— Какой общий приятель?
— Некто Юхан Гасмиа. Да ты его небось помнишь?!
Ошеломлённая, я едва не врезалась в фонарный столб. Юхан Гасмиа!.. Норвежец, выигравший невероятные деньги на копенгагенских рысаках благодаря моим сумасшедшим идеям! Единственный знакомый, кого я забыла включить в список для майора!
— Опять же ирония судьбы, — ехидно заключил Мартин, когда я наконец перестала охать и ахать. — Умный мужик этот майор! Не случись тебе так глупо проворонить Юхана, он давно бы уже заполучил все нити. Я на твоём месте, пожалуй, не стал бы ему про Юхана сообщать — придушит тебя глазом не моргнув, и поделом.
— Это понятно, только я все-таки не понимаю, как они размножились? Юхан Гасмиа пустил в оборот? Тогда вы все должны были потерять!
— До краха просто ещё не дошло. Помнишь, наш приятель всегда начинал блистательно, а кончал печально. Биржу он знает неплохо, только стоит ему успешно сыграть, как он зарывается и начинает рисковать. Таким манером потерял все выигранное тогда на скачках в Дании. Наши деньги пустил в оборот сразу и, как всегда спервоначалу, получил внушительные прибыли, которые делил честно: фифти-фифти. Однако постепенно прибыли все сокращались; и кажется, Юхан как раз вошёл в стадию убытков, когда мы затребовали деньги. Сейчас, верно, просадит все, что заработал для себя. Приди мне вовремя в голову этот вариант, мы обошлись бы без помощников. Отослали бы ему первоначальный капитал, и он выиграл бы на бирже недостающую сумму. А ведь, стервец, не признавался, что занялся бизнесом, на днях только прислал мне расчёт, и то неполный.
— Ну и как? Гавел своё забрал?
— А леший его знает. Ничего не могу сообразить: со счета постоянно что-то снимали и какие-то суммы постоянно поступали. Последняя операция — поступление, поэтому насчёт Гавела ничего не могу сказать.
— Видать, правды никогда не узнаем. Слушай, а ты куда собрался?
Мартин осмотрелся, мы были уже на Пулавской.
— Если нетрудно, подбрось до больницы на Стемпинской. Надо все ж таки сориентироваться насчёт самочувствия моего дамоклова меча. Давно не навещал.
Поехали в больницу, меня тоже интересовало, как обстоят дела. Вошли вместе. В холле больницы продавали сигареты. Я направилась к киоску. Мартин вежливо поклонился дежурному и пошёл к лестнице.
— Послушайте, вы куда? Вашего родственника уже нет!
Я стремительно обернулась. Мартин замер на лестнице спиной к дежурному, с поднятой ногой.
— Из седьмой палаты? Его уже нет, — повторил дежурный доброжелательно.
Ещё мгновение Мартин изображал живую картину. Потом, ужасно бледный, медленно повернулся.
— Умер? — спросил глухим голосом.
— Да что вы, домой поехал. Я ему и такси вызывал. Чувствует себя неплохо. Старый человек, больной, а силушка есть ещё, дай бог всякому!
Мартин молча спускался с лестницы, как лунатик. Я забыла про сигареты.
— А когда этого пана выписали из больницы? Давно? — спросила я быстро.
— Да какое там давно — сегодня! Часа четыре, как уехал…
Я вышла, Мартин за мной, споткнулся о порог, сел в машину и застыл. Наконец закурил.
— И ничего страшного, — попыталась я приободрить Мартина.
Мартин не отвечал. Курил, уставившись в перспективу Стемпинской улицы. Я решила переждать. Вышла, вернулась в больницу и купила сигареты. Когда села в машину, Мартин спросил мёртвым голосом:
— Ну? И что теперь?
Я попыталась его утешить.
— Из двух зол уж лучше, что жив остался. Хоть завещание не вскроют и вся авантюра не выплывет на свет божий. Возможно, удастся ему растолковать…
— Если бы тебе растолковали, что плакали все твои марки?
— Ну, я-то по крайней мере пристукнула бы тебя. Правда, у меня нет «Маврикиев». Хотя, пожалуй, апоплексический удар схлопотала бы.
— Он тоже схлопочет. И завещание вскроют, не говоря уже о гуманном отношении и прочее. Не знаю, куда податься. Бежать в Южную Америку?
— Не успеешь, нету паспорта. Послушай, давай подумаем. А вдруг умрёт на месте от разрыва сердца, надо что-то предпринять… Если бы не проклятое завещание…
— Ха-ха! — Мартин скрипнул зубами. — Если бы не завещание!..
— Значит, надо убрать завещание. Разреши, подумаю вслух, лучше соображается. Вломиться к нотариусу… Чепуха. Сложно, да и времени требует. Лучше всего, чтобы сам. Надо уговорить его аннулировать завещание, новое пока не писать — любое завещание повлечёт за собой разоблачение несчастной афёры. Аннулировать можно за пять минут: позвонит нотариусу, попросит привезти документ и уничтожит. Может, надо ехать самому, не представляю этой процедуры. Но к старичку должен же нотариус быть снисходительным. А попозже можно и о самой коллекции поговорить.
— Позволь узнать, каким образом уговорить его на это?
— Уговаривать не тебе! Тебя нужно всячески обругать. Предлагаю себя в жертву: пойду к старичку, очерню тебя, опорочу, оговорю, объясню, что ты скотина — какой уж из тебя наследник…
— И это даже справедливо…
— Не прерывай! Постараюсь убедить, что наследника надо выбрать осмотрительно. Прежде всего уничтожить завещание, а после спокойно обдумать.
— А после окажется, что ты совершенно права…
— Да помолчи же, наконец! Дальше тоже ехать на дипломатии, иначе он отправится в милицию. Если переживёт свою потерю, разумеется… Тут уж не придётся ждать снисхождения к подонку, то есть к тебе. Можно, конечно, все дело изобразить без тебя в главной роли, пожертвовать Баськой и Донатом. Беру это на себя. Баське все едино, а Донат и так выглядит лучше всех, почему-то майор его не учитывает. Видимо, сильно сомневается, принимал ли участие в авантюре, обвинить его можно разве что насчёт записки о Рябом…
Бледный Мартин размышлял над моим планом.
— Нет. Сваливать на других — свинство. Я должен все сделать сам…
— Вот дурак! Ведь выплывет, что вся катавасия затеяна не ради пользы государству, а из-за частных марок.
— В эту пользу государству и так никто не верит.
— Но никто не докажет и противного. Если все выложишь, прикончишь и Баську с Павлом, и Доната! Не имеешь права! Обрати внимание, мы стоим около больницы, телефон тут рядом, внизу, начнёшь выкидывать коленца, сразу вызову всех троих.
Мартин машинально взглянул на больничную дверь и снова тоскливым взглядом воззрился в пленэр улицы.
— Черт бы все побрал.
— В конце концов, они в пропаже виноваты, — злилась я.
— Ладно, — согласился Мартин через пять минут раздумий. — Я последняя скотина. Поехали, чем скорей, тем лучше.
Старый пан жил на втором этаже в старом доме. Я поднялась по мраморной лестнице и позвонила в дверь с двумя глазками. Мартин остался в машине. Долго никто не отзывался, я забеспокоилась. Представила, что вот-вот опять обнаружу труп, мне сделалось плохо, и я чуть не сбежала. К счастью, за дверью раздалось шарканье.
Старый пан не задал глупого вопроса «кто там?», он открыл дверь, не снимая цепочки, и долго разглядывал меня. И в самом деле старенький, маленький, сухонький, как соломинка. Спросил, по какому делу.
Я объяснила: знакомая Мартина, кое-что хотела бы обсудить, но в квартире, а не на лестничной площадке. Старый пан колебался. Я назвала себя и протянула паспорт.
— А-а-а! — обрадовался старичок. — Так это вы? Я много о вас слышал, пан Тарчинский рассказывал! Прошу вас, пожалуйста, только разрешите — паспорт все-таки проверю…
Я чувствовала себя не в своей тарелке и, вручив старому пану паспорт, обругала про себя Мартина последними словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70