— Где вы оба обретаетесь?
— В гостинице “Серебряный берег” на улице Милан.
— Номер комнаты?
— Четырнадцать.
— С кем он водит знакомство? Она пожимает плечами.
— Пфф… С ребятами с Монмартра…
— Мне нужны имена! Она размышляет:
— Боб Шалун… Греноблец… Маньен Улыбчивый… Их настоящих имен я не знаю.
— С этим я как-нибудь разберусь… Скажи, тебе в последнее время не казалось, что Турок провернул деликатное дельце?
— О! По нему никогда ничего не понять… Чтобы узнать, о чем он думает, надо встать очень рано!
— По ночам он работал?
— Да, изредка. Но он мне никогда ничего не говорил. Турок был прямо-таки герметичным субъектом. Не из тех лопухов, что доверяются бабам. Он прекрасно знал, что они мелют языком, как помелом! Вы делитесь с ними секретами, но не успели вы еще закончить, как они мысленно составляют список тех, кому можно пересказать эту историю.
— Это все, что тебе известно?
— Да, клянусь вам!
И она торжественно вытягивает руку.
— Ты чего делаешь? — смеюсь я. — Дождя нет. Обиженная, она опускает лапу.
— Со своими приятелями он встречался в “Баре Друзей”?
— Да.
Ай! Вот этого я и боялся. В данный момент господа блатные уже в курсе циркового представления, которое мы там устроили. В среде урок началось большое волнение. Спасайся кто может! Простившись со своими шлюшками и погладив напоследок их упругие груди, они ложатся на дно.
Даже если я сумею схватить дружков Турка, вовсе не обязательно, что они были его сообщниками.
Мне в голову приходит одна идея. И очень даже неплохая…
Я высовываюсь из окна. Ларут фотографирует мертвеца. Я его окликаю:
— Не уходите, не поговорив со мной, Ларут. Это крайне важно.
Затем я вызываю конвой Мари-Жанны и отдаю распоряжение:
— Слушайте внимательно, ребята. Сейчас два часа пополудни. Вы продержите эту девицу до восьми часов, потом привезете ее на машине на улицу Милан и высадите в пятидесяти метрах от гостиницы “Серебряный берег”. Понятно?
— Понятно, патрон.
Я обращаюсь к скромной труженице панели:
— Вернешься в гостиницу, как обычно, и поднимешься прямиком в свой номер, ясно? Она утвердительно кивает.
— Не говори ни слова, кроме “здрасте” хозяину гостиницы или горничной. Ни слова о том, что с тобой приключилось, ты меня понимаешь? Будь внимательна, даже стены имеют уши… Если не сделаешь все точно так, как я говорю, пеняй на себя.
Она подтверждает свое полное согласие с моими словами.
— А когда я приду в номер? — спрашивает она.
Я улыбаюсь.
— Не ломай себе голову. Продолжения программы не знаю даже я сам.
Это будет сюрприз… Я отвожу обоих агентов в сторону.
— Падовани только что покончил с собой, выбросившись из этого окна, — сообщаю я им тихим голосом.
— Мы знаем, — отвечают они.
Их скромность заслуживает всяческих похвал.
— Браво, мальчики! Раскладушке ни слова… Она не должна знать, что случилось, иначе весь мой план рухнет.
— Не беспокойтесь, патрон… Мы составим ей компанию до восьми вечера.
— Покормите ее, это ее как-то займет…
В эту секунду в мой кабинет врывается Ларут.
— Вот это да! — орет он. — Новость так новость!
Я подскакиваю к нему и, прижав палец к губам, даю понять, чтобы он замолчал.
Он закрывает рот, потом смотрит на Мари-Жанну.
— Кто эта особа?
— Наступит день, и я вам скажу. Может быть, — отвечаю я, стараясь говорить как можно более веселым тоном. Конвоиры уводят киску. Ларут и я остаемся вдвоем. Я вытираю лоб рукавом.
— Вы вогнали меня в дрожь, — признаюсь я ему. — Если бы вы сообщили этой девице о смерти ее дружка, мой план накрылся бы.
Я подталкиваю его к столу.
— Присядьте, Ларут. Я хочу попросить вас о новой отсрочке…
Он хмурит брови.
— Ах, вот оно что!
В его голосе звучат недобрые нотки.
— Не пишите о смерти Падовани до завтрашнего дня. Он встает, прохаживается по кабинету, затем кладет руки на лежащий на моем столе блокнот и наклоняется ко мне.
— Хрен вам, комиссар!
— Простите?
— Я сказал: хрен вам. Мне осточертели ваша трепотня, ваши отсрочки, ваши блестящие комбинации… Моя работа — информировать читателей раньше моих коллег. Вот уже два дня вы не даете мне опубликовать материал для первой полосы. Хватит!.. Мне очень жаль, но я буду делать свое дело.
Вид у него очень решительный.
— Одну секунду, — говорю я.
— Нет, я не могу терять ни секунды…
— Можете. Если вы напишете о смерти этого бандита, все полетит к чертям собачьим… Зато если вы мне поможете, я уверен, что докопаюсь до разгадки этого темного дела.
Я беру фото, изображающее Падовани с салом на морде.
— Давайте заключим сделку. Что вы скажете об этом снимке?
Он хохочет:
— Забавно!
— Так вот, вы получите его в эксклюзивное право. Напишите, что мы вышли на след и арестовали некоего Джо Падовани по прозвищу Турок…
Была драка… Снимок был сделан в тот момент, когда Падо получил в рожу содержимое банки свиных консервов… Ничто не позабавит ваших читателей больше этого. Вы скажете, что корсиканец был допрошен, но смог представить безупречное алиби и его отпустили. Можете даже написать, что взяли у него интервью, когда он выходил из нашего здания… Он вам заявил, что возмущен поведением легавых… Также он сказал, что был арестован по анонимному доносу и надеется найти того, кто на него настучал… Напишите это… Это же сенсация! А правду вы успеете вытащить на свет и завтра. Таким образом, у вас будут две сенсационные статьи вместо одной. Как видите, я с вами честен! Разве я не известил вас сразу же? Причем вас одного?
Он не сводит глаз с фотографии, с его губ слетает легкий вздох, и он кладет портрет в карман.
— Ладно. Я слабый человек и не могу вам ни в чем отказать.
— Э! Секунд очку…
— Да?
— Отдайте мне кассету с пленкой. Я не хочу, чтобы вы подложили мне свинью!
— Ага, чтобы вы ее засветили!
— Царит климат доверия, — усмехаюсь я.
— Я могу ответить вам теми же словами… Мы смотрим друг на друга такими горящими глазами, что можно растопить лед на Северном полюсе.
— Хорошо, поступим иначе… Выньте вашу пленку из аппарата и положите ее в конверт…
— А потом?
— Вы напишете ваш адрес, и мы попросим дежурного полицейского немедленно отнести конверт на почту. Вы получите пленку, но только завтра.
— Ладно…
Он вынимает пленку из фотоаппарата, кладет ее в конверт и заклеивает его края клейкой лентой.
Когда он написал свой адрес, я звоню дежурному.
— Минутку, — предупреждает Ларут. — Не подавайте ему никаких условных сигналов, иначе я не согласен!
— Вы что, правда думаете, что у рядового полицейского хватит ума понять условный знак? — возражаю я.
Все проходит хорошо. Дежурный берет конверт и десять франков от Ларута и уходит, взяв под козырек, как перед министром.
— До завтра, — говорю я Ларуту. — Я на вас рассчитываю. И запомните: когда я на кого-нибудь рассчитываю, то не люблю, чтобы меня разочаровывали. Если вы меня киданете, то потеряете семьдесят пять процентов той сексапильности, что заставляет секретарш газеты находиться в пределах досягаемости ваших рук.
Он обиженно пожимает плечами, и мы расстаемся без излияния дружеских чувств.
Является Берюрье в шляпе набок. Он выглядит подавленным.
— Что с тобой случилось, Толстяк? Он останавливает на моем лице свои налитые кровью глаза.
— Я только что вспомнил, что моя Берта приготовила на обед жареную говядину с луком и морковью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26