— Мне кажется, что я так же мало суеверен, как другие; но когда этакий мертвец-француз вздумает напугать двух ни в чем не повинных мальчуганов из-за какого-то дрянного ножа, которому и цена-то вся тридцать центов, тогда я готов верить всякому коку. Я не люблю иностранцев, все равно, мёртвые они или живые!
На следующее утро всем, кроме кока, было как-то неловко и стыдно за вчерашние церемонии. Рыбаки мало разговаривали между собой и отправились на рыбную ловлю.
Шхуна «Мы здесь» шла нос к носу с «Перри Нормэн», пополняя свой груз последними центнерами рыбы. Все остальные шхуны смотрели на это состязание и бились об заклад, которая из двух кончит первая свой лов. На шхуне работали с раннего утра до поздней ночи не покладая рук. Даже кока приспособили к делу, заставив его складывать рыбу; Гарвею поручили солить рыбу, а Дэн разделывал и чистил треску. Шхуна «Мы здесь» вышла победительницей. Гарвею давно казалось, что трюм так полон, что уж некуда втиснуть и одной лишней рыбы, но Диско и Том Плэт все прибавляли и прибавляли, утрамбовывая крупными камнями, балластинами уже сложенную в кучу треску. Наконец, соль вышла вся. Диско ничего не сказал; он пошёл ставить грот. Было десять часов утра. А к полудню шхуна была уже под парусами. Со всех сторон к ней подплывали шлюпки: это рыбаки привезли письма с просьбой передать их на родину. Все завидовали возвращавшимся домой счастливцам. Вот шхуна подняла флаг — это право первого судна, возвращающегося с Отмелей, — снялась с якоря и пошла. Диско провёл свою шхуну среди других шхун, чтобы все могли передать ему письма. На самом деле это было триумфальное шествие, которое он совершал уже пять лет из года в год, и это льстило его самолюбию моряка. Том Плэт заиграл на скрипке, а Дэн на гармонике мелодию песенки, последнюю строфу которой нельзя петь до окончания лова, не то будет неудача. Теперь песню можно было петь смело, без боязни накликать беду.
«Посылайте свои письма! — пели рыбаки. — У нас нет больше соли, и мы снялись с якоря! Поднимайте паруса! Мы возвращаемся в Америку с полным грузом рыбы!»
На палубу шхуны передали последние письма, и глостерцы посылали вдогонку поклоны и поручения своим жёнам и матерям. Под звуки этих приветствий шхуна закончила своё триумфальное шествие среди флота.
Гарвей не узнавал скромной шхуны «Мы здесь», переходящей с одной якорной стоянки на другую, в этой шедшей на всех парусах горделивой шхуне с развевающимся на мачте флагом. Дэну и Гарвею приходилось следить за парусами, а в свободное время выкачивать воду, которая, с тех пор как шхуна была наполнена рыбой, проникла в трюм. Но все же с прекращением лова оставалось больше свободного времени, и Гарвей теперь наблюдал море совсем иначе. Шхуна, и без того низкая, теперь глубоко сидела в воде. Горизонта почти не было. Шхуна суетливо бежала среди серых или синевато-серых, увенчанных серебристою пеною волн, будто ласкаясь к ним. Казалось, она просила их: «Пожалуйста, не причините вреда маленькой беспомощной шхуне „Мы здесь“. Самый равнодушный человек, оставаясь часами в море, сживается, наконец, с ним, начинает понимать его речь. Гарвею же нельзя было отказать в наблюдательности. Он скоро стал понимать говорливый шум вечно бурливых волн. Он полюбил смотреть на голубые с золотом облачка, собиравшиеся в кучу под напором ветра, чудный вид восходящего солнца, утренние туманы, ослепительный блеск моря в полуденную пору, шелест водяных капель, миллионами падающих на необозримое пространство моря, вечернюю прохладу, зыбь при лунном свете.
Больше всего радовался Гарвей, когда его с Дэном ставили у руля. Том Плэт оставался на расстоянии оклика. Шхуна накренялась к синим волнам подветренной стороной, а над брашпилем виднелась маленькая радуга из водяных брызг. Наполненные ветром паруса страшно шумели. Ныряя в пространство между волнами, шхуна шуршала, как нарядившаяся в шёлк женщина, затем выплывала с мокрым кливером.
Они уже вышли из холодной однообразной серой области Отмелей. Навстречу им стали попадаться громоздкие суда, отправляющиеся в Квебек через пролив Св. Лаврентия, корабли, шедшие из Испании и Сицилии. Попутный ветер привёл их в Ле-Гав, потом к побережью Джорджа. Дальше мели стали попадаться реже, и шхуна шла быстрее и увереннее.
— Хетти и мать не дождутся меня, — сказал Дэн Гарвею. — В будущее воскресенье мы будем дома. Надеюсь, ты пробудешь некоторое время с нами, пока твои не приедут за тобой? Знаешь, что меня больше всего радует на берегу?
— Тёплая ванна? — спросил Гарвей.
— Это тоже приятно, но ещё лучше ночная рубашка. С тех пор как мы кончили лов и повернули обратно, я даже во сне вижу ночные рубашки. Мама, наверно, приготовила мне новенькую, мягкую, чисто выстиранную. Мы идём домой, Гарвей. Понимаешь ли ты, что значит домой? В воздухе пахнет родиной!
На самом деле становилось душно. Ветер был слабый, и паруса повисли. Вдруг полил дождь, барабаня по палубе и с шумом падая на поверхность моря. Раздался удар грома. Началась одна из августовских гроз.
Дэн и Гарвей лежали на деке и придумывали, какое блюдо закажут себе к обеду, когда будут на берегу. Берег уже ясно виднелся. Недалеко от шхуны шла глостерская рыбачья лодка. На носу стоял человек с гарпуном. Он был без шапки, и волосы его были мокры от дождя. Он что-то весело напевал. Завидев шхуну, он закричал:
— Вуверман ждёт тебя, Диско! Какие вести привёз ты от рыбачьего флота?
Диско тоже что-то крикнул в ответ, несмотря на молнии и страшный ливень этой летней грозы. Вот уже показалась низкая цепь холмов, окружающих Глостерскую гавань, рыбные склады, крыши домов, а на воде, в порту, шлюпочные мачты и баканы. Как в калейдоскопе, проносилось все это в то время, как шхуна шла вперёд. Наконец, синевато-белые молнии стали сверкать все реже и реже, раздался ещё один сильный, как выстрел целой батареи мортир, удар грома, от которого задрожал воздух, и гроза утихла, замерла…
— Флаг! Флаг! — сказал вдруг Диско, указывая вверх.
— Зачем? — спросил Долговязый Джэк.
— Подними флаг на нижней мачте! Разве ты забыл про Отто? Теперь нас могут видеть с берега!
— Забыл. Но ведь у Отто нет родственников в Глостере?
— Есть невеста!
— Бедняжка! — пожалел Джэк и поднял флаг на мачте в честь Отто, который утонул три месяца тому назад в Ле-Гаве.
Диско провёл рукою по мокрому от дождя лицу и направил шхуну к пристани Вувермана. Он отдавал приказания тихо, почти шёпотом. Шхуна прошла мимо стоящих на якоре буксирных судов. Слышались оклики ночных часовых. В таинственной темноте наступающей ночи Гарвей чувствовал близость берега, запах земли после дождя. Все это заставило его сердце учащённо биться. У него перехватывало дыхание. На пристани тускло светили фонари. Кто-то громко храпел в сторожевой будке, но проснулся и бросил им конец. Они молча причалили к пристани.
Между тем Гарвей сидел у рулевого колёса и всхлипывал, всхлипывал так, что вот-вот, казалось, сердце его разобьётся от грусти. Высокая женщина, сидевшая на сходнях, сошла на шхуну и обняла Дэна. Это была его мать. Она узнала приближающуюся шхуну по огням её фонарей.
На Гарвея она не обращала внимания до тех пор, пока Диско не рассказал ей его историю. На рассвете все они пошли в дом, где жил Диско. Телеграфное отделение было ещё закрыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31