С доставкой закажу еще в Душевом 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он будто бы даже роман задумал, где доказывает вред крепостного строя не только для кресть­ян, но и для самих помещиков.
Видно, не зря так долго скитается по заграницам вольно­думный князь. Не очень-то уверен он в собственной безопас­ности у себя на родине. А теперь и подавно остережется воз­вратиться, когда по царскому приказу ссылают в Сибирь множество людей, заподозренных в сочувствии заговор­щикам!
И Саша Даргомыжский думал про себя: ведь эти заго­ворщики восстали против царя только потому, что хотели добиться свободы для крепостного народа. Так почему же их казнили?!
Долго, очень долго не видел Саша Михаила Яковлева. Когда же наконец увидел, спросил, не сдержав нетерпения:
- Немало, поди, новинок накопилось теперь у Пушкина? И может быть, кое-что даже связано с недавними собы­тиями?
- А это кто и с какой стороны посмотрит, - отвечал Ми­хаил Лукьянович. - Вот был я недавно, - продолжал он, - на сборище у Дельвига по случаю нашей лицейской годов­щины. Каждый год 19 октября празднуем мы день открытия лицея. Как всегда, откликнулся к этому дню стихами Алек­сандр Сергеевич. Так и называется его стихотворение - «19 октября 1827». Вроде бы и ничего крамольного в нем нет, если бы не эти строки:
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли!
Яковлев задумался.
- Среди осужденных за бунт на Сенатской площади, - пояснил он, - были многие наши друзья, в том числе и ли­цейские товарищи Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер. Ныне и они со многими другими томятся «в мрачных про­пастях земли».
Саше страстно захотелось получить в собственность эти стихи Пушкина. Он просительно взглянул на Яковлева.
- Уж не думаете ли сочинять на них музыку? - удивил­ся Михаил Лукьянович. - Что до меня, - развел он рука­ми,- почему-то никак не могу представить это стихотворе­ние в романсе...
В доме Даргомыжских все реже возвращались к траге­дии, которую пережила Россия. Сергей Николаевич с головой ушел в дела. Марья Борисовна - в назидательную свою поэзию. Дети - в учение. Как и прежде, неслись из классной комнаты звуки скрипки, арфы, фортепиано.
В часы, когда Саша остается один, он раскрывает новую книжку альманаха «Памятник отечественных муз на 1827 год» и без конца перечитывает впервые напечатанное юно­шеское стихотворение Пушкина «Заздравный кубок»:
Кубок янтарный
Полон давно,
Пеной угарной
Блещет вино...
Кажется, нет ничего легче переложить на музыку пуш­кинский стих. Кажется, эти упругие, звонкие строки сами диктуют мелодию. Надо лишь к ней прислушаться.
Увы, на деле это совсем не легко. Саша изорвал не один десяток черновиков, раньше чем набело переписал романс.
А интересно все-таки знать, как отнесся бы на этот раз к Сашиной музыке упрямый музыкальный учитель. Неужто все-таки не удастся его переупрямить!
В последние дни эта мысль не выходит у Саши из головы. Но сколько ни ломает он голову, ничего не может приду­мать.
Все оказалось проще, чем можно было предполагать.
На очередном уроке Адриан Трофимович находился в добром расположении духа: то ли уж очень порадовался ус­пехам своего воспитанника, то ли овладело учителем предчувствие скорой с ним разлуки. Только когда ученик попро­сил послушать его новый романс, Адриан Трофимович в пер­вый раз не стал возражать. Больше того, он даже согласился сам спеть романс и проаккомпанировать.
- Кубок янтарный... - запел хриплым, дребезжащим го­лосом Адриан Трофимович.
Юный автор не мог прийти в себя от изумления: что за чудо приключилось с учителем? И долго ль такое чудо будет длиться? Не надежнее ли вовремя принять меры, чтобы спа­сти от уничтожения ноты?
Адриан Трофимович перевернул последнюю страницу. Вот уже близятся заключительные такты... Нет, не станет искушать провидение сочинитель! Пока еще заняты игрой руки наставника, пока не успел он сообразить, что происхо­дит, Саша хватает с подставки ноты и - давай бог ноги!
Но если бы вернулся он назад, увидел бы неузнаваемую перемену в этом вечно хмуром человеке. Впервые готов от­казаться от своих сомнений Адриан Трофимович. Быть Алек­сандру Даргомыжскому композитором! Только нелегким бу­дет путь, на который вступает он.
ПЕСЕННЫМ ГОЛОСАМ НАВСТРЕЧУ
Поутру в юности особенно сладко спится. И какие удиви­тельные видятся сны! Только бы успеть все досмотреть... А старинные часы будто назло бьют громко и неумолимо. Пора!
В комнату сына заходит Марья Борисовна.
- Вставай, дружок!
И снова тишина. Но вдруг сами открываются глаза. А что, если опоздаешь на службу?..
Пятнадцатилетний канцелярист Александр Даргомыж­ский, служащий в одном из петербургских ведомств, быстро одевается, умывается и, бросив на себя беглый взгляд в зер­кало, выходит в столовую.
Сергей Николаевич одобрительно встречает сына-чинов­ника.
- Хвалю, друг мой, твое усердие к службе. Хотя, - про­должает он с огорчением, - не всегда судят человека по его делам.
Сергей Николаевич думает при этом о себе. Несмотря на долгую беспорочную службу, он, впав в немилость у началь­ства, был отставлен от должности правителя канцелярии Коммерческого банка. Пришлось расстаться с просторной ка­зенной квартирой и искать новое место.
Вот тут-то и задумался глава семьи о будущем своих сы­новей. Без именитого родства и знатных знакомств каково-то им будет завоевывать положение в обществе?
Правда, Эрасту все в один голос сулят славу скрипача-виртуоза. А он худеет и кашляет и всё чаще жалуется на не­здоровье. Медики выстукивают ему грудь и прописывают всякие снадобья. Но Эраст тает и тает прямо на глазах.
Александр, можно сказать, рожден для музыки. Но кто знает, будет ли ему на этом пути удача? Куда надежнее, Не порывая связи с искусством, начать государственную служ­бу. Когда-нибудь выслужит чины и получит верный кусок хлеба. Так юный Александр Даргомыжский стал чиновни­ком.
Он давно отправился на службу. А родители все еще си­дят в столовой, перебирая домашние дела и заботы.
- Как чувствует себя сегодня Эраст? - спрашивает отец.
- Я заходила к нему ночью несколько раз, - отвечает Марья Борисовна. - Он спал спокойно. Даже кашель мучил его меньше, чем всегда.
А у обоих одна и та же мысль. Неужели у Эраста от­кроется чахотка?
- Я пойду к Эрминии, - говорит Марья Борисовна.
Эрминия - это младшая, недавно появившаяся на свет дочь Даргомыжских. Марья Борисовна ушла к малютке, Сергей Николаевич занялся газетой.
А Александр Даргомыжский, поеживаясь от утреннего морозца, быстро шел по петербургским улицам.
Поздно рассветает зимой в северной столице. Совсем пу­сты улицы. Разве лишь прогромыхает водовоз, развозящий в бочках воду по домам. Еще только первые извозчики тянут­ся на Биржу, да идут к фабрикам и заводам работные люди. Приказчики неторопливо открывают двери лавок. Появляют­ся первые чиновники. А господа и чиновники поважнее по­едут много позже.
Александр Даргомыжский давно на месте. Открыл стол, очинил перо и начал переписывать какую-то бумагу.
Сам он успел свыкнуться со службой. Среди начальников оказались большие любители музыки. Когда между ними распространилась весть о необыкновенном музыкальном да­ровании нового чиновника, они стали наперебой звать его на семейные вечеринки, а по службе охотно давали талантливо­му юноше всевозможные поблажки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
 мойка двойная 

 Exagres Stone Ocre