Гроб мы заказали, все сделали, чтобы от людей не стыдно было, из самой Лодзи везли её в гробике на похоронной машине, а когда приехали за ней, там, в морге больницы, нам и показали её в гробу, все было при ней, все как следует, только вот на шее чего-то намотано. Я было поглядеть сунулась, да муж остановил. Какое тебе дело, сказал, что там? Это Елена? Елена. Видишь же, все при ней, нечего слушать, что болтают, глупая ты баба! Так сказал, ну я и отступилась, чего там, думаю, опять же, в катастрофах чего не случается, вроде её личность. На всякий случай я на руку глянула, родинка у неё на руке была, как же, есть родинка, значит, Елена, без обману, а там пусть болтают, что хотят…
Ни с того ни с сего подумалось: сообщи я пани Осташковой все, что приключилось с Еленой и её головой, озолотила бы меня, такие сенсации выпадают человеку раз в столетие, было бы что рассказывать всю оставшуюся жизнь. Естественно, сообщать не стала, попросила уточнить даты. Похороны Елены состоялись сегодня, но полиция их разыскала три дня назад, надо же, как раз после моего приезда в Груец… Голова у покойницы была. Интересно откуда? Злоумышленники подбросили или полиция разыскала? Сувенир у меня похитили, по всей вероятности, в Штутгарте. А не в Париже? Ведь Гжегож в холодильник не заглядывал, только сообщил о его наличии в моем багажнике. Не исключено, что уже тогда в холодильнике был ананас. Как же они провернули все с головой? Наверняка были задействованы несколько человек. Патологоанатом, допустим, служебной тайны не разгласил, а вот сторожа в морге наверняка пришлось подкупить. Впрочем, может, только напоить как следует. Нет, в Лодзь я не поеду, когтями выдеру все подробности из моих знакомых в Главном полицейском управлении, отдел особо тяжких преступлений.
— А чем она вообще занималась, эта ваша родственница? — поинтересовалась я. — Жила где? Тут, у вас, где и прописана?
— Да нет! — махнула рукой пани Осташкова и наконец спохватилась: — А почему пани ею интересуется? Пани её знала?
Ответ пришёл в голову моментально.
— Нет, не знала Скажу вам правду — я получила письмо от Елены. У неё были какие-то неприятности, и она хотела встретиться со мной. Я сразу не прочла письма, так получилось, а когда прочла — уже поздно было. Это меня мучает, чувствую себя виноватой перед покойницей. Вот почему и приехала к вам. Знаете, очень тяжело на душе, хотелось бы облегчить свою совесть, хоть теперь что-то для неё сделать. Это вроде как её посмертное завещание, последняя воля, высказанная на смертном одре…
Услышав о смертном одре, пани Осташкова сразу избавилась от всех сомнений, он как-то сразу её убедил и даже растрогал. Женщина до того разволновалась, что пошла красными пятнами и принялась допытываться, какие же неприятности были у Елены. Добрая душа, она тоже была готова расценить их как последнюю волю Елены и всей душой хотела мне помочь.
— В письме о неприятностях было написано туманно, я как раз у вас собиралась узнать что-либо конкретное. Пожалуйста, расскажите мне о вашей родственнице. Чем она занималась, как жила?
— Ну как… да обыкновенно. Работала. Может, неприятности как раз на работе и случились? Работала она прислугой у одних таких, богатеньких, где-то то ли в Варшаве, то ли под Варшавой. Да, вспомнила, и в самом деле где-то на краю города. Елена рассказывала, дом у них свой и сад большой при нем. Елена у них и готовила, и убиралась, работы хоть отбавляй, дом огромный, жаловалась. И знаете, наверное, вы правы, неприятности именно из-за работы вышли, она ещё сказала, что ушла от хозяев. Тут как раз подвернулось ей в Варшаве жильё. Кто-то надолго уехал, она осталась сторожить, вот и жила там. А что она вам написала?
— Да только то, что я вам сказала: у неё большие неприятности и надо со мной встретиться, потому что помочь ей смогу только я. Нет, не так: если кто и поможет, так только одна я. Встретиться мы должны были в костёле, здесь, в Груйце. Вот и все. А я так и не успела побывать в этом костёле при её жизни.
Логики в моем рассказе не было ни на грош, но пани Осташкова так разволновалась, что совершенно не заметила этого. А ведь несчастной уже никто и ничто не могло помочь, так что совершенно неважно, какого рода неприятности у неё были. Однако посмертное послание сделало своё дело.
— Вот-вот, последнее время она довольно часто приезжала к нам, — защебетала отзывчивая родственница Елены Выстраш. — Почитай каждую пятницу, на денёк-другой, а ведь раньше хорошо если раз в три года появлялась. А что касается квартиры, которую стерегла, так там был один такой, помогал он ей…
— Где был?
— Вроде бы по соседству жил, ну, по соседству с той квартирой, которую ей оставили стеречь. Жили они дверь в дверь.
— Адрес вы знаете?
— Откуда! Елена адреса никогда не называла и вообще она была не из болтливых, скрытная была, редко когда о себе говорила, больше я сама догадывалась. Вроде бы он о ней немного заботился, я и то подумала — наконец-то мужик у бедняжки появился, давно пора. Послушайте, а может, неприятности как раз с ним?
Я с готовностью подтвердила — из-за мужиков вечно неприятности, ничего удивительного. Порассуждав немного на эту тему, с энтузиазмом подхваченную пани Осташковой, я все-таки заставила хозяйку вернуться к её покойной кузине. Очень уж хотелось понять, почему я вдруг появилась в жизни Елены Выстраш, почему именно мне адресовано её письмо. Туманный намёк на то, что я украла что-то у своего сожителя, наполнил душу столь же туманными подозрениями, в эту версию очень хорошо укладывался мужик с неприятностями, но концы с концами не сходились. Зато очень хорошо поняла, почему любезная пани Осташкова мирилась с таинственностью и неразговорчивостью своей кузины: та ей щедро платила. А жаль, уж лучше была бы не такой таинственной и более разговорчивой.
— А о её работе… Той самой, с большим садом, о которой вы сказали, что Елене не понравилось и она ушла от хозяев. Не знаете, что именно ей не понравилось?
— Знать-то я наверняка ничего не знаю, но сдаётся мне, те её хозяева что-то такое нехорошее сделали, очень Елене не понравилось. Они были страшно богатые, а разве в наше время можно честным путём разбогатеть? С чего вдруг они так разбогатели, до этого были не скажу, чтобы уж очень богатые. А когда я Елену прямо об этом спросила, та лишь плечами пожала. Так что не скажу, не знаю. Вот помню одно: её бывшая хозяйка очень уж интересно прозывалась, ну прямо кошачье имя, не то Мися, не то Мизя. Представляете, взрослая женщина и такое имечко, я ещё понимаю, была бы молоденькой…
На этот раз я не разделила возмущения пани Осташковой, ибо у меня перехватило дыхание. Меня как электрическим током ударило, и по всему телу мурашки пробежали. Мися, Мизя… Нет, невозможно такое стечение обстоятельств! Хотя… Раз Елена написала мне, это о чем-то говорит. И упоминание о какой-то бабе, которая меня ненавидит… Езус-Мария!
— …Ездила к ним убираться в доме, сдаётся мне, они хорошо платили, денежки у Елены ведь водились, каждый раз что-нибудь да привозила — то детям мелочи, то подарок какой, — продолжала тараторить пани Осташкова как заведённая машина, не в силах самостоятельно остановиться. — Но точно не скажу, не знаю. А знать может Еленина подружка, была у неё такая, хотя я никогда её не видела и как зовут — не знаю, но вот была, это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Ни с того ни с сего подумалось: сообщи я пани Осташковой все, что приключилось с Еленой и её головой, озолотила бы меня, такие сенсации выпадают человеку раз в столетие, было бы что рассказывать всю оставшуюся жизнь. Естественно, сообщать не стала, попросила уточнить даты. Похороны Елены состоялись сегодня, но полиция их разыскала три дня назад, надо же, как раз после моего приезда в Груец… Голова у покойницы была. Интересно откуда? Злоумышленники подбросили или полиция разыскала? Сувенир у меня похитили, по всей вероятности, в Штутгарте. А не в Париже? Ведь Гжегож в холодильник не заглядывал, только сообщил о его наличии в моем багажнике. Не исключено, что уже тогда в холодильнике был ананас. Как же они провернули все с головой? Наверняка были задействованы несколько человек. Патологоанатом, допустим, служебной тайны не разгласил, а вот сторожа в морге наверняка пришлось подкупить. Впрочем, может, только напоить как следует. Нет, в Лодзь я не поеду, когтями выдеру все подробности из моих знакомых в Главном полицейском управлении, отдел особо тяжких преступлений.
— А чем она вообще занималась, эта ваша родственница? — поинтересовалась я. — Жила где? Тут, у вас, где и прописана?
— Да нет! — махнула рукой пани Осташкова и наконец спохватилась: — А почему пани ею интересуется? Пани её знала?
Ответ пришёл в голову моментально.
— Нет, не знала Скажу вам правду — я получила письмо от Елены. У неё были какие-то неприятности, и она хотела встретиться со мной. Я сразу не прочла письма, так получилось, а когда прочла — уже поздно было. Это меня мучает, чувствую себя виноватой перед покойницей. Вот почему и приехала к вам. Знаете, очень тяжело на душе, хотелось бы облегчить свою совесть, хоть теперь что-то для неё сделать. Это вроде как её посмертное завещание, последняя воля, высказанная на смертном одре…
Услышав о смертном одре, пани Осташкова сразу избавилась от всех сомнений, он как-то сразу её убедил и даже растрогал. Женщина до того разволновалась, что пошла красными пятнами и принялась допытываться, какие же неприятности были у Елены. Добрая душа, она тоже была готова расценить их как последнюю волю Елены и всей душой хотела мне помочь.
— В письме о неприятностях было написано туманно, я как раз у вас собиралась узнать что-либо конкретное. Пожалуйста, расскажите мне о вашей родственнице. Чем она занималась, как жила?
— Ну как… да обыкновенно. Работала. Может, неприятности как раз на работе и случились? Работала она прислугой у одних таких, богатеньких, где-то то ли в Варшаве, то ли под Варшавой. Да, вспомнила, и в самом деле где-то на краю города. Елена рассказывала, дом у них свой и сад большой при нем. Елена у них и готовила, и убиралась, работы хоть отбавляй, дом огромный, жаловалась. И знаете, наверное, вы правы, неприятности именно из-за работы вышли, она ещё сказала, что ушла от хозяев. Тут как раз подвернулось ей в Варшаве жильё. Кто-то надолго уехал, она осталась сторожить, вот и жила там. А что она вам написала?
— Да только то, что я вам сказала: у неё большие неприятности и надо со мной встретиться, потому что помочь ей смогу только я. Нет, не так: если кто и поможет, так только одна я. Встретиться мы должны были в костёле, здесь, в Груйце. Вот и все. А я так и не успела побывать в этом костёле при её жизни.
Логики в моем рассказе не было ни на грош, но пани Осташкова так разволновалась, что совершенно не заметила этого. А ведь несчастной уже никто и ничто не могло помочь, так что совершенно неважно, какого рода неприятности у неё были. Однако посмертное послание сделало своё дело.
— Вот-вот, последнее время она довольно часто приезжала к нам, — защебетала отзывчивая родственница Елены Выстраш. — Почитай каждую пятницу, на денёк-другой, а ведь раньше хорошо если раз в три года появлялась. А что касается квартиры, которую стерегла, так там был один такой, помогал он ей…
— Где был?
— Вроде бы по соседству жил, ну, по соседству с той квартирой, которую ей оставили стеречь. Жили они дверь в дверь.
— Адрес вы знаете?
— Откуда! Елена адреса никогда не называла и вообще она была не из болтливых, скрытная была, редко когда о себе говорила, больше я сама догадывалась. Вроде бы он о ней немного заботился, я и то подумала — наконец-то мужик у бедняжки появился, давно пора. Послушайте, а может, неприятности как раз с ним?
Я с готовностью подтвердила — из-за мужиков вечно неприятности, ничего удивительного. Порассуждав немного на эту тему, с энтузиазмом подхваченную пани Осташковой, я все-таки заставила хозяйку вернуться к её покойной кузине. Очень уж хотелось понять, почему я вдруг появилась в жизни Елены Выстраш, почему именно мне адресовано её письмо. Туманный намёк на то, что я украла что-то у своего сожителя, наполнил душу столь же туманными подозрениями, в эту версию очень хорошо укладывался мужик с неприятностями, но концы с концами не сходились. Зато очень хорошо поняла, почему любезная пани Осташкова мирилась с таинственностью и неразговорчивостью своей кузины: та ей щедро платила. А жаль, уж лучше была бы не такой таинственной и более разговорчивой.
— А о её работе… Той самой, с большим садом, о которой вы сказали, что Елене не понравилось и она ушла от хозяев. Не знаете, что именно ей не понравилось?
— Знать-то я наверняка ничего не знаю, но сдаётся мне, те её хозяева что-то такое нехорошее сделали, очень Елене не понравилось. Они были страшно богатые, а разве в наше время можно честным путём разбогатеть? С чего вдруг они так разбогатели, до этого были не скажу, чтобы уж очень богатые. А когда я Елену прямо об этом спросила, та лишь плечами пожала. Так что не скажу, не знаю. Вот помню одно: её бывшая хозяйка очень уж интересно прозывалась, ну прямо кошачье имя, не то Мися, не то Мизя. Представляете, взрослая женщина и такое имечко, я ещё понимаю, была бы молоденькой…
На этот раз я не разделила возмущения пани Осташковой, ибо у меня перехватило дыхание. Меня как электрическим током ударило, и по всему телу мурашки пробежали. Мися, Мизя… Нет, невозможно такое стечение обстоятельств! Хотя… Раз Елена написала мне, это о чем-то говорит. И упоминание о какой-то бабе, которая меня ненавидит… Езус-Мария!
— …Ездила к ним убираться в доме, сдаётся мне, они хорошо платили, денежки у Елены ведь водились, каждый раз что-нибудь да привозила — то детям мелочи, то подарок какой, — продолжала тараторить пани Осташкова как заведённая машина, не в силах самостоятельно остановиться. — Но точно не скажу, не знаю. А знать может Еленина подружка, была у неё такая, хотя я никогда её не видела и как зовут — не знаю, но вот была, это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68