https://www.dushevoi.ru/products/chugunnye_vanny/russia/ 

 

что делать, когда революционный подъем миновал? Для сталинистов все свелось к поддержке рабоче-крестьянского государства СССР, воплощающего надежды прогрессивного человечества. Напротив, социал-демократы могли с облегчением вздохнуть и вернуться к реформистской работе. Ничего другого предложено не было.
После Второй мировой войны реформизм обрел более или менее стройную программу, основанную на теориях Дж.М. Кейнса. Показательно, что идеи Кейнса, отнюдь не разделявшего социалистическую идеологию, были во многом более радикальны, чем самостоятельно сформулированные предложения социал-демократов 1920-х годов. Реформизм Кейнса не только предполагал структурные изменения в экономической системе, но и требовал обязательной прививки некоторой доли социализма в качестве единственного способа спасения капитализма.
Кейнс был глубоко убежден, что буржуазную систему надо спасать, в том числе и от нее самой. В условиях Великой депрессии 1929-1932-го им был предложен комплекс мер, в целом уложившийся в рамки более или менее стройной теории. Государство должно было взять на себя регулирующие функции, противодействуя рыночной стихии. Государственные заказы, эмиссия бумажных денег, инвестиции общественного сектора, социальная политика - все эти меры должны были придать экономическому развитию некоторую планомерность. Поскольку рецептура Кейнса, по крайней мере в теории, предполагала использование демократических институтов, поскольку на практике именно социал-демократия и рабочее движение взялись в послевоенной Европе за осуществление кейнсианских программ, поскольку, наконец, одним из аспектов проводимых реформ было формирование системы представительства общественных интересов (всевозможные трехсторонние комиссии и т. п.), то можно назвать кейнсианство попыткой спасти капитализм за счет строго дозированной прививки социализма.
Существовало правое и левое кейнсианство. Если в первом случае речь идет прежде всего о техническом регулировании при минимальном вмешательстве в вопросы собственности и минимальном участии в процессе организации трудящихся, то во втором случае, напротив, имело место создание совершенно новых демократических и открытых для общественного участия институтов, возникала смешанная экономика с крупным государственным сектором, а сами государственные предприятия законодательно закрепляли вовлечение трудящихся в принятие решений, права профсоюзов и т.д.
Чем больше было влияние рабочих организаций в процессе реформ, чем они были радикальнее, тем дальше эти реформы продвинулись. Наиболее радикальными были последствия преобразований не в знаменитой социал-демократической Швеции, а в Австрии и Норвегии. Однако к началу 1970-х годов пределы кейнсианского компромисса стали ясны.
Капитализм вступил в очередной период стагнации, соответствующий «Б-фазе» кондратьевского цикла. Использование денежной эмиссии и налогов в качестве основною инструмента регулирования привело к снижению деловой активности и неконтролируемой инфляции. Надо, кстати сказать, что эти самые непопулярные кейнсианские инструменты активнее всего использовались именно там, где правительства боялись использовать более радикальные меры из того же арсенала.
Поражение реформизма
Идейная исчерпанность кейнсианства стала очевидна к концу 1960-х годов. Студенческая революция 1968 года, сопровождавшаяся рабочими выступлениями, показала, что реформистский компромисс дал трещину. Однако очередной всплеск надежд на революционное преодоление капитализма быстро выявил свою несостоятельность.
Теоретическое осмысление итогов 1968 года продолжалось в Западной Европе на протяжении некоторого времени, причем как слева, так и справа. Ответом левых на неудачу революционного натиска стала концепция структурных реформ. Задача этих реформ состояла в том, чтобы расширять и укреплять в обществе институты, не являющиеся уже полном смысле капиталистическими. Стратегия, использованная Кейнсом для спасения капитализма, может быть использована и для его подрыва. Социалистические институты позднего капитализма вступают в противоречие с основами буржуазной системы (так же как капиталистические структуры в XVI-XVIII веках разлагали поздний феодализм). В этой борьбе старых и новых институтов задача левой политики состоит в мобилизации сил, способных продвинуть этот процесс как можно дальше, до критической черты, когда количество переходит в качество и капиталистический порядок уступает место новому общественному строю.
Радикальной версией «теории структурных реформ» был «революционный реформизм». Различие между ними состояло в том, что если теоретики «структурных реформ» из числа коммунистических и социал-демократических политиков надеялись на поэтапное движение вперед, то «революционный реформизм» исходил из неизбежности классового противостояния. Причем по мере приближения к «критической черте», за которой капитал утрачивает контроль над обществом, противостояние должно было обостряться. Теряющий позиции класс необходимо переходит в контрнаступление.
Последующие события показали, что оптимистические прогнозы были далеки от реальности, зато пессимистические оправдались полностью. К середине 1970-х годов кейнсианская система оказалась в глубоком кризисе, а социал-демократия не могла предложить ничего нового. Попытка найти выход из складывавшейся ситуации выразилась в движении «новых левых», которое окончательно захлебнулось лишь к середине 1970-х годов (уже после поражения чилийской революции и очевидной неудачи попыток предложить новую реформистскую модель в лице еврокоммунизма).
С конца 1970-х начинается контрнаступление буржуазных сил, суть которого можно выразить простыми словами: социал-демократия сделала свое дело, теперь она должна уйти. Всемирный экономический форум в Давосе стал тем местом, где вырабатывались концепции и идеи для глобального неолиберального проекта. Идеология контрреформы оказалась проста и по-своему эффективна: приватизация, дерегулирование, снижение налогов, никакой социальной политики, свободный рынок, минимум расходов на общественное здравоохранение и образование, разгром профсоюзов, снижение реальной заработной платы. За спиной неолибералов стоят крупнейшие национальные и особенно транснациональные концерны, в первую очередь финансовый капитал. Но за агрессивностью неолибералов скрывается и немалая доза страха. Реформистский социализм подошел к роковой черте, за которой мог бы начаться необратимый качественный переход от капиталистической системы к «демократическому социализму» (иными словами, к очередному варианту переходной экономики, в которой капитал уже утрачивает власть и перестает быть основным фактором развития). Однако то, что реформизм остановился перед этом чертой, - далеко не случайность. В противном случае они были бы не реформистами, а революционерами.
Социал-демократия и ориентированное на нее рабочее движение могли противопоставить неолиберализму лишь своеобразный «левый консерватизм»: сугубо оборонительную политику, направленную на защиту институтов и порядков, созданных на протяжении XX века в интересах трудящихся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
 https://sdvk.ru/Mebel_dlya_vannih_komnat/tumby_s_rakovinoy/45sm/ 

 плитка под кожу