Погибли майор Бастилии, адъютант, два лейтенанта и три инвалида.
Несколько часов в Бастилии бушевала чернь. Всё было разгромлено. Толпа отыскала архив, который с огромным тщанием собирали многие годы. Бумаги и книги выхватывали и бросали в канаву. Об узниках, «скорбных жертвах деспотизма», вспомнили гораздо позже. Наконец, когда их решили освободить, не нашлось ключей. Потом всё-таки отыскали тюремщиков, отняли ключи и с триумфом принесли к ратуше. И вот вывели «жертвы». Однако по большому счёту гордиться тут было нечем. Узников было всего семь, и каких: один из них оказался закоренелым уголовным преступником, двое — душевнобольными, четверо других подделывали векселя (они содержались в камере предварительного заключения). Освобождённых с триумфом провели по улицам города, а впереди несли голову маркиза Делонэ, насаженную на пику.
Таким был так называемый штурм Бастилии. Вечером этого бурного дня, 14 июля 1789 года, Людовик XVI записал в своём дневнике — крохотной тетради, переплетённой серой бечёвкой, — лишь одно-единственное слово: «Ничего». И всё же он преуменьшил случившееся. Этот день стал началом его собственного конца. Под впечатлением событий 14 июля Людовик XVI попросил вернуться в Париж своего бывшего министра финансов, уволенного всего за три дня до этого и высланного из страны.
Семья Неккеров ещё не добралась до своего швейцарского имения — замка Коппе (с покупкой его Неккер приобрёл титул барона), когда курьер из Версаля доставил известие о событиях в Париже и сообщил, что король просит барона Неккера (теперь уже в третий раз) вернуться в состав кабинета министров. Неккер возврат тился — с женой, дочерью и зятем. «Каким удивительным всё-таки было это путешествие, — писала позднее мадам де Сталь. — Я думаю, никому, кроме монархов, не доводилось переживать что-либо подобное… Восторженное ликование сопутствовало каждому его (Неккера. — Авт.) шагу; женщины, работавшие в поле, падали на колени при виде проезжавшей мимо кареты; в городках и селениях, которые мы миновали, тамошние знаменитости выходили нам навстречу и, заменяя ямщиков, уводили наших лошадей; горожане, выпрягая лошадей, сами впрягались в карету…»
Кульминацией стал Париж. На улицах и крышах домов расположились тысячи людей; все ликовали. Когда Неккер возвратился в Париж, уже начали сносить Бастилию. От «бастиона деспотизма» не должно было остаться камня на камне. Однако крепость сносил вовсе не «парижский народ», на плечи которого потомки часто сваливают этот обременительный труд. Этим занялся строительный подрядчик Поллуа; под его началом работали 500 человек, получавших за свой труд по 45 су в день. Имелся у них и побочный заработок. Ведь уже сколько недель Бастилия была излюбленным местом прогулки парижан. За пару су многие охотно покупали «кусочек страшного тюремного свода, на который веками оседало дыхание невинных жертв». Весь Париж жаждал увидеть брешь, через которую ворвались в крепость победители. Зеваки ощупывали пушки, «беспрерывно палившие в народ»; с содроганием останавливались перед «орудием пытки», которое на самом деле было всего лишь конфискованной старинной печатной машиной; в ужасе застывали, уставившись на человеческие скелеты, найденные во дворе Бастилии. Скелеты считали «останками мучеников свободы», что воочию доказывало «жестокость деспотической власти». Граф Мирабо, выступая в Национальном собрании, сказал: «Министрам недостало прозорливости, они забыли доесть кости!»
За эти недели и месяцы родилась легенда о «штурме Бастилии» и о «цитадели деспотизма». Немало тому способствовал Анри Масер де Латюд, один из бывших узников крепости. Он провёл в Бастилии 35 лет и теперь осознавал открывавшиеся перед ним возможности. Когда крепость начали сносить, он водил по её развалинам любопытствующих зевак, позже написал книгу о времени, проведённом в тюрьме. В 1749 году Латюд инсценировал покушение на мадам де Помпадур. Он отослал ей своего рода «адскую машину», но прежде чем его конструкция прибыла в Версаль, поехал туда сам, дабы предупредить Помпадур. Там он рассказал, что «видел, как двое мужчин отправили подозрительный пакет». Вот так он добивался славы, связей, наград. Но ничего не вышло — его изобличили и бросили в Бастилию. За это Латюда конечно же не осудили бы на 35 лет, но он повёл себя в Бастилии так экстравагантно, что его сочли душевнобольным. Трижды он бежал. Во второй побег воспользовался верёвочной лестницей, скрученной из рубашек. Эти рубашки по его желанию передало ему тюремное начальство. 06 этом сообщают сохранившиеся документы. Начальство заказало для него 13 Дюжин рубашек — каждую за 20 ливров! Разумеется, Латюд умолчал об этом в своих мемуарах «Мой побег из Бастилии». Может быть, сегодня ещё и верили бы Латюду, поведавшему немало страшных небылиц, если бы архив Бастилии не удалось спасти. Сразу после взятия крепости Избирательный комитет поручил нескольким гражданам сберечь то, что осталось от архива. «Давайте сохраним документы! — воскликнул один из выборщиков. — Говорят, что архивы Бастилии грабят. Нужно поскорее спасти остатки бумаг, свидетелей позорнейшего деспотизма. Пусть они внушают нашим внукам отвращение перед прошлым!»
Вот так была спасена, а потом опубликована большая часть документов.
Публикацию продолжали даже тогда, когда стало ясно, что именно бумаги, добытые в Бастилии, освобождали прежний режим от многих обвинений! Когда через 138 лет после «взятия Бастилии» заявили, что «историки недавно наконец окончательно разрушили легенду о таинственной цитадели французских королей, многочисленные учёные, прилагая неимоверные усилия, выявили рад документов, касающихся Бастилии, и тщательно сопоставили их, чтобы впоследствии, соблюдая необходимую осмотрительность, опубликовать их», тогда зародилась новая легенда, столь популярная, расхожая легенда об успехах современных исследователей. На самом деле все основные документы, касающиеся Бастилии, стали известны ещё в 1789 году.
Итак, комиссия, назначенная городскими властями, тотчас начала публиковать документы архива Бастилии. Это ценное собрание документов и свидетельств очевидцев взятия крепости появилось на свет ещё в 1789 году и имело следующее название: «Разоблачённая Бастилия, или Собрание запретных донесений по истории оной». Двумя основными темами книги были «разоблачение деспотизма» и «правдивое описание штурма Бастилии». В предисловии к первому изданию говорилось о «невинных жертвах резни»; Бастилия именовалась одной из «самых чудовищных голов гидры деспотизма», а сами издатели обещали привести «коллекцию доводов и примеров сих свирепых деяний, в коих нескончаемо был повинен деспотизм правителей».
Обещание не было выполнено. Официальные акты и мемуарные записи, представленные издателями, свидетельствовали о прямо противоположном: с заключёнными в Бастилии обращались вполне сносно. Но самое поразительное было в том, что издатели даже и после этого не отступились от своего первоначального замысла. Их интересовала правда! И они прямо изобличали, как лживые, воспоминания некоторых бывших арестантов, вылившиеся в нагромождение ужасов. Хотя издатели и пребывали на службе у новых властей, они сами первыми развеяли легенду о трупах узников, закопанных во дворе Бастилии, о заключённых, умиравших от голода или погибавших под пытками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Несколько часов в Бастилии бушевала чернь. Всё было разгромлено. Толпа отыскала архив, который с огромным тщанием собирали многие годы. Бумаги и книги выхватывали и бросали в канаву. Об узниках, «скорбных жертвах деспотизма», вспомнили гораздо позже. Наконец, когда их решили освободить, не нашлось ключей. Потом всё-таки отыскали тюремщиков, отняли ключи и с триумфом принесли к ратуше. И вот вывели «жертвы». Однако по большому счёту гордиться тут было нечем. Узников было всего семь, и каких: один из них оказался закоренелым уголовным преступником, двое — душевнобольными, четверо других подделывали векселя (они содержались в камере предварительного заключения). Освобождённых с триумфом провели по улицам города, а впереди несли голову маркиза Делонэ, насаженную на пику.
Таким был так называемый штурм Бастилии. Вечером этого бурного дня, 14 июля 1789 года, Людовик XVI записал в своём дневнике — крохотной тетради, переплетённой серой бечёвкой, — лишь одно-единственное слово: «Ничего». И всё же он преуменьшил случившееся. Этот день стал началом его собственного конца. Под впечатлением событий 14 июля Людовик XVI попросил вернуться в Париж своего бывшего министра финансов, уволенного всего за три дня до этого и высланного из страны.
Семья Неккеров ещё не добралась до своего швейцарского имения — замка Коппе (с покупкой его Неккер приобрёл титул барона), когда курьер из Версаля доставил известие о событиях в Париже и сообщил, что король просит барона Неккера (теперь уже в третий раз) вернуться в состав кабинета министров. Неккер возврат тился — с женой, дочерью и зятем. «Каким удивительным всё-таки было это путешествие, — писала позднее мадам де Сталь. — Я думаю, никому, кроме монархов, не доводилось переживать что-либо подобное… Восторженное ликование сопутствовало каждому его (Неккера. — Авт.) шагу; женщины, работавшие в поле, падали на колени при виде проезжавшей мимо кареты; в городках и селениях, которые мы миновали, тамошние знаменитости выходили нам навстречу и, заменяя ямщиков, уводили наших лошадей; горожане, выпрягая лошадей, сами впрягались в карету…»
Кульминацией стал Париж. На улицах и крышах домов расположились тысячи людей; все ликовали. Когда Неккер возвратился в Париж, уже начали сносить Бастилию. От «бастиона деспотизма» не должно было остаться камня на камне. Однако крепость сносил вовсе не «парижский народ», на плечи которого потомки часто сваливают этот обременительный труд. Этим занялся строительный подрядчик Поллуа; под его началом работали 500 человек, получавших за свой труд по 45 су в день. Имелся у них и побочный заработок. Ведь уже сколько недель Бастилия была излюбленным местом прогулки парижан. За пару су многие охотно покупали «кусочек страшного тюремного свода, на который веками оседало дыхание невинных жертв». Весь Париж жаждал увидеть брешь, через которую ворвались в крепость победители. Зеваки ощупывали пушки, «беспрерывно палившие в народ»; с содроганием останавливались перед «орудием пытки», которое на самом деле было всего лишь конфискованной старинной печатной машиной; в ужасе застывали, уставившись на человеческие скелеты, найденные во дворе Бастилии. Скелеты считали «останками мучеников свободы», что воочию доказывало «жестокость деспотической власти». Граф Мирабо, выступая в Национальном собрании, сказал: «Министрам недостало прозорливости, они забыли доесть кости!»
За эти недели и месяцы родилась легенда о «штурме Бастилии» и о «цитадели деспотизма». Немало тому способствовал Анри Масер де Латюд, один из бывших узников крепости. Он провёл в Бастилии 35 лет и теперь осознавал открывавшиеся перед ним возможности. Когда крепость начали сносить, он водил по её развалинам любопытствующих зевак, позже написал книгу о времени, проведённом в тюрьме. В 1749 году Латюд инсценировал покушение на мадам де Помпадур. Он отослал ей своего рода «адскую машину», но прежде чем его конструкция прибыла в Версаль, поехал туда сам, дабы предупредить Помпадур. Там он рассказал, что «видел, как двое мужчин отправили подозрительный пакет». Вот так он добивался славы, связей, наград. Но ничего не вышло — его изобличили и бросили в Бастилию. За это Латюда конечно же не осудили бы на 35 лет, но он повёл себя в Бастилии так экстравагантно, что его сочли душевнобольным. Трижды он бежал. Во второй побег воспользовался верёвочной лестницей, скрученной из рубашек. Эти рубашки по его желанию передало ему тюремное начальство. 06 этом сообщают сохранившиеся документы. Начальство заказало для него 13 Дюжин рубашек — каждую за 20 ливров! Разумеется, Латюд умолчал об этом в своих мемуарах «Мой побег из Бастилии». Может быть, сегодня ещё и верили бы Латюду, поведавшему немало страшных небылиц, если бы архив Бастилии не удалось спасти. Сразу после взятия крепости Избирательный комитет поручил нескольким гражданам сберечь то, что осталось от архива. «Давайте сохраним документы! — воскликнул один из выборщиков. — Говорят, что архивы Бастилии грабят. Нужно поскорее спасти остатки бумаг, свидетелей позорнейшего деспотизма. Пусть они внушают нашим внукам отвращение перед прошлым!»
Вот так была спасена, а потом опубликована большая часть документов.
Публикацию продолжали даже тогда, когда стало ясно, что именно бумаги, добытые в Бастилии, освобождали прежний режим от многих обвинений! Когда через 138 лет после «взятия Бастилии» заявили, что «историки недавно наконец окончательно разрушили легенду о таинственной цитадели французских королей, многочисленные учёные, прилагая неимоверные усилия, выявили рад документов, касающихся Бастилии, и тщательно сопоставили их, чтобы впоследствии, соблюдая необходимую осмотрительность, опубликовать их», тогда зародилась новая легенда, столь популярная, расхожая легенда об успехах современных исследователей. На самом деле все основные документы, касающиеся Бастилии, стали известны ещё в 1789 году.
Итак, комиссия, назначенная городскими властями, тотчас начала публиковать документы архива Бастилии. Это ценное собрание документов и свидетельств очевидцев взятия крепости появилось на свет ещё в 1789 году и имело следующее название: «Разоблачённая Бастилия, или Собрание запретных донесений по истории оной». Двумя основными темами книги были «разоблачение деспотизма» и «правдивое описание штурма Бастилии». В предисловии к первому изданию говорилось о «невинных жертвах резни»; Бастилия именовалась одной из «самых чудовищных голов гидры деспотизма», а сами издатели обещали привести «коллекцию доводов и примеров сих свирепых деяний, в коих нескончаемо был повинен деспотизм правителей».
Обещание не было выполнено. Официальные акты и мемуарные записи, представленные издателями, свидетельствовали о прямо противоположном: с заключёнными в Бастилии обращались вполне сносно. Но самое поразительное было в том, что издатели даже и после этого не отступились от своего первоначального замысла. Их интересовала правда! И они прямо изобличали, как лживые, воспоминания некоторых бывших арестантов, вылившиеся в нагромождение ужасов. Хотя издатели и пребывали на службе у новых властей, они сами первыми развеяли легенду о трупах узников, закопанных во дворе Бастилии, о заключённых, умиравших от голода или погибавших под пытками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125