Но то, что «может быть», будущее, — это всего лишь реакция, предположение, обратное тому, что есть . Ведь все это так, не правда ли?
«Да, вероятно, так»,
— А знаете ли вы то, что есть ! Понимаете ли вы это нечто? Открыли ли вы этот шкаф известного и заглянули ли внутрь? Не испытываете ли вы такого же страха перед тем, что можете там обнаружить? Пытались ли вы когда-нибудь исследовать известности то, чем вы владеете?
«Нет, я этого не делал. Я всегда воспринимал известное, как нечто само собой разумеющееся. Я воспринимал прошлое так же, как люди воспринимают солнечный свет или дождь. Я никогда не делал это предметом рассмотрения. Люди едва ли отдают себе в этом отчет, так же как никто не думает о своей тени. Когда вы указали на это, я вижу, что у меня существует такой же страх перед тем, что может оказаться в моем хранилище известного».
— Ведь многие из нас боятся заглянуть в самих себя, не так ли? Мы можем обнаружить в глубине неприятные вещи, а потому предпочитаем не глядеть и пребывать в неведении относительно того, что есть . Мы боимся не только того, что может быть в будущем, но и того, что может быть в настоящем. Мы боимся узнать самих себя, каковы мы есть, и это стремление избежать то, что есть , заставляет нас бояться того, что может быть. К так называемому известному мы приближаемся со страхом, и с тем же страхом подходим к неизвестному, к смерти. Уход от того, что есть , — это желание пребывать в состоянии удовлетворенности. Мы ищем безопасности, мы постоянно требуем, чтобы ничто не беспокоило; вот это желание уйти от беспокойств и волнений побуждает нас убегать от того, что есть , и бояться того, что может быть. Страх — это неведение относительно того, что есть и наша жизнь проходит в постоянном страхе.
«А как можно избавиться от этого страха?»
— Для того чтобы освободиться от чего-либо, вы должны это понять. От чего вы хотите освободиться? Есть ли это страх или желание не видеть то, что есть ! Именно желание не видеть то, что есть , порождает страх. Если вы не хотите понять все значение того, что есть , то страх действует как предупреждающее средство. Вы можете вести вполне удовлетворяющую вас жизнь, сознательно избегая любых попыток рассмотреть то, что есть . Многие так и поступают, Но у них нет счастья, точно так же, как нет его и у тех, кто развлекается поверхностным изучением того, что есть . Только те, кто серьезно работает в этом направлении, могут осознать счастье, только они обладают свободой от страха.
«Но как можно тогда понять то, что есть !»
— То, что есть , надо понять в зеркале взаимоотношений со всем остальным. То, что есть , нельзя понять, если вы удаляетесь от людей и пребываете в изоляции. Его нельзя понять, если вы опираетесь на толкователей и переводчиков, которые отрицают или принимают. То, что есть , можно понять лишь тогда, когда ум предельно пассивен, когда он не производит никаких действий по отношению к тому, что есть .
«Но не слишком ли трудно находиться в состоянии пассивного осознания?»
— Это трудно до тех пор, пока существует мысль.
СЛИЯНИЕ МЫСЛЯЩЕГО С МЫСЛЬЮ
Пруд был небольшой, но очень красивый. Берега его были покрыты травой, а несколько ступенек вели вниз к воде. На одном конце пруда стоял небольшой белый храм, окруженный высокими стройными пальмами. Храм был хорошо построен и поддерживался в отличном состоянии. Он был безукоризненно чист. В этот час солнце уже зашло за пальмовую рощу; когда мы подошли ближе к храму, там не было никого, даже священнослужителя, который с великим благоговением смотрел за храмом и его убранством. Этот скромный живописный храм придавал пруду атмосферу мира; вокруг было так тихо, и даже птицы умолкли. Легкий ветерок, который раскачивал верхушки пальм, затих. По небу проплывали редкие облачка, освещенные заходящим солнцем; змея переплывала через пруд, то погружаясь в воду, то выплывая среди листьев лотоса. Вода была совершенно чистая, а цветы лотоса — розовые и фиолетовые — струили свой тонкий аромат над водой и зелеными берегами. Но вот наступила полная тишина, и очарование этого места наполнило землю. А красота этих цветов! Цветы оставались неподвижными, и лишь один или два из них медленно закрывали лепестки на ночь, уходя от надвигающейся тьмы. Змея переплыла через пруд, поднялась на берег и поползла вдоль него. Ее глаза напоминали яркие черные бусинки, а рассеченный язычок колебался наподобие пламени, указывая дорогу, по которой надо идти.
Предположение и воображение — это помеха для истины. Ум, занятый спекулятивными предположениями, никогда не сможет познать красоту того, что есть ; он опутан сетью собственных образов и слов. Как бы далеко ни уносился он в своем воображении, он все еще остается в тени собственной структуры и никогда не может видеть то, что вне его. Сенситивный ум — это не тот ум, который занят воображением. Способность создавать образы ограничивает ум; такой ум привязан к прошлому, к воспоминаниям, что делает его тупым. Лишь спокойный ум сенситивен. Накопление в любой форме — это бремя; а как может ум быть свободным, если он обременен? Только свободный ум сенситивен; это та открытость, которая не взвешивает, не предполагает, не знает. Воображение и предположение препятствуют открытости, сенситивности.
Он сказал, что провел много лет в поисках истины, побывал у многих гуру и учителей. Продолжая свое паломничество, он остановился здесь, чтобы выяснить некоторые вопросы. Это был acкет бронзовый от загара и исхудавший от своих странствований; он отказался от мира и покинул свою далекую родину. Практикуя определенные упражнения, он с большими трудностями достиг сосредоточения и приобрел власть над желаниями. По профессии ученый, он всегда мог привести цитату, легко подыскивал аргументы и быстро делал выводы. Он изучил санскрит, звучные фразы которого ему легко давались. Все это придавало его уму известную остроту; но ум, который искусственно отточен, теряет гибкость и свободу.
— Для того, чтобы понимать, делать открытия, не должен ли ум быть свободным с самого начала? Может ли ум, который подвергается дисциплине и подавлению, когда-нибудь стать свободным? Свобода — не конечная цель. Она должна существовать с самого начала, разве не так? Ум, который подвергается дисциплинам и контролю, обладает свободой лишь в рамках своего образца; но это не настоящая свобода. Цель дисциплины — сообразоваться с образцом; ее путь ведет к известному, а то, что известно, никогда не обладает свободой. Дисциплина со своим страхом — это алчное желание достижения.
«Я начинаю сознавать, что во всех этих дисциплинах есть нечто в корне неправильное. Хотя я потратил много лет, стараясь придать моим мыслям форму, соответствующую желаемому образцу, тем не менее я вижу, что никаких достижений у меня нет».
— Если средство достижения — это подражание, то и результат должен быть копией. Средства формируют результат, не правда ли? Если уму с первых же шагов придается та или иная форма, то и в самом конце он обусловлен этой формой. Может ли обусловленный ум когда-либо быть свободным? Средство есть результат; это не два отдельных процесса. Думать, что с помощью ложных средств можно достичь истины — это совершенная иллюзия. Когда средства — это подавление, тогда и результат также неизбежно окажется продуктом страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
«Да, вероятно, так»,
— А знаете ли вы то, что есть ! Понимаете ли вы это нечто? Открыли ли вы этот шкаф известного и заглянули ли внутрь? Не испытываете ли вы такого же страха перед тем, что можете там обнаружить? Пытались ли вы когда-нибудь исследовать известности то, чем вы владеете?
«Нет, я этого не делал. Я всегда воспринимал известное, как нечто само собой разумеющееся. Я воспринимал прошлое так же, как люди воспринимают солнечный свет или дождь. Я никогда не делал это предметом рассмотрения. Люди едва ли отдают себе в этом отчет, так же как никто не думает о своей тени. Когда вы указали на это, я вижу, что у меня существует такой же страх перед тем, что может оказаться в моем хранилище известного».
— Ведь многие из нас боятся заглянуть в самих себя, не так ли? Мы можем обнаружить в глубине неприятные вещи, а потому предпочитаем не глядеть и пребывать в неведении относительно того, что есть . Мы боимся не только того, что может быть в будущем, но и того, что может быть в настоящем. Мы боимся узнать самих себя, каковы мы есть, и это стремление избежать то, что есть , заставляет нас бояться того, что может быть. К так называемому известному мы приближаемся со страхом, и с тем же страхом подходим к неизвестному, к смерти. Уход от того, что есть , — это желание пребывать в состоянии удовлетворенности. Мы ищем безопасности, мы постоянно требуем, чтобы ничто не беспокоило; вот это желание уйти от беспокойств и волнений побуждает нас убегать от того, что есть , и бояться того, что может быть. Страх — это неведение относительно того, что есть и наша жизнь проходит в постоянном страхе.
«А как можно избавиться от этого страха?»
— Для того чтобы освободиться от чего-либо, вы должны это понять. От чего вы хотите освободиться? Есть ли это страх или желание не видеть то, что есть ! Именно желание не видеть то, что есть , порождает страх. Если вы не хотите понять все значение того, что есть , то страх действует как предупреждающее средство. Вы можете вести вполне удовлетворяющую вас жизнь, сознательно избегая любых попыток рассмотреть то, что есть . Многие так и поступают, Но у них нет счастья, точно так же, как нет его и у тех, кто развлекается поверхностным изучением того, что есть . Только те, кто серьезно работает в этом направлении, могут осознать счастье, только они обладают свободой от страха.
«Но как можно тогда понять то, что есть !»
— То, что есть , надо понять в зеркале взаимоотношений со всем остальным. То, что есть , нельзя понять, если вы удаляетесь от людей и пребываете в изоляции. Его нельзя понять, если вы опираетесь на толкователей и переводчиков, которые отрицают или принимают. То, что есть , можно понять лишь тогда, когда ум предельно пассивен, когда он не производит никаких действий по отношению к тому, что есть .
«Но не слишком ли трудно находиться в состоянии пассивного осознания?»
— Это трудно до тех пор, пока существует мысль.
СЛИЯНИЕ МЫСЛЯЩЕГО С МЫСЛЬЮ
Пруд был небольшой, но очень красивый. Берега его были покрыты травой, а несколько ступенек вели вниз к воде. На одном конце пруда стоял небольшой белый храм, окруженный высокими стройными пальмами. Храм был хорошо построен и поддерживался в отличном состоянии. Он был безукоризненно чист. В этот час солнце уже зашло за пальмовую рощу; когда мы подошли ближе к храму, там не было никого, даже священнослужителя, который с великим благоговением смотрел за храмом и его убранством. Этот скромный живописный храм придавал пруду атмосферу мира; вокруг было так тихо, и даже птицы умолкли. Легкий ветерок, который раскачивал верхушки пальм, затих. По небу проплывали редкие облачка, освещенные заходящим солнцем; змея переплывала через пруд, то погружаясь в воду, то выплывая среди листьев лотоса. Вода была совершенно чистая, а цветы лотоса — розовые и фиолетовые — струили свой тонкий аромат над водой и зелеными берегами. Но вот наступила полная тишина, и очарование этого места наполнило землю. А красота этих цветов! Цветы оставались неподвижными, и лишь один или два из них медленно закрывали лепестки на ночь, уходя от надвигающейся тьмы. Змея переплыла через пруд, поднялась на берег и поползла вдоль него. Ее глаза напоминали яркие черные бусинки, а рассеченный язычок колебался наподобие пламени, указывая дорогу, по которой надо идти.
Предположение и воображение — это помеха для истины. Ум, занятый спекулятивными предположениями, никогда не сможет познать красоту того, что есть ; он опутан сетью собственных образов и слов. Как бы далеко ни уносился он в своем воображении, он все еще остается в тени собственной структуры и никогда не может видеть то, что вне его. Сенситивный ум — это не тот ум, который занят воображением. Способность создавать образы ограничивает ум; такой ум привязан к прошлому, к воспоминаниям, что делает его тупым. Лишь спокойный ум сенситивен. Накопление в любой форме — это бремя; а как может ум быть свободным, если он обременен? Только свободный ум сенситивен; это та открытость, которая не взвешивает, не предполагает, не знает. Воображение и предположение препятствуют открытости, сенситивности.
Он сказал, что провел много лет в поисках истины, побывал у многих гуру и учителей. Продолжая свое паломничество, он остановился здесь, чтобы выяснить некоторые вопросы. Это был acкет бронзовый от загара и исхудавший от своих странствований; он отказался от мира и покинул свою далекую родину. Практикуя определенные упражнения, он с большими трудностями достиг сосредоточения и приобрел власть над желаниями. По профессии ученый, он всегда мог привести цитату, легко подыскивал аргументы и быстро делал выводы. Он изучил санскрит, звучные фразы которого ему легко давались. Все это придавало его уму известную остроту; но ум, который искусственно отточен, теряет гибкость и свободу.
— Для того, чтобы понимать, делать открытия, не должен ли ум быть свободным с самого начала? Может ли ум, который подвергается дисциплине и подавлению, когда-нибудь стать свободным? Свобода — не конечная цель. Она должна существовать с самого начала, разве не так? Ум, который подвергается дисциплинам и контролю, обладает свободой лишь в рамках своего образца; но это не настоящая свобода. Цель дисциплины — сообразоваться с образцом; ее путь ведет к известному, а то, что известно, никогда не обладает свободой. Дисциплина со своим страхом — это алчное желание достижения.
«Я начинаю сознавать, что во всех этих дисциплинах есть нечто в корне неправильное. Хотя я потратил много лет, стараясь придать моим мыслям форму, соответствующую желаемому образцу, тем не менее я вижу, что никаких достижений у меня нет».
— Если средство достижения — это подражание, то и результат должен быть копией. Средства формируют результат, не правда ли? Если уму с первых же шагов придается та или иная форма, то и в самом конце он обусловлен этой формой. Может ли обусловленный ум когда-либо быть свободным? Средство есть результат; это не два отдельных процесса. Думать, что с помощью ложных средств можно достичь истины — это совершенная иллюзия. Когда средства — это подавление, тогда и результат также неизбежно окажется продуктом страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156