— спросил преподобный Хорас.
Даруэнт покачал головой.
— А с джентльменами? — Ординарий посмотрел на Красноносого. — Кто они такие?
— Один из них стервятник, — надзиратель имел в виду адвоката, — по имени Крокит. А другой — сам Джек Бакстоун!
— Боюсь, это ни о чем мне не говорит.
— Сэр Джон Бакстоун! От него лучше держаться подальше, ваше преподобие. — Несмотря на такую характеристику, в хриплом голосе надзирателя звучало невольное восхищение. Нос его покраснел еще сильнее. — Спросите о нем в Ковент-Гарден. Этот джентльмен готов снять сюртук и боксировать с любым грузчиком, заключив пари на кувшин эля. Он девять раз дрался на пистолетах и выходил победителем. Джек Бакстоун всегда получает то, что хочет, кто бы ни пытался его остановить. Предупреждаю вас, сэр, лучше повидайтесь с ним. Это дело...
— Я служу Божьему делу правды и справедливости, — прервал ординарий. — Кто осмелится ему препятствовать?
— Сэр, я только хотел сказать...
— Передайте мои комплименты леди и джентльменам и попросите их подождать, пока им не будет позволено войти.
— Но, сэр...
— Вы слышите меня?
Красноносый быстро отступил, закрыв и заперев железную дверь. Преподобный Хорас прислонился к ней спиной и глубоко вздохнул, глядя на Даруэнта.
— Прежде чем вы продолжите, — его голос дрогнул, — я должен задать вам вопрос. Кто вы?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Только не говорите «это не имеет значения» или еще какую-нибудь чушь. Ваша фамилия действительно Даруэнт?
Заключенный почти рассмеялся.
— Теперь да, — ответил он. — Я позаимствовал ее — не без издевки — из титула моего дядюшки, маркиза Даруэнта.
— Маркиза?!
— Черт возьми, падре, не падайте в обморок при упоминании нескольких земляничных листьев на пэрской короне! Все люди братья. А что касается титулов... разрази их Бог!
— Я больше не желаю слышать богохульств, сэр! Особенно насчет... — Священник не договорил.
— Особенно насчет знатных имен?
Он был близок к истине. Как и мистер Илайес Крокит, ординарий робел перед знатью. Только что он весьма дерзко говорил надзирателю о ночных визитерах, но теперь его решительности поубавилось. Впрочем, взгляды священника на этот счет, подобно взглядам мистера Крокита и многих других, были вполне искренними.
— Вы сказали мне, сэр, что у вас не нашлось друзей, способных похлопотать за вас на процессе.
— Это правда, падре. А к моему дяде я бы не стал обращаться, даже если бы мне грозило нечто худшее, чем повешение.
— Почему?
— Несколько лет назад мы поссорились. Хотя вина целиком на мне, я до сих пор его ненавижу. Такова человеческая натура.
— Могу я спросить о причине ссоры?
— Я проучился несколько лет в колледже Симона Волхва, в Оксфорде, среди великого множества книг. Но воздух Оксфорда казался мне спертым, и я решил попытать счастья в новых штатах Америки, так как всегда им симпатизировал.
— Ну еще бы!
— Вам легко рассуждать свысока, падре, потому что вы редко читаете правительственные манифесты. А я читал их бессчетное число и видел лишь пустую болтовню. — Голос Даруэнта стал резким. — Но только американский манифест впервые в истории провозгласил право человека стремиться к счастью.
— Счастье человека в сознании своего долга! Этого достаточно!
— Прошу прощения, падре, этого недостаточно, — улыбнулся Даруэнт. — Но я отправился в Америку в самое неподходящее время — когда мы воевали с ними в двенадцатом году. Я плыл на корабле, везущем боеприпасы в Вирджинию, и надеялся добраться до берега вплавь, чтобы меня по ошибке не повесили, как шпиона. Но мы так и не достигли Вирджинии. Судно потонуло у острова Кросстри. — Узник содрогнулся. — Ненавижу огнестрельное оружие!
Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.
— Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...
На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.
— Падре, — он почесал ручными кандалами завшивленную голову, — мой дядя — вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?
— Может быть, и нет.
— Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?
Минуты таяли, как свечи в фонарях.
— Возможно, я сумею вам помочь, — решительно кивнул ординарий.
— Вы, падре? В такое время?
— Положитесь на Бога и расскажите историю до конца. Не хочу внушать ложную надежду, но я верю вашим словам. Итак, вы оказались в комнате с красно-золотыми обоями вместе с мертвецом, пригвожденным шпагой к спинке стула. За окном на лужайке находилась статуя языческого божества. Вам показалось, что откуда-то прозвучал шепот. Разумеется, привидения и прочая чепуха тут ни при чем. Но голос произнес: «Он не должен подходить к окнам!»
— Да, — кивнул Даруэнт.
Воспоминания оживали перед ним, словно с помощью какого-то трюка покойного месье Месмера в Париже.
— Ненавижу думать о том, что произошло дальше, так как с этого момента... Короче говоря, он вновь застиг меня врасплох.
— Кто?
— Кучер! Высокий, тощий человек с лицом до глаз обмотанным шарфом, который привез меня в голубой карете. По крайней мере, я думаю, что это был он. Я ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу.
Помните, что я продвинулся в комнату не более чем на три шага. Когда послышался голос, я обернулся. В стене справа от меня находились дверь и камин, у которого стояла рапира, парная той, что убила Фрэнка, но без единого пятнышка. Я стал разглядывать мебель в стиле буль, с инкрустацией из золоченой бронзы, позабыв о двери сзади. Кто-то бросился на меня и снова ударил.
Когда на меня напали в Гайд-парке, я очнулся с головной болью. Но такие удары получаешь трижды в неделю, играя в футбол. Я мог бы поклясться, что в первый раз парень пробормотал извинения.
Но во второй раз у меня едва не треснул череп. Обморок продлился куда дольше, так как начался жар. И пробуждение было совсем иным.
Прежде всего я почувствовал, что нахожусь на открытом воздухе, лежа на спине в полузасохшей грязи и упираясь головой в груду булыжников. Спустя долгое время — во всяком случае, мне так показалось — я услышал скрип колес и другие знакомые уличные звуки. Первое, что я увидел, — возвышающиеся над домами справа от меня греческие колонны перед театром «Ковент-Гарден».
Уже светало. Когда я попытался сесть, началась тошнота.
Как я говорил, моя фехтовальная школа находится неподалеку от театра. К северу, возле таверны «Пьяцца», есть узкий тупик под названием Гартер-Лейн. Во времена наших дедушек это место было в моде. Но в наши дни только банкиры из Сити и торговцы — серьезные люди, над которыми потешаются щеголи, — посещают таверну «Пьяцца». Я лежал на Гартер-Лейн, менее чем в пяти ярдах от моей школы. На затылке запеклась кровь. Как и на рапире в моей правой руке.
Тело Фрэнка Орфорда, уже успевшее окоченеть, лежало на спине передо мной. Говорят, Фрэнк был настолько привередлив, что начищал до блеска даже подошвы своих сапог, как Браммелл. Это оказалось правдой. Я видел сверкающие подошвы, расшитый халат с мятым галстуком и абсолютно чистую рапиру в его правой руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Даруэнт покачал головой.
— А с джентльменами? — Ординарий посмотрел на Красноносого. — Кто они такие?
— Один из них стервятник, — надзиратель имел в виду адвоката, — по имени Крокит. А другой — сам Джек Бакстоун!
— Боюсь, это ни о чем мне не говорит.
— Сэр Джон Бакстоун! От него лучше держаться подальше, ваше преподобие. — Несмотря на такую характеристику, в хриплом голосе надзирателя звучало невольное восхищение. Нос его покраснел еще сильнее. — Спросите о нем в Ковент-Гарден. Этот джентльмен готов снять сюртук и боксировать с любым грузчиком, заключив пари на кувшин эля. Он девять раз дрался на пистолетах и выходил победителем. Джек Бакстоун всегда получает то, что хочет, кто бы ни пытался его остановить. Предупреждаю вас, сэр, лучше повидайтесь с ним. Это дело...
— Я служу Божьему делу правды и справедливости, — прервал ординарий. — Кто осмелится ему препятствовать?
— Сэр, я только хотел сказать...
— Передайте мои комплименты леди и джентльменам и попросите их подождать, пока им не будет позволено войти.
— Но, сэр...
— Вы слышите меня?
Красноносый быстро отступил, закрыв и заперев железную дверь. Преподобный Хорас прислонился к ней спиной и глубоко вздохнул, глядя на Даруэнта.
— Прежде чем вы продолжите, — его голос дрогнул, — я должен задать вам вопрос. Кто вы?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Только не говорите «это не имеет значения» или еще какую-нибудь чушь. Ваша фамилия действительно Даруэнт?
Заключенный почти рассмеялся.
— Теперь да, — ответил он. — Я позаимствовал ее — не без издевки — из титула моего дядюшки, маркиза Даруэнта.
— Маркиза?!
— Черт возьми, падре, не падайте в обморок при упоминании нескольких земляничных листьев на пэрской короне! Все люди братья. А что касается титулов... разрази их Бог!
— Я больше не желаю слышать богохульств, сэр! Особенно насчет... — Священник не договорил.
— Особенно насчет знатных имен?
Он был близок к истине. Как и мистер Илайес Крокит, ординарий робел перед знатью. Только что он весьма дерзко говорил надзирателю о ночных визитерах, но теперь его решительности поубавилось. Впрочем, взгляды священника на этот счет, подобно взглядам мистера Крокита и многих других, были вполне искренними.
— Вы сказали мне, сэр, что у вас не нашлось друзей, способных похлопотать за вас на процессе.
— Это правда, падре. А к моему дяде я бы не стал обращаться, даже если бы мне грозило нечто худшее, чем повешение.
— Почему?
— Несколько лет назад мы поссорились. Хотя вина целиком на мне, я до сих пор его ненавижу. Такова человеческая натура.
— Могу я спросить о причине ссоры?
— Я проучился несколько лет в колледже Симона Волхва, в Оксфорде, среди великого множества книг. Но воздух Оксфорда казался мне спертым, и я решил попытать счастья в новых штатах Америки, так как всегда им симпатизировал.
— Ну еще бы!
— Вам легко рассуждать свысока, падре, потому что вы редко читаете правительственные манифесты. А я читал их бессчетное число и видел лишь пустую болтовню. — Голос Даруэнта стал резким. — Но только американский манифест впервые в истории провозгласил право человека стремиться к счастью.
— Счастье человека в сознании своего долга! Этого достаточно!
— Прошу прощения, падре, этого недостаточно, — улыбнулся Даруэнт. — Но я отправился в Америку в самое неподходящее время — когда мы воевали с ними в двенадцатом году. Я плыл на корабле, везущем боеприпасы в Вирджинию, и надеялся добраться до берега вплавь, чтобы меня по ошибке не повесили, как шпиона. Но мы так и не достигли Вирджинии. Судно потонуло у острова Кросстри. — Узник содрогнулся. — Ненавижу огнестрельное оружие!
Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.
— Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...
На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.
— Падре, — он почесал ручными кандалами завшивленную голову, — мой дядя — вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?
— Может быть, и нет.
— Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?
Минуты таяли, как свечи в фонарях.
— Возможно, я сумею вам помочь, — решительно кивнул ординарий.
— Вы, падре? В такое время?
— Положитесь на Бога и расскажите историю до конца. Не хочу внушать ложную надежду, но я верю вашим словам. Итак, вы оказались в комнате с красно-золотыми обоями вместе с мертвецом, пригвожденным шпагой к спинке стула. За окном на лужайке находилась статуя языческого божества. Вам показалось, что откуда-то прозвучал шепот. Разумеется, привидения и прочая чепуха тут ни при чем. Но голос произнес: «Он не должен подходить к окнам!»
— Да, — кивнул Даруэнт.
Воспоминания оживали перед ним, словно с помощью какого-то трюка покойного месье Месмера в Париже.
— Ненавижу думать о том, что произошло дальше, так как с этого момента... Короче говоря, он вновь застиг меня врасплох.
— Кто?
— Кучер! Высокий, тощий человек с лицом до глаз обмотанным шарфом, который привез меня в голубой карете. По крайней мере, я думаю, что это был он. Я ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу.
Помните, что я продвинулся в комнату не более чем на три шага. Когда послышался голос, я обернулся. В стене справа от меня находились дверь и камин, у которого стояла рапира, парная той, что убила Фрэнка, но без единого пятнышка. Я стал разглядывать мебель в стиле буль, с инкрустацией из золоченой бронзы, позабыв о двери сзади. Кто-то бросился на меня и снова ударил.
Когда на меня напали в Гайд-парке, я очнулся с головной болью. Но такие удары получаешь трижды в неделю, играя в футбол. Я мог бы поклясться, что в первый раз парень пробормотал извинения.
Но во второй раз у меня едва не треснул череп. Обморок продлился куда дольше, так как начался жар. И пробуждение было совсем иным.
Прежде всего я почувствовал, что нахожусь на открытом воздухе, лежа на спине в полузасохшей грязи и упираясь головой в груду булыжников. Спустя долгое время — во всяком случае, мне так показалось — я услышал скрип колес и другие знакомые уличные звуки. Первое, что я увидел, — возвышающиеся над домами справа от меня греческие колонны перед театром «Ковент-Гарден».
Уже светало. Когда я попытался сесть, началась тошнота.
Как я говорил, моя фехтовальная школа находится неподалеку от театра. К северу, возле таверны «Пьяцца», есть узкий тупик под названием Гартер-Лейн. Во времена наших дедушек это место было в моде. Но в наши дни только банкиры из Сити и торговцы — серьезные люди, над которыми потешаются щеголи, — посещают таверну «Пьяцца». Я лежал на Гартер-Лейн, менее чем в пяти ярдах от моей школы. На затылке запеклась кровь. Как и на рапире в моей правой руке.
Тело Фрэнка Орфорда, уже успевшее окоченеть, лежало на спине передо мной. Говорят, Фрэнк был настолько привередлив, что начищал до блеска даже подошвы своих сапог, как Браммелл. Это оказалось правдой. Я видел сверкающие подошвы, расшитый халат с мятым галстуком и абсолютно чистую рапиру в его правой руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61