за спиной недельный запас еды: тут и коврига хлеба, и бульба, и кусок сала, уложенные заботливыми руками матери.
Между деревнями Холстов и Язвы по обеим сторонам дороги тянулся сосновый лес. Идти по нему в сумерках было страшновато. Чтобы подбодрить себя, я ускорял шаг и начинал насвистывать. И странно: то ли от быстрой ходьбы, то ли от свиста дикий лес становился приветливей.
В городе жизнь текла однообразно: училище, уроки, иногда походы за Днепр. Случались стычки с учениками из состоятельных семейств. Помню, в Быхов приехал как-то бродячий цирк. Мы с Гришей Молчановым решили во что бы то ни стало пробраться в большую брезентовую палатку. Около цирка увидели своих одноклассников, купеческих и чиновничьих сынков во главе с приехавшим из Могилева реалистом, который гостил у своего отца, именитого коммерсанта Лурье.
Знакомясь, реалист презрительно протянул нам ногу. Стерпеть такое оскорбление мы не могли. Даже цирковое представление не смягчило наши сердца. Вечером мы подкараулили обидчика. Он шел с девушкой. Мы храбро выступили вперед и, перебивая друг друга, изложили свои претензии к купеческому сыну. Его юную спутницу попросили отойти в сторону.
Лурье пытался убежать, но мы цепко схватили его и надавали тумаков. Несколько дней прошло в ожидании возмездия. Однако по совершенно непонятной причине все сошло с рук. Неужели реалист не пожаловался?
Ответ на этот вопрос я получил только в 1929 году. В санатории Суук-Су, где сейчас размещается пионерский лагерь "Артек", среди отдыхающих я встретил пожилую женщину по фамилии Лурье. "Неужели родственница того самого реалиста?" - подумал я. Действительно, она оказалась его старшей сестрой. Именно ей первой он и рассказал, как двое ребят избили его. Сестра, узнав все обстоятельства дела, пожурила брата и сказала, что попало ему поделом. Купеческий сынок проглотил пилюлю и никому больше не рассказывал о своем недостойном поведении.
Самой счастливой порой были, конечно, каникулы. Наступала весна, кончались занятия, и я спешил в родные Глухи. Идешь, бывало, вдоль большака и ног под собой не чуешь. Ласково светит вешнее солнце, в синеве серебряными колокольчиками звенят жаворонки, за каждым поворотом открываются такие знакомые и вместе с тем каждый раз очаровывающие места, что смотришь на них и не насмотришься.
Вот небольшой овражек, за которым стеной стоит густой лес. На березах свежая, яркая зелень. На ее светло-бирюзовом фоне сочными темными пятнами выделяются ветви редких сосен. Дно овражка кажется совсем голубым от россыпи незабудок на влажных берегах маленького ручейка, бегущего куда-то к Днепру.
Во время каникул приходилось работать на земской почте. Почти каждый день ездил из Глух в Быхов и Городище, возил письма, посылки, газеты, изредка пассажиров. С трудом, но все же за лето удавалось заработать деньги, необходимые для продолжения учебы. у В 1915 году я закончил Быховское высшее начальное училище и устроился работать в Селецкое почтовое отделение...
Раздумья об отроческих годах прервал чей-то голос:
- Ну, вот и дошли до уездного воинского начальника.
...Этот дворец был старинным замком князей Сапег. Он стоял на высоком берегу Днепра, над широкой поймой с заливными лугами и уходящим за горизонт далеким лесом.
Со старым Быховским замком связаны многие страницы истории. Во время русско-шведской войны, пользуясь изменой Сапеги, шведы захватили Быхов. Но в 1707 году войска Петра I выбили иноземцев. Коменданта Синицкого, сдавшего шведам крепость без боя, сослали в Сибирь. Потом Быховский замок долгие годы был русским пограничным укреплением.
В июле 1812 года здесь, под Быховом, русские войска во главе с Багратионом сражались против французских интервентов, предводительствуемых маршалом Даву. Сражение, в котором русские чудо-богатыри сорвали наполеоновский план окружения 2-й армии на правом берегу Днепра, вошло в историю военного искусства как образец успешных арьергардных боев.
А теперь в старом Быховском замке собирали крестьянских парней, чтобы наспех сформировать из них воинские команды и отправить на вокзал, а оттуда поездом неведомо куда.
Вместе с другими новобранцами я попал в Сибирский запасный батальон, который находился в лагерях на берегу озера, неподалеку от Торопца, на Псковщине. Здесь мы получили старенькое поношенное обмундирование и с удивлением посмотрели друг на друга: хотя гимнастерки у многих недавних пахарей и ремесленников еще топорщились, вид все же был воинский.
К нам вышел командир роты поручик Удонов с Георгиевским крестом на груди. Он поздравил молодых солдат с началом военной службы и сказал, что мы будем подчиняться непосредственно старшему унтер-офицеру Хохлову. Ротный командир был высок ростом, тонок в талии, отличался изящной строевой выправкой. Немного сдвинутая на затылок фуражка с ярко начищенной кокардой обнажала высокий лоб. Темно-серые глаза светились радушием.
Удонов с первой встречи расположил к себе солдат. Он не лебезил перед начальством и не искал дешевой популярности среди подчиненных. Ровную, спокойную требовательность офицер сочетал с постоянной заботой о новичках. В каждом солдате он прежде всего видел человека.
До войны Удонов учился в университете и принес в Сибирский запасный батальон большую культуру. И это очень радовало нас, потому что мы знали о господствовавших в царской армии уродливых взаимоотношениях между командирами и подчиненными, о барско-пренебрежительном, хамском поведении офицеров, унижавших личное достоинство солдат.
Много лет спустя, когда я встречался с М. Н. Тухачевским, И. П. Уборевичем, В. В. Хрипиным, Я. И. Алкснисом и другими видными советскими военными деятелями, я всегда мысленно сравнивал их со своим первым ротным командиром. Очевидно, у них было что-то общее.
Солдаты гордились поручиком, старались во всем подражать ему. Каждый мечтал быть таким же мужественным и умелым, каким был командир. В батальоне нас называли удоновцами, и это ко многому обязывало.
Чаще всего с нами занимался не старший унтер-офицер Хохлов, а рядовой Бонус. Этот старослужащий солдат из латышей был черствым и сухим служакой, он обладал неиссякаемой энергией и чрезвычайной требовательностью. Не было такого случая, чтобы он допустил послабление и не заметил малейшей оплошности.
Тяготы армейской жизни многие новобранцы переносили с трудом. Рабочим и крестьянам, привыкшим к физическому труду и не избалованным удобствами жизни, было несколько легче. А те, у кого не было трудовых мозолей на руках, чувствовали себя плохо.
Рядом со мной спал на нарах вольноопределяющийся первого разряда, интеллигентный человек лет тридцати пяти, по профессии инженер. Несмотря на товарищескую поддержку, он пал духом. Такие иногда подумывали о самоубийстве или дезертировали.
Однажды мы убедились в том, что жесточайшая требовательность предъявляется не только к нам, рядовым, но и к младшим офицерам.
Личный состав батальона находился во дворе казарм. Ожидали построения для занятий. Дежурный офицер прапорщик С. Г. Васильев, высокий, стройный блондин, увидев командира батальона подполковника Покровского, подал команду: "Смирно! Господа офицеры!"- и строевым шагом направился для доклада. Все замерли, лишь слышен был звон шпор дежурного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Между деревнями Холстов и Язвы по обеим сторонам дороги тянулся сосновый лес. Идти по нему в сумерках было страшновато. Чтобы подбодрить себя, я ускорял шаг и начинал насвистывать. И странно: то ли от быстрой ходьбы, то ли от свиста дикий лес становился приветливей.
В городе жизнь текла однообразно: училище, уроки, иногда походы за Днепр. Случались стычки с учениками из состоятельных семейств. Помню, в Быхов приехал как-то бродячий цирк. Мы с Гришей Молчановым решили во что бы то ни стало пробраться в большую брезентовую палатку. Около цирка увидели своих одноклассников, купеческих и чиновничьих сынков во главе с приехавшим из Могилева реалистом, который гостил у своего отца, именитого коммерсанта Лурье.
Знакомясь, реалист презрительно протянул нам ногу. Стерпеть такое оскорбление мы не могли. Даже цирковое представление не смягчило наши сердца. Вечером мы подкараулили обидчика. Он шел с девушкой. Мы храбро выступили вперед и, перебивая друг друга, изложили свои претензии к купеческому сыну. Его юную спутницу попросили отойти в сторону.
Лурье пытался убежать, но мы цепко схватили его и надавали тумаков. Несколько дней прошло в ожидании возмездия. Однако по совершенно непонятной причине все сошло с рук. Неужели реалист не пожаловался?
Ответ на этот вопрос я получил только в 1929 году. В санатории Суук-Су, где сейчас размещается пионерский лагерь "Артек", среди отдыхающих я встретил пожилую женщину по фамилии Лурье. "Неужели родственница того самого реалиста?" - подумал я. Действительно, она оказалась его старшей сестрой. Именно ей первой он и рассказал, как двое ребят избили его. Сестра, узнав все обстоятельства дела, пожурила брата и сказала, что попало ему поделом. Купеческий сынок проглотил пилюлю и никому больше не рассказывал о своем недостойном поведении.
Самой счастливой порой были, конечно, каникулы. Наступала весна, кончались занятия, и я спешил в родные Глухи. Идешь, бывало, вдоль большака и ног под собой не чуешь. Ласково светит вешнее солнце, в синеве серебряными колокольчиками звенят жаворонки, за каждым поворотом открываются такие знакомые и вместе с тем каждый раз очаровывающие места, что смотришь на них и не насмотришься.
Вот небольшой овражек, за которым стеной стоит густой лес. На березах свежая, яркая зелень. На ее светло-бирюзовом фоне сочными темными пятнами выделяются ветви редких сосен. Дно овражка кажется совсем голубым от россыпи незабудок на влажных берегах маленького ручейка, бегущего куда-то к Днепру.
Во время каникул приходилось работать на земской почте. Почти каждый день ездил из Глух в Быхов и Городище, возил письма, посылки, газеты, изредка пассажиров. С трудом, но все же за лето удавалось заработать деньги, необходимые для продолжения учебы. у В 1915 году я закончил Быховское высшее начальное училище и устроился работать в Селецкое почтовое отделение...
Раздумья об отроческих годах прервал чей-то голос:
- Ну, вот и дошли до уездного воинского начальника.
...Этот дворец был старинным замком князей Сапег. Он стоял на высоком берегу Днепра, над широкой поймой с заливными лугами и уходящим за горизонт далеким лесом.
Со старым Быховским замком связаны многие страницы истории. Во время русско-шведской войны, пользуясь изменой Сапеги, шведы захватили Быхов. Но в 1707 году войска Петра I выбили иноземцев. Коменданта Синицкого, сдавшего шведам крепость без боя, сослали в Сибирь. Потом Быховский замок долгие годы был русским пограничным укреплением.
В июле 1812 года здесь, под Быховом, русские войска во главе с Багратионом сражались против французских интервентов, предводительствуемых маршалом Даву. Сражение, в котором русские чудо-богатыри сорвали наполеоновский план окружения 2-й армии на правом берегу Днепра, вошло в историю военного искусства как образец успешных арьергардных боев.
А теперь в старом Быховском замке собирали крестьянских парней, чтобы наспех сформировать из них воинские команды и отправить на вокзал, а оттуда поездом неведомо куда.
Вместе с другими новобранцами я попал в Сибирский запасный батальон, который находился в лагерях на берегу озера, неподалеку от Торопца, на Псковщине. Здесь мы получили старенькое поношенное обмундирование и с удивлением посмотрели друг на друга: хотя гимнастерки у многих недавних пахарей и ремесленников еще топорщились, вид все же был воинский.
К нам вышел командир роты поручик Удонов с Георгиевским крестом на груди. Он поздравил молодых солдат с началом военной службы и сказал, что мы будем подчиняться непосредственно старшему унтер-офицеру Хохлову. Ротный командир был высок ростом, тонок в талии, отличался изящной строевой выправкой. Немного сдвинутая на затылок фуражка с ярко начищенной кокардой обнажала высокий лоб. Темно-серые глаза светились радушием.
Удонов с первой встречи расположил к себе солдат. Он не лебезил перед начальством и не искал дешевой популярности среди подчиненных. Ровную, спокойную требовательность офицер сочетал с постоянной заботой о новичках. В каждом солдате он прежде всего видел человека.
До войны Удонов учился в университете и принес в Сибирский запасный батальон большую культуру. И это очень радовало нас, потому что мы знали о господствовавших в царской армии уродливых взаимоотношениях между командирами и подчиненными, о барско-пренебрежительном, хамском поведении офицеров, унижавших личное достоинство солдат.
Много лет спустя, когда я встречался с М. Н. Тухачевским, И. П. Уборевичем, В. В. Хрипиным, Я. И. Алкснисом и другими видными советскими военными деятелями, я всегда мысленно сравнивал их со своим первым ротным командиром. Очевидно, у них было что-то общее.
Солдаты гордились поручиком, старались во всем подражать ему. Каждый мечтал быть таким же мужественным и умелым, каким был командир. В батальоне нас называли удоновцами, и это ко многому обязывало.
Чаще всего с нами занимался не старший унтер-офицер Хохлов, а рядовой Бонус. Этот старослужащий солдат из латышей был черствым и сухим служакой, он обладал неиссякаемой энергией и чрезвычайной требовательностью. Не было такого случая, чтобы он допустил послабление и не заметил малейшей оплошности.
Тяготы армейской жизни многие новобранцы переносили с трудом. Рабочим и крестьянам, привыкшим к физическому труду и не избалованным удобствами жизни, было несколько легче. А те, у кого не было трудовых мозолей на руках, чувствовали себя плохо.
Рядом со мной спал на нарах вольноопределяющийся первого разряда, интеллигентный человек лет тридцати пяти, по профессии инженер. Несмотря на товарищескую поддержку, он пал духом. Такие иногда подумывали о самоубийстве или дезертировали.
Однажды мы убедились в том, что жесточайшая требовательность предъявляется не только к нам, рядовым, но и к младшим офицерам.
Личный состав батальона находился во дворе казарм. Ожидали построения для занятий. Дежурный офицер прапорщик С. Г. Васильев, высокий, стройный блондин, увидев командира батальона подполковника Покровского, подал команду: "Смирно! Господа офицеры!"- и строевым шагом направился для доклада. Все замерли, лишь слышен был звон шпор дежурного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102