В битве при Раве Русской 9 сентября 1914 г. было самым кровавым днем. Брусилов пишет домой: «Все поле битвы на расстоянии почти ста верст покрыто трупами, и австрийцы с большим трудом подбирают раненых. Невозможно обеспечить страдающим людям даже воду и пищу — это горькая изнанка войны» {61}.
И здесь имел место идиотизм открытого выхода в эфир, указывающий австрийцам направление движения русских армий. Но худшее (чем у немцев) качество австрийских войск и их приверженность схеме принесла успех русской армии. В то самое время, когда Мольтке признал свое поражение при Марне, Конрад 11 сентября отдал приказ австрийской армии отступать. Это отступление во многом деморализовало австрийскую армию. Был задан тон противоборству, в котором русская армия психологически не ощущала второсортности. 16 сентября австрийская армия отступила за реки Сан и Дунаец (двести километров к Западу от Львова), оставляя русскому окружению превосходную крепость Перемышль. Австрийская официальная история говорит, что «русские не преувеличивают, когда сообщают, что их противник потерял 250 000 убитыми и ранеными, взяв 100 000 пленными».
Будущий философ, а тогда рядовой австрийской армии Людвиг Витгенштейн пишет в дневнике о тридцати часах беспрерывного австрийского отступления. Первый Георгиевский крест был вручен царем рядовому — еврею русского происхождения Льву Оснасу. Как полагает английский историк Мартин Гилберт, своей отвагой Оснас «дал свободу евреям в России; он дал своей расе легальную возможность становиться офицерами в русской армии и военно-морском флоте, прежде им не предоставлявшуюся. Он настолько восхитил русское правительство, что оно провозгласило право евреев во всей империи пользоваться всеми гражданскими правами». Напомним, что четверть миллиона евреев служило в русской армии.
Развивая первоначальный успех, русская армия приближалась к собственно Австрии, а отдельные казацкие части вошли на венгерскую территорию. «Дела плохи у австрийцев, — записывает в дневнике генерал Гофман. — Они экономили на армии в течение двадцати лет и теперь платят за это». 17 октября 1914 года австрийцы в Южной Польше отступили перед напором русских армий. Теперь Россия могла угрожать даже германскому промышленному району в Силезии.
Марна
В правительстве царила паника. Во главе парижского укрепрайона встал ветеран 1870 г. Галиени — человек неукротимого любопытства (он постоянно учил языки и читал книги) и необычной энергии. В правительстве произошли существенные перемены. Военным министром стал сангвиник Мильеран, министром иностранных дел — Делькассе, в новый кабинет вошли Аристид Бриан и Александр Рибо. Униженный Массими пошел капитаном в действующую армию, где до 1918 г. дослужился до чина бригадного генерала.
Итак, семьдесят французских и пять британских дивизий пытались остановить германский поток с севера. В сводке германского штаба за 27 августа говорится: «Германские армии с победными боями вступили на территорию Франции от Камбре до Вогез. Враг, разгромленный на всех участках фронта, отступает и не может оказать серьезного сопротивления наступающим германским войскам». 28 августа Клюк ликовал по поводу императорской благодарности 1-й армии. Пишет француз-очевидец: «Подъехал автомобиль. Из него вышел офицер с надменной и величественной осанкой. Он прошел вперед один; офицеры, стоявшие группами перед входом в дом, уступали ему дорогу. Высокий, важный, с чисто выбритым лицом в шрамах, он бросал по сторонам жесткие и пугающие взгляды. В правой руке он нес солдатскую винтовку, а левую руку положил на кобуру револьвера. Он несколько раз повернулся кругом, ударяя прикладом о землю, и наконец застыл в театральной позе. Никто, как казалось, не осмеливался к нему приблизиться — он, действительно, вызывал ужас» {62} . Эти был фон Клюк.
Реальность была несколько прозаичнее. Германские войска проходили от двадцати до сорока километров в день, ночуя на обочинах дорог, теряя связь с тылами. Реагируя на усталость войск и «забыв» завещание Шлиффена, немцы ослабили свое правое крыло, заужая петлю, предназначенную для охвата французской армии. Главное: немцы нанесли поражение французам, но не сломили боевой силы их армии. В лице Жофра они нашли человека необычайной стойкости. В отличие от Людендорфа, Притвица, Самсонова, Мольтке, Френча и Хейга, он не поддался панике в самых неблагоприятных условиях. Клаузевиц писал по такому поводу: «Обычные люди приходят в состояние депрессии от ощущения опасности или навалившейся на них ответственности; если же эти условия придают крылья уму, укрепляют его, то тогда проявляется необычное величие души». Фош встретил Жофра 29 августа и изумился: «Удивительное спокойствие». Это было в те часы, когда Жофр приказывал минировать мосты через Сену и Марну, когда впервые германские «Таубе» бомбили Париж и разбрасывали листовки: «Вам остается лишь сдаться», когда на столе у него лежало страшное радиосообщение: «Вторая русская армия больше не существует».
29 августа Галиени получил под свое управление 30-километровую зону вокруг Парижа. Он реквизировал весь транспорт, подходы к городу перекрыли баррикады.
В воскресенье 30 августа лондонская «Таймс» озаглавила свой репортаж с фронта так: «Самая жестокая битва истории». Военный цензор Ф. Смит (близкий друг Черчилля) колебался некоторое время: следует ли так травмировать публику. Публикация откровенных данных не поколебала англичан — она укрепила их. В понедельник молчаливые очереди образовались у пунктов рекрутирования армии. Чувство долга не изменило и этому поколению англичан.
Скептичный ипохондрик Мольтке не разделял распространяющейся эйфории. Он помнил правило своего шефа Шлиффена: «Победа на поле боя не имеет большого значения, если она не приводит к прорыву или окружению. Отброшенный назад противник вновь появляется на других участках, чтобы возобновить сопротивление, от которого он временно отказался. Кампания будет продолжаться». 30 августа его штаб переместился из Кобленца в Люксембург, на расстояние 15 километров от французской границы. Шел тридцатый день войны, которая по немецкому плану должна была завершиться победой на 39-й день. Мольтке более всего волновало отсутствие главного признака близящейся победы — потока пленных.
Повернув с севера к Парижу, немцы не сумели сделать главного — окружить отступающую французскую армию. Обеспокоенный адмирал Тирпиц записал в дневнике: «Нам не удалось завлечь в западню и заполучить в плен большие массы войск; французская армия, используя сеть железных дорог, постоянно перемещается на новые позиции». Германский устав давал командующим армиями весьма широкие полномочия. Клюк воспользовался ими для сокращения дуги своего пути с севера. Париж его волновал меньше, чем отступающая франко-британская армия. После уничтожения войск плоды победы сами упадут к ногам победителя. Его солдаты без отдыха шли от Льежа уже семнадцать дней. Предстояло последнее усилие. 31 августа колонны снова отправились в путь, несмотря на голод, стертые ноги и общую усталость. 2 сентября германский офицер заносит в дневник: «Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья… Солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не заснуть на ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156