Иная форма фар - чуть косящая, что ли. (В этом тоже чувствуется японский конструктор. Ведь японцы считают, что наши круглые, совиные глаза очень некрасивы. Только длинные глаза они считают проявлением истинной красоты. И при этом - очередной парадокс Японии: 80 тысяч модных операций по "округлению глаз".)
Американцы стремятся к конкретике формы. Они доводят форму до абсолюта, немцы тоже. Уж если "фольксваген" придуман "божьей коровкой", то он и должен выглядеть как капля. А у японцев каждая линия иррациональна и неконкретна. Но, собранные воедино, он подчинены идее скорости.
На митинге маоистов все было как обычно. Много крику, много шуму, много "банзай" в честь "самого, самого красного Солнышка, великого кормчего, лучшего друга японского народа, гениального революционера, вождя всех угнетенных"...
Беседовать со мной устроители митинга отказались. (Вообще-то митинг слишком громко сказано. Собралось человек восемьдесят.) Что ж... Отказались так отказались... Всё съездил не без пользы - дороги Японии помогают сосредоточиться. Продумал программу на ближайшие дни - и то дело.
Рано утром приехал Ивано-сан на своем маленьком "блюберде". Японцы не произносят букву "л", - по-английски "блюберд" означает "синяя птица". Японцы произносят "брюберд". Даже когда они хотят сказать по-английски: "Ай лав ю" "Я люблю тебя", - они произносят: "Ай рав ю". Сигареты "Лаки страйк" они называют "Раки страйк". "Выходира на берег Катюша... Выходира, песню заводира..."
Ивано-сан пригласил меня за город. Он придумал интересный маршрут: "по деревянной Японии", в "институт новых форм" - к художникам, а потом в театр "Синсейсакудза", руководимый Маяма-сан, одной из наиболее известных актрис и режиссеров Японии.
В институте "новых форм" Ивано-сан завел меня в "комнату для изучения чайной церемонии". Это бесконечно интересно.
Чай вы должны выпить в три присеста. После каждого глотка вы обязаны говорить хозяину комплименты. Хозяин обязан интересно и заинтересованно отвечать вам. Чашку вы должны держать "лицом", то есть рисунком, к хозяину. Непристойно пить чай, повернув ее "задом" к хозяину. (Ивано-сан очень потешался, объясняя мне, что значит "лицо", что значит "зад" чашки.)
Чаем угощают главного гостя. Он должен сидеть справа от хозяина. Только главный гость имеет право говорить о вкусе чая, ибо это угощение сделано в его честь. Лишь после второй заварки право высказываться о вкусе чая перейдет к соседу главного гостя.
Вот вам японское застолье, которое разнится от грузинского, пожалуй, только тем, что вместо вина здесь пьют душистый, великолепный чай. Впрочем, есть еще одно отличие: здесь не говорят ничего о хозяине; говорят лишь о том, как он приготовил чай, - разбирают "работу", а не "личность", ибо даже "злодей, умеющий делать нечто, заслуживает снисхождения". А вообще чайная церемония, ее философская сущность заключается в том, чтобы уметь найти прекрасное в обыденном.
...Бывает так, что идешь по дороге и начинаешь привыкать к окружающей тебя диковинной красоте. Но вдруг подымешься на пригорок, откроется тебе новая даль, ты поразишься ее плавной голубизне, обернешься назад и заново увидишь многое из того, мимо чего прошел, привыкнувши. (Вспомнился Александр Трифонович Твардовский. Однажды рано утром он, гуляя по дорожкам нашего поселка, зашел ко мне. Пронзительные голубые глаза его - диковинные глаза, изумительной Детскости, открытости - были как-то по-особому светлы и прозрачны, будто бы "умыты" росой. Он тогда сказал одну из своих замечательных фраз, - он их пробрасывал, свои замечательные фразы, другому-то на это дни нужны: "С утречка посидел за столом, строчку нашел и словно на холм поднялся дорогу далеко-далеко увидал, петляет, а - прямая...")
Таким же "холмиком", взгорьем, с которого видно вперед и без которого трудно понять пройденное, для меня оказалась встреча с Маямой-сан.
"Иван Иванович" думал показать мне ее интереснейший театр, его поразительную архитектуру, а вышло так, что я провел у нее много дней, радуясь и удивляясь этой великой актрисе, режиссеру и драматургу Японии.
...Ивано-сан подъехал к старинному городку Хатиодзи - это неподалеку от Иокогамы, свернул с хайвэя на маленькое шоссе, миновал двухэтажные улочки центра, потом свернул еще раз - теперь уже на проселочную дорогу, точь-в-точь как у нас в Краснодарском крае (первая, кстати говоря, проселочная дорога в Японии, которую я увидел), проехал мимо домиков крестьян с крышами-молитвами (ладони, трепетно сложенные вместе) и остановил свой "брюберд" посреди горного урочища.
- Вот мы и приехали в театр Маямы-сан "Синсей-сакудза", - сказал он.
Я ошалело огляделся. Синее, высокое небо. Ржа коричневых кустарников на склонах крутых гор. Желтая земля. В углу урочища, образованного двумя скалами, - большая серая бетонная сцена.
Ивано-сан, внимательно следивший за моим взглядом, отрицательно покачал головой.
- Это лишь одна из сценических площадок, - сказал он, - зал на тысячу мест выбит в самой скале... Когда в прошлом году Маяма поставила спектакль о Вьетнаме, то главной сценической площадкой были склоны гор. Прожекторы высвечивали актеров, одетых в форму партизан, склоны скал были радиофицированы, поэтому создавалось впечатление соприсутствия с людьми, затаившимися в джунглях... Это было фантастическое зрелище... Тут собралось несколько тысяч человек, овация длилась чуть не полчаса...
И вот навстречу идет женщина, маленькая до невероятия, красота ее традиционна - такими рисовали японок на фарфоре. Она в кимоно и в деревянных крошечных гета. (Звук Японии - это когда по ночному городу слышен перестук деревянных гета.)
Она здоровается так, как, верно, здоровались в Японии в прошлом веке: приветствие - целый каскад поклонов, улыбок, вопросов, приглашений, разъяснений, шутливых недоумений; глаза ее - громадные, антрацитовые светятся таким открытым, нежным и мудрым доброжелательством (у Твардовского они голубые и поменьше, а так - одинаковые), что становится сразу легко и просто, словно ты приехал к давнишнему другу, и только одно странно: почему друг говорит по-японски, с каких это пор? (Мне хочется допустить мысль, что и Маяма тогда подумала: "С чего это Юлиано-сан заговорил по-русски?")
Эту женщину в Японии знают все. Ее книга "Вся Япония - моя сцена" издана несколькими тиражами, переведена на многие языки мира.
Она показывает рукой, чтобы я следовал за ней. Жест сдержан, он плавный, лебединый, полный грациозности. И мы идем осматривать театр, первый в мире театр-коммуну, у которого в стране миллионы поклонников и друзей. В скалу вбиты дома для актеров - великолепные квартиры. Детский сад для малышей. Библиотека. Бассейн. Зал, врубленный в скалу, обрушивается рядами кресел на сцену. Ощущение, что ты находишься в театре будущего. Акустика такая, что на сценической площадке даже шепот слышен.
Театр начинал с "нуля", после крушения милитаризма в Японии. Из тюрем вышли коммунисты, социалисты. На книжных рынках появились новые имена, для Японии были по-настоящему открыты "По ком звонит колокол" и "Гроздья гнева", "Разгром" и "Тёркин", Арагон и Фадеев, Брехт и Лем. Новая литература рвалась на сцену, но ставить ее не могли: до сорок пятого года театр в Японии был сугубо традиционный, женщины на сцене не играли, варьировалась "самурайская" классика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Американцы стремятся к конкретике формы. Они доводят форму до абсолюта, немцы тоже. Уж если "фольксваген" придуман "божьей коровкой", то он и должен выглядеть как капля. А у японцев каждая линия иррациональна и неконкретна. Но, собранные воедино, он подчинены идее скорости.
На митинге маоистов все было как обычно. Много крику, много шуму, много "банзай" в честь "самого, самого красного Солнышка, великого кормчего, лучшего друга японского народа, гениального революционера, вождя всех угнетенных"...
Беседовать со мной устроители митинга отказались. (Вообще-то митинг слишком громко сказано. Собралось человек восемьдесят.) Что ж... Отказались так отказались... Всё съездил не без пользы - дороги Японии помогают сосредоточиться. Продумал программу на ближайшие дни - и то дело.
Рано утром приехал Ивано-сан на своем маленьком "блюберде". Японцы не произносят букву "л", - по-английски "блюберд" означает "синяя птица". Японцы произносят "брюберд". Даже когда они хотят сказать по-английски: "Ай лав ю" "Я люблю тебя", - они произносят: "Ай рав ю". Сигареты "Лаки страйк" они называют "Раки страйк". "Выходира на берег Катюша... Выходира, песню заводира..."
Ивано-сан пригласил меня за город. Он придумал интересный маршрут: "по деревянной Японии", в "институт новых форм" - к художникам, а потом в театр "Синсейсакудза", руководимый Маяма-сан, одной из наиболее известных актрис и режиссеров Японии.
В институте "новых форм" Ивано-сан завел меня в "комнату для изучения чайной церемонии". Это бесконечно интересно.
Чай вы должны выпить в три присеста. После каждого глотка вы обязаны говорить хозяину комплименты. Хозяин обязан интересно и заинтересованно отвечать вам. Чашку вы должны держать "лицом", то есть рисунком, к хозяину. Непристойно пить чай, повернув ее "задом" к хозяину. (Ивано-сан очень потешался, объясняя мне, что значит "лицо", что значит "зад" чашки.)
Чаем угощают главного гостя. Он должен сидеть справа от хозяина. Только главный гость имеет право говорить о вкусе чая, ибо это угощение сделано в его честь. Лишь после второй заварки право высказываться о вкусе чая перейдет к соседу главного гостя.
Вот вам японское застолье, которое разнится от грузинского, пожалуй, только тем, что вместо вина здесь пьют душистый, великолепный чай. Впрочем, есть еще одно отличие: здесь не говорят ничего о хозяине; говорят лишь о том, как он приготовил чай, - разбирают "работу", а не "личность", ибо даже "злодей, умеющий делать нечто, заслуживает снисхождения". А вообще чайная церемония, ее философская сущность заключается в том, чтобы уметь найти прекрасное в обыденном.
...Бывает так, что идешь по дороге и начинаешь привыкать к окружающей тебя диковинной красоте. Но вдруг подымешься на пригорок, откроется тебе новая даль, ты поразишься ее плавной голубизне, обернешься назад и заново увидишь многое из того, мимо чего прошел, привыкнувши. (Вспомнился Александр Трифонович Твардовский. Однажды рано утром он, гуляя по дорожкам нашего поселка, зашел ко мне. Пронзительные голубые глаза его - диковинные глаза, изумительной Детскости, открытости - были как-то по-особому светлы и прозрачны, будто бы "умыты" росой. Он тогда сказал одну из своих замечательных фраз, - он их пробрасывал, свои замечательные фразы, другому-то на это дни нужны: "С утречка посидел за столом, строчку нашел и словно на холм поднялся дорогу далеко-далеко увидал, петляет, а - прямая...")
Таким же "холмиком", взгорьем, с которого видно вперед и без которого трудно понять пройденное, для меня оказалась встреча с Маямой-сан.
"Иван Иванович" думал показать мне ее интереснейший театр, его поразительную архитектуру, а вышло так, что я провел у нее много дней, радуясь и удивляясь этой великой актрисе, режиссеру и драматургу Японии.
...Ивано-сан подъехал к старинному городку Хатиодзи - это неподалеку от Иокогамы, свернул с хайвэя на маленькое шоссе, миновал двухэтажные улочки центра, потом свернул еще раз - теперь уже на проселочную дорогу, точь-в-точь как у нас в Краснодарском крае (первая, кстати говоря, проселочная дорога в Японии, которую я увидел), проехал мимо домиков крестьян с крышами-молитвами (ладони, трепетно сложенные вместе) и остановил свой "брюберд" посреди горного урочища.
- Вот мы и приехали в театр Маямы-сан "Синсей-сакудза", - сказал он.
Я ошалело огляделся. Синее, высокое небо. Ржа коричневых кустарников на склонах крутых гор. Желтая земля. В углу урочища, образованного двумя скалами, - большая серая бетонная сцена.
Ивано-сан, внимательно следивший за моим взглядом, отрицательно покачал головой.
- Это лишь одна из сценических площадок, - сказал он, - зал на тысячу мест выбит в самой скале... Когда в прошлом году Маяма поставила спектакль о Вьетнаме, то главной сценической площадкой были склоны гор. Прожекторы высвечивали актеров, одетых в форму партизан, склоны скал были радиофицированы, поэтому создавалось впечатление соприсутствия с людьми, затаившимися в джунглях... Это было фантастическое зрелище... Тут собралось несколько тысяч человек, овация длилась чуть не полчаса...
И вот навстречу идет женщина, маленькая до невероятия, красота ее традиционна - такими рисовали японок на фарфоре. Она в кимоно и в деревянных крошечных гета. (Звук Японии - это когда по ночному городу слышен перестук деревянных гета.)
Она здоровается так, как, верно, здоровались в Японии в прошлом веке: приветствие - целый каскад поклонов, улыбок, вопросов, приглашений, разъяснений, шутливых недоумений; глаза ее - громадные, антрацитовые светятся таким открытым, нежным и мудрым доброжелательством (у Твардовского они голубые и поменьше, а так - одинаковые), что становится сразу легко и просто, словно ты приехал к давнишнему другу, и только одно странно: почему друг говорит по-японски, с каких это пор? (Мне хочется допустить мысль, что и Маяма тогда подумала: "С чего это Юлиано-сан заговорил по-русски?")
Эту женщину в Японии знают все. Ее книга "Вся Япония - моя сцена" издана несколькими тиражами, переведена на многие языки мира.
Она показывает рукой, чтобы я следовал за ней. Жест сдержан, он плавный, лебединый, полный грациозности. И мы идем осматривать театр, первый в мире театр-коммуну, у которого в стране миллионы поклонников и друзей. В скалу вбиты дома для актеров - великолепные квартиры. Детский сад для малышей. Библиотека. Бассейн. Зал, врубленный в скалу, обрушивается рядами кресел на сцену. Ощущение, что ты находишься в театре будущего. Акустика такая, что на сценической площадке даже шепот слышен.
Театр начинал с "нуля", после крушения милитаризма в Японии. Из тюрем вышли коммунисты, социалисты. На книжных рынках появились новые имена, для Японии были по-настоящему открыты "По ком звонит колокол" и "Гроздья гнева", "Разгром" и "Тёркин", Арагон и Фадеев, Брехт и Лем. Новая литература рвалась на сцену, но ставить ее не могли: до сорок пятого года театр в Японии был сугубо традиционный, женщины на сцене не играли, варьировалась "самурайская" классика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62