Однажды вечером на чистом нотном листе автор вывел крупным, четким почерком:
«Берег Днепра. Вдали река. Налево мельница, возле нее дуб; направо скамейка. Наташа сидит задумчиво на скамей­ке. Мельник стоит перед нею».
И начинается первое действие народной музыкальной драмы. Начинается прямо с арии Мельника. Каков он, отец Наташи? Что это за характер?
Хитрый и лукавый, плутоватый и скаредный старик. У него только одно на уме: побольше бы ему для себя и для дочки получить выгоды от Князя.
Смешно и досадно слушать Мельниковы поучения, обле­ченные в неуклюже-грубоватый, «приплясывающий» мотив. Многократно и настойчиво повторяются в этой плясовой пес­не одни и те же обороты, словно Мельник задался целью насильно «вколотить» в голову непокорной дочери свою жи­тейскую «мудрость». Каждая его фраза дышит уверенностью и самодовольством.
Иное дело дочь Мельника, Наташа. Этот девичий харак­тер сродни тем прекрасным, но горемычным русским девуш­кам, о которых исстари любовно складывал песни народ. И композитор тоже не поскупился на музыкальные краски для своей Наташи.
Вот слышит она топот коня, и с пылкой горячностью зву­чат возгласы девушки, истомившейся по своем возлюблен­ном. А стоило увидеть Князя - и сразу женственной крото­стью озаряется ее речь. Печальной покорности, беззаветной любви полно песенное ариозо Наташи («Ах, прошло то вре­мя, время золотое»), где изливает она тоску о былом счастье. Но стремительно-быстры смены ее настроений. И уже с ве­селостью откликается Наташа на небрежно оброненное Кня­зем ласковое слово. И детской радостью светится ее напев.
Увы, недолго радоваться бедняжке. Поджидает ее неот­вратимая беда. Словно бы предрекая эту грядущую беду, протяжно и печально запевают песню поселяне, возвращаю­щиеся после дневной страды:
Ах ты сердце мое, сердце ретивое, молодецкое!
Ты зачем, ретивое, занываешь так в груди?..
Может быть, недаром обернулся песней-вещуньей заунывный хор народа: ведь неразрывными узами связана с наро­дом крестьянская девушка Наташа.
Между тем, стараясь развлечь Князя, девушки, подруж­ки Наташи, заводят хоровод «Заплетися, плетень, заплетися», а потом вместе с парнями запевают веселую хороводную «Как на горе мы пиво варили». Но все это - мимолетные светлые блики на грозовом небе. Рассеян и скучен Князь. И снова тень недоброго предчувствия ложится на музыку Наташиных речей. В них нарастает тревога и страх перед угрозой разлуки с милым. Все прерывистее и взволнованнее становятся расспросы девушки. Сначала робко, будто боясь поверить самой себе, высказывает она вслух мелькнувшую догадку:
- Ты женишься?
Князь молчит. Только в оркестре едва слышатся отрыви­стые аккорды струнных, сопровождаемые глухим рокотом литавр.
- Ты женишься?! - снова с силой повторяет Наташа. И тем драматичнее звучат ее слова, что теперь к ним присое­диняет все свои голоса оркестр.
Первое действие музыкальной драмы близится к развяз­ке. Отринута вероломным Князем она, Наташа, так предан­но его любившая, она, будущая мать его ребенка. Но ужо лиходею! Ни льстивыми речами, ни золотом ему не откупить­ся, не миновать возмездия. Пусть слышит весь честной народ ее страшное заклятие. Нет больше кроткой, любящей девуш­ки Наташи. Отныне предается она во власть царицы Днепра. Там, на дне реки, дочь Мельника обернется Русалкой, холод­ной, могучей, мстительной...
Свое заклятие Наташа произносит на подлинную мело­дию народной русской тесни «Охти, горе великое». Так, по мысли композитора, еще прочнее скрепляются узы, связыва­ющие дочь Мельника с народом. Только в устах обезумевшей девушки народная лирическая песня преображается в страст­ный, полный бурного драматизма монолог.
Закончив первое действие оперы, Даргомыжский почти без передышки принялся за второе. Начинается оно торжест­венным пиром по случаю свадьбы Князя с молодою Княги­ней.
Отзвучали заздравные хоры в честь брачной четы. Моло­дых потешили плясками. Затеял веселую игру с девушками Сват...
Вот и еще один комический русский характер вышел из-под пера музыканта. Только совсем в другом роде, чем Мельник, этот добродушный и жизнерадостный весельчак, неистощимый забавник и балагур, каких много водится на Руси...
....Допоздна горят свечи в комнате Александра Сергееви­ча, склонившегося над нотными листами.
- Можно к тебе? - в комнату заглядывает Эрминия.
- Входи, входи! - ласково откликается Александр Сер­геевич. - Ты пришла как нельзя более кстати. Вот только что окончил я номер, где в аккомпанементе оркестра важная роль достается арфе. Давай-ка попробуем вместе разыграть.
- А что за номер?
- Представь: в полном разгаре свадебные игры, затеян­ные Сватом с сенными девушками Князя. И вдруг посреди общего веселья раздается в толпе голос моей Наташи...
- Но позволь, - перебила Эрминия, - сколько помнится, Наташа у тебя уже в первом действии в Днепре утопилась...
- В том-то и будет для зрителя драматический эффект песни в устах погибшей. Впрочем, сама убедись! - Алек­сандр Сергеевич придвинул к роялю арфу и усадил за нее сестру.
...По камушкам, по желту песочку
Пробегала быстрая речка,
В быстрой речке гуляют две рыбки.
Две рыбки, две малые плотицы...
Ох, какой щемящей болью полон тоскливый напев. Мож­но вообразить, сколько смятения вызовет невесть откуда взявшийся на княжеской свадьбе Наташин голос:
А слышала ль ты, рыбка-сестрица,
Про вести наши про речные?
Как у нас вечор красна девица утопилась,
Утопая, милого друга проклинала?..
- Эту мелодию Наташи ты сам сочинил или из народ­ных песен взял? - спросила взволнованная Эрминия.
- А как тебе кажется?
- Право, не знаю...
Эрминия задумалась: звучит эта песня точь-в-точь как народная. Может быть, Александр и впрямь заимствовал ее. Но только кем бы ни была она сложена, хватает песня пря­мо за сердце. Без слез ее невозможно слушать! Эрминия по­рывисто обняла брата.
- Ну, ну, полно, - смутился Александр Сергеевич. - Ежели после каждого номера станешь плакать - а в опере моей немало будет печальных сцен, - так, пожалуй, слез не хватит!
Однако в душе он был доволен. Тем более, что песню-то эту сочинил он сам. А какая молодчина его сестренка! Как играет на арфе! Если так дело пойдет, скоро и в публичных концертах можно будет с ней выступать.
- Я бы очень хотела, - размечталась Эрминия, - сыг­рать эту партию арфы в оркестре во время представления на сцене твоей «Русалки». Скоро ли думаешь ее закончить?
Если бы знал это сам автор! Работы над «Русалкой» непочатый край. А в душу все больше закрадывается сомне­ние: попадет ли вообще когда-нибудь на сцену его «Ру­салка»?
Не в чести у директора императорских театров русский композитор Даргомыжский. Сколько мытарств претерпела бедняжка «Эсмеральда», пока после пятилетнего ожидания увидела наконец в 1847 году свет рампы, и то не на столич­ной, а на московской сцене. Да не надолго и там она при­жилась. Под предлогом низких сборов вскоре изгнали со сцены юную цыганку.
Предложил было Даргомыжский дирекции новое свое произведение, «Торжество Вакха». Но дирекция вовсе отка­залась от оперы, даже не потрудившись объяснить причин отказа.
А уж на благосклонность к его «Русалке» тем более не­чего рассчитывать. Не ко двору сейчас искусство Александ­ра Даргомыжского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35