, Математика… – взволнованно наябедничал Эйнштейн.
– А я считал вас интеллигентной дамой, – неуверенно заговорил я, потирая ушибленное скалкой место.
– Что вы такое говорите, Боренька, – занервничал Альбертик, – не следует козырять своими предубеждениями… Я знаю эту стервочку уже не один год. Они с моей первой женой были подружками. Увы, считать Математику приличной дамой – есть несносное предубеждение. Welch triste Epoche, in der es leichter ist, ein Atom zu zertrummern als ein Vorurteil!
– Я давно вас, подлецов, наблюдаю, – злобно процедила Математика. – Я вообще таких, как вы, терпеть не могу, ни тебя, волосатый, ни тебя, ушибленный.
Математика поднялась из кресла и попыталась дотянуться до своей скалки с квадратным уравнением, но Эйнштейн вовремя спрятал скалку за спину и встал со мной плечом к плечу.
– Да что я вам такого сделал? – недоуменно спросил я.
– А помнишь, Боря, как ты убил Леонида Ильича Брежнева квадратным уравнением? – ехидно и как бы вкрадчиво спросила Математика.
Я сразу вспомнил, что Математика имела в виду. Мне было лет двенадцать, я сидел за своим столом и решал какие-то препоганейшие уравнения. Когда все было подсчитано, ответ не сходился с ответом в учебнике. Я был вне себя. Я был настолько вне себя, что впервые вдруг стал ругаться матом вслух. До этого я себе такого не позволял. До этого я только слышал, как другие мальчики матерились, а сам стеснялся. Но тут меня прорвало… «Ё…ая математика!» – орал я… И тут пришел домой брат и сообщил, что Брежнев умер. Я сразу понял – это из-за меня…
– Ну при чем тут Брежнев? – заотнекивался я. – Мне действительно надоел этот дебилизм: считаешь, считаешь – потом шиш тебе, ну вот с языка и сорва лось. С кем не бывает? – я с надеждой посмотрел на Альберта, но тот отвел глаза в сторону (было видно, что с ним тоже такое случалось, но признаваться он почему-то не хотел).
Почувствовав, что мой именитый друг связываться с Математикой не желает, я решил высказать все, что у меня накипело, в одиночку.
– Послушайте, Ваше Плюс-минусное Величество, – начал я торжественно, – я прекрасно понимаю, отчего вы так нервничаете, деретесь и приплетаете несуразные обвинения в убийстве генерального секретаря.
– Ну-ну, давай, вещай, мыслитель… – призритель-но хмыкнула Математика, посмотрела на часы, громко тикающие на Эйнштейне, и сплюнула двойным интегралом на мой ковер.
– А вы присядьте, – урезонивающе предложил я, и сам сел на свое место у стола.
Математика потопталась-потопталась, да и уселась. Эйнштейн осторожно присел на краешек стула подальше от Математики и крепко зажал скалку у себя между колен, как бы намекая – мало ли что. Далее Эйнштейн расставил руки в стороны и стал изображать из себя самолет, хотя к чему относилась зажатая между колен скалка, мы с Математикой так и не поняли. Альбертик всем видом показывал, что, что бы я ни сказал, он за это не отвечает, хоть, в общем-то, и не возражает… Ох уж мне эти гении хитрож….
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Ну хорошо, первая причина – что не хватает, а может, и всегда не будет хватать знаний, – зевнул Эйнштейн, – а вторая?
– Вторая причина, почему не следует создавать всеобъемлющие теории, просто запретить это как глупость, как нонсенс, чтобы не тратить ресурсы и научные карьеры, как, можно сказать, поставили вне рациональности поиски вечного двигателя… Вторая причина состоит в том, что человек не воспринимает объективную картину мира. Эволюция создала нас такими. Человек не может быть окончательной, верхней ступенью… этой самой эволюции. Мы либо промежуточная ступень – к искусственному разуму, либо тупиковая ветвь. Мы не можем постигать мироздание, потому что мы не созданы для этого. Нам необходимо в этом спокойно признаться и продолжить наши исследования в самых разных направлениях, но не ставя перед собой цели понять, как устроено мироздание. Какие хитроумные приборы мы бы ни изобрели – все равно их данные мы сможем воспринимать только через свои органы чувств, а обрабатывать только через свои дурные головы. Все наши изыскания основаны на времени. Время – иллюзия, все иллюзия… Сколько можно таскаться с этими иллюзиями и выдавать себя за великих? Хватит выставлять себя еще большими дураками, чем мы есть! Давайте будем заниматься всем, что может приносить прикладную пользу, а также вообще всем, что может позволить нам собрать и проанализировать различнейшие данные, которые могут пригодиться теперь или потом. Но не надо делать наивных выводов! Довольно китов, черепах, струн, больших взрывов и т. д… Математика, та самая математика, которая кажется нам единственной объективной наукой, построена на аксиомах, никем никогда не доказанных…
– Да, про математику, ты, Боря, верно сказал, – закачал растрепанной головой Эйнштейн. – Seit die Mathematiker iiber die Relativitatstheorie hergefallen sind, verstehe ich sie selbst nicht mehr.
– Математика – такая же иллюзия, как и время! – аж вскрикнул от возбуждения я.
Как только эти слова прозвучали, все часы на Эйнштейне отчаянно зазвенели, и в комнату ворвалась взбешенная Математика!
Глава семнадцатая
Как я обидел Математику
Математика была грозной дамой, похожей на кривой знак суммы, в поношенном переднике и со скалкой в руках. На скалке красовалось квадратное уравнение. Эйнштейн не на шутку испугался и забился под стол. Я тоже, честно говоря, труханул. Одно дело – теоретически разглагольствовать об абстрактных материях, а другое дело – конкретная скалка. Скалку всякий считающий себя философом должен уважать с детства, ибо скалка является мощнейшим орудием женской аргументации, а посему – неоспоримым средством доказательства абсолютной правоты.
– Это я – иллюзия? – закричала истошным голосом Математика и шлепнула меня скалкой с квадратным уравнением по голове. Вся комната поплыла у меня перед глазами, и я рухнул на пол.
Когда я очнулся, надо мной склонялся испуганный Эйнштейн и опрыскивал мне лицо водой. Математика все еще присутствовала в комнате, но скалка у нее была отобрана, и вела она себя более спокойно.
Эйнштейн обрадовался, что я пришел в сознание, и показал мне скалку.
– Сколько скалок ты видишь, Боря? – озабоченно спросил Эйнштейн.
– Две, – соврал я, хотя четко видел только одну.
– Да он считать не умеет, тоже мне ученый сраный, – злобно рыкнула Математика, не вставая с кресла, в которое она, видимо, силой была усажена Эйнштейном.
– Знаете что, дамочка, – сказал я, с трудом поднимаясь с пола, – да вы просто преступница какая-то, вы же меня так убить вашим квадратным уравнением могли!
– И убью, – злобно сказала Математика, – не беспокойся…
– Да, она убьет, они вообще со Временем сестры, их три сестры-ведьмочки: Время, Смерть и вот она, Математика… – взволнованно наябедничал Эйнштейн.
– А я считал вас интеллигентной дамой, – неуверенно заговорил я, потирая ушибленное скалкой место.
– Что вы такое говорите, Боренька, – занервничал Альбертик, – не следует козырять своими предубеждениями… Я знаю эту стервочку уже не один год. Они с моей первой женой были подружками. Увы, считать Математику приличной дамой – есть несносное предубеждение. Welch triste Epoche, in der es leichter ist, ein Atom zu zertrummern als ein Vorurteil!
– Я давно вас, подлецов, наблюдаю, – злобно процедила Математика. – Я вообще таких, как вы, терпеть не могу, ни тебя, волосатый, ни тебя, ушибленный.
Математика поднялась из кресла и попыталась дотянуться до своей скалки с квадратным уравнением, но Эйнштейн вовремя спрятал скалку за спину и встал со мной плечом к плечу.
– Да что я вам такого сделал? – недоуменно спросил я.
– А помнишь, Боря, как ты убил Леонида Ильича Брежнева квадратным уравнением? – ехидно и как бы вкрадчиво спросила Математика.
Я сразу вспомнил, что Математика имела в виду. Мне было лет двенадцать, я сидел за своим столом и решал какие-то препоганейшие уравнения. Когда все было подсчитано, ответ не сходился с ответом в учебнике. Я был вне себя. Я был настолько вне себя, что впервые вдруг стал ругаться матом вслух. До этого я себе такого не позволял. До этого я только слышал, как другие мальчики матерились, а сам стеснялся. Но тут меня прорвало… «Ё…ая математика!» – орал я… И тут пришел домой брат и сообщил, что Брежнев умер. Я сразу понял – это из-за меня…
– Ну при чем тут Брежнев? – заотнекивался я. – Мне действительно надоел этот дебилизм: считаешь, считаешь – потом шиш тебе, ну вот с языка и сорва лось. С кем не бывает? – я с надеждой посмотрел на Альберта, но тот отвел глаза в сторону (было видно, что с ним тоже такое случалось, но признаваться он почему-то не хотел).
Почувствовав, что мой именитый друг связываться с Математикой не желает, я решил высказать все, что у меня накипело, в одиночку.
– Послушайте, Ваше Плюс-минусное Величество, – начал я торжественно, – я прекрасно понимаю, отчего вы так нервничаете, деретесь и приплетаете несуразные обвинения в убийстве генерального секретаря.
– Ну-ну, давай, вещай, мыслитель… – призритель-но хмыкнула Математика, посмотрела на часы, громко тикающие на Эйнштейне, и сплюнула двойным интегралом на мой ковер.
– А вы присядьте, – урезонивающе предложил я, и сам сел на свое место у стола.
Математика потопталась-потопталась, да и уселась. Эйнштейн осторожно присел на краешек стула подальше от Математики и крепко зажал скалку у себя между колен, как бы намекая – мало ли что. Далее Эйнштейн расставил руки в стороны и стал изображать из себя самолет, хотя к чему относилась зажатая между колен скалка, мы с Математикой так и не поняли. Альбертик всем видом показывал, что, что бы я ни сказал, он за это не отвечает, хоть, в общем-то, и не возражает… Ох уж мне эти гении хитрож….
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88