В эти дни в Германии отмечали 131-ю годовщину «битвы народов» под Лейпцигом. «Как тогда во время освободительной войны, — вещал Генрих Гимлер, который отвечал за резервы из числа гражданских лиц, — сегодня перед Фольксштурмом (народное ополчение) стоит задача повсюду, где враг вступит на родную землю, фанатично противостоять ему и по возможности уничтожать его». К этому времени глашатаи «тотальной войны» уже несколько раз «перетряхнули» население страны, собирая последние резервы. Все мужчины рейха, пригодные для ведения боевых действий, уже давно были отправлены на фронт. На клич «вождей» могли откликнуться только те, кто ещё оставался в тылу: раненые, больные, самые старые и самые молодые. Противники Гитлера иронизировали по поводу призыва в армию «хромых, кривых, детей и старух». Нацистский официоз «Фёлькишер беобахтер» наоборот дал ему самую высокую оценку: «Величайший, гордый, выдающийся, славный поступок, на который была способна Германия».
Режим мог надеяться на молодежь, вернее сказать, на готовность молодежи нести жертвы. Она была воспитана в этом духе. «Умереть за фюрера, народ и отечество считалось честью и долгом, так нас воспитывали», — сотни очевидцев тех событий, опрошенных нами, называют это обстоятельство в качестве главной причины своего бесприкословного участия в бессмысленной борьбе.
Культ жертвоприношения принял характер постоянного ритуала в жизни Гитлерюгенда со времен создания этой организации. Как часто молодые люди молча шагали в отсветах факельного пламени под развевающимися знаменами мимо памятников погибшим, как часто пели они с восторгом строевые песни или смотрели спектакли в летних театрах, посвященные героическим сагам средних веков или трагической гибели молодых немецких воинов в Лангемарке осенью 1914 года. Как часто они изображали войну, играя на природе, и не знали, что значит на самом деле настоящее сражение.
Фольксштурм считался вспомогательной силой вермахта, однако им руководили партийные функционеры на местах, так как после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, руководство национал-социалистической партии не доверяло армейскому генералитету. Приказ гласил: «Гауляйтеры в своих провинциях отвечают за создание и управление фольксштурмом». Гауляйтеры стали именоваться имперскими комиссарами по обороне.
Гитлер назначил Мартина Бормана ответственным за организационную часть и политическое руководство ополченцами, а военное командование новым войском принял на себя Генрих Гиммлер. Одновременное подчинение Фольксштурма сразу двум структурам было отражением борьбы за власть в нацистской верхушке. Расплачивалась за эти «игрища» молодежь своими жизнями.
Если молодой человек не хотел вступать в Фольксштурм, его с радостью брали в вермахт или войска СС, так как там всегда ощущался дефицит в людских резервах по причине больших потерь. Когда Гитлер напал на Польшу, в армию призывали девятнадцати и двадцатилетних юношей 1918 и 1919 годов рождения. С 1943 года в вермахт стали брать семнадцатилетних, а в 1944 и особенно в 1945 в войсках появились шестнадцатилетние солдаты, родившиеся в 1928 и 1929 годах. В последние недели войны в армию добровольно, без всякого военного приказа, приходили даже двенадцатилетние дети, желавшие «спасти Германию».
Аксман провозгласил 1944 год «годом добровольцев». Он направлял своих лучших ораторов на торжественные митинги по случаю призыва в армию. На первых порах добровольцы были окружены особым почетом и почестями. Уже при медицинском освидетельствовании их приветствовали, вручали грамоту, витой шнурок на погон гитлерюгендовской формы, а на построениях они стояли в первых рядах. Позднее все эти почести ушли в прошлое. Едва призывник переступал порог казармы, его начинали муштровать. «На нас кричали, нас гоняли так, что мы, лёжа на земле, не знали, где находится зад, а где перед «, — вспоминает Дитер Хильдебранд.
Иногда члены Гитлерюгенда вступали в армию целыми коллективами. Если кто-то хотел отказаться, того обвиняли в трусости. «Никому из нас и в голову не могло прийти отказаться. Мы о подобном думать не могли», — свидетельствуют другие очевидцы.
Уставшие от войны солдаты, сражавшиеся не первый год, с сожалением смотрели на «добровольцев», видя в них «кандидатов на самоубийство» и людей, которые отсрачивают окончание войны. Многие юные новобранцы с радостью и воодушевлением отправлялись на войну. Некоторые даже опасались, что они слишком поздно попадут на фронт и не успеют прославиться. «Мы находились под мощным влиянием пропаганды и знали, что мы должны победить. Нам говорили, что мы предназначены для великих дел», — говорит Йоханес Шрёдер, принимавший участие в наступлении в Арденнах.
Многие юноши мечтали совершить подвиги или погибнуть во имя благородной цели — защиты «отечества». «За какое отечество мы собирались сражаться, — вспоминает Рихард Аппель, — мы осознали намного позже. Мы готовы были жертвовать собой за преступный режим. Тогда на вещи смотрели по-другому. Никто из нас ни минуты не сомневался, что иы ведем справедливую войну. Нас учили, что жизнь — это вечная борьба. Народ должен сражаться за своё существование. Нам угрожали, и мы сражались». «Мы родились, чтобы умереть за Германию», — гласил один многих типичных лозунгов Гитлерюгенда.
Отношение молодежи к войне во многом зависило от того, при каких обстоятельствах эти молодые люди были втянуты в военные действия. Многие из них, жившие на востоке Германии, узнавали от беженцев и сводок новостей об ужасах войны, обрушившихся на мирное немецкое население. Известия о зверствах, убийствах и изнасилованиях со стороны советских частей в Неммерсдорфе (Восточная Пруссия) и Лаубане (Силезия) распространялись с быстротой молнии. Юноши считали, что они прото обязаны в этом случае взять в руки оружие. «Мы думали только об одном: защитить от русских солдат наших матерей и сестер». Подобную мотивацию умело использовала нацистская пропаганда при мобилизации новых сил, чтобы отодвинуть конец гитлеровского режима ещё на какой-то срок.
Пропаганда называла предателями тех, кто сомневался в военной победе рейха. «Личности, которые вредят нашей борьбе за жизнь, есть смертельные враги нашего народа. Они заслуживают расстрела или виселицы. Кто верит, что сможет противостоять национальным интересам, будет сметен». Зато поборники «священной народной войны» считали естественным делом вручить оружие детям и отправить из на войну.
Одни уходили воевать, не сомневаясь в своей победе, другие были просто запуганы. Редкую картину можно было наблюдать на призывных пунктах, в казармах и на самом поле боя. Седовласые старцы и молодежь с молочным цветом лица — студенты и школьники.
В виду того, что ополченцы носили желтую нарукавную повязку с надписью «Немецкий фольксштурм — вермахт», а в их карманах лежала солдатская книжка, они считались солдатами по всем военным законам. Таким образом, они попадали под действие Гаагской конвенции 1907 года. Как военнослужащие, они в случае пленения были официально защищены от расстрела в отличие от партизан. Западные союзники признали солдатский статус ополценцев в октябре 1944 года. Однако, на восточном фронте этот статус не спасал фольксштурмистов, попавших в плен, от расправы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74