В это время гренадер принес переданное на подъезде письмо на имя командира роты.
— Читай, Иванов, вслух! — крикнул Петух, слышавший слова гренадера о почте. — Может, что спешное приказать надо.
Хотя «вице-писарь» знал, что так говорится для форсу, от безделья, но как отказать капитану? Войдя в командирский кабинет, вскрыл конверт, начал было читать и замялся, поняв, что такое письмо лучше прочесть самому Качмареву.
Только после повторного приказа он огласил, что вдовая ярославская мещанка Домна Курина осмеливается беспокоить его высокоблагородие, вопрошая, не оставил ли ей сколько-нибудь денег родный брат дворцовый гренадер Варламов, про кончину которого осведомилась через земляка, ездившего по торговому делу в Петербург и зашедшего в роту, где услышал печальную весть.
— Письмо сие удивления достойно, ваше высокоблагородие, — сказал, дочитавши, Иванов. — Я сам господину полковнику последнюю волю Варламова передал, чтобы деньги его, в ротном ящике хранимые, более трехсот рублей, оной сестре переслать, что тогда же, помнится, и приказали. Неужто на почте утаили?
— А деньги на отправку Екимов носит? — спросил капитан.
— Всегда он, — подтвердил гренадер. — У него и квитки оттуда, расписки, то есть ихние, с казенными печатями хранятся.
— Ну, так он, шельма, и скрыл деньги, — решил Лаврентьев и посмотрел в окошко. — Вон легок на помине, со стороны Графского марширует, где после казенного дела прохлажался. Надеялся, что баба безграмотная про смерть братню не скоро узнает. Ты не отлучайся. Свидетелем беседы душевной станешь. — Петух отставил трубку, отложил газету:
— Эй, Екимов, подь-ка сюды!
— Сейчас, ваше высокоблагородие, только бумаги казенные сложу. Чего изволите? — Писарь вошел и встал у двери.
— Ты на почту деньги относишь, ежели полковник поручает?
— Так точно. Если угодно, и от вас снесу.
— А ты ль отправлял прошлый год сестре Варламова покойного?
— Должно, я-с… В точности не помню.
Екимов увидел лежавшие перед капитаном конверт с письмом, и что-то дрогнуло у него в лице.
«Он украл», — подумал Иванов.
— Подай-ка квитки, которые на деньги с почты выдают, — приказал Лаврентьев.
— Слушаюсь… Да они таково мудрено писаны, ваше высокоблагородие. Может, завтра господину полковнику представлю?
— Мудрено, говоришь? — переспросил Лаврентьев, пристально глядя на вдруг побледневшего писаря. — Ничего, мы с Ивановым авось разберем, есть ли там квиток на Варламовы деньги, которые целый год до Ярославля дойтить не могут. Неси квитки!
Екимов вышел и, видимый обоим за отворенной дверью, порылся в ящике своего стола. Развел руками и вернулся к капитану.
— Не могу сыскать, ваше высокоблагородие, — сказал он. — Должно, у самого полковника заперты… Завтра, как они придут…
— Завтра? — спросил Петух, медленно поднимаясь со стула. — Да ты знаешь ли, вша письменная, что деньги товарища, да еще покойного, украсть есть преступление, за которое в русской гвардии темную под шинелями делают, после которой кровью захаркаешь и за Варламовым следом пойдешь, только не на почетное воинское кладбище, а в мокрую яму, как дохлая крыса… — Он подвинулся к обомлевшему писарю, сгреб его за воротник длинными красными пальцами и тряхнул туда-сюда раза три.
Лицо Екимова побагровело, глаза выкатились от боли и ужаса.
— За что же, ваше высокоблагородие? Ведь я, ей-богу, ничего? — хрипло лепетал он.
Лаврентьев отпустил его и, обдернув узкий рукав щегольского вицмундира, сказал раздельно:
— А ежели ты ничего, так ступай в свою конуру, и чтоб через час, когда я с обхода возвернусь, на сей стол до копейки деньги Варламова были положены. А нет, то лучше сам в нужник ступай да удавись. Я тебя не помилую, и слово капитана гвардии Лаврентьева, что так по-преображенски отделаю, как вора бить положено у честных солдат. Понял? Ну, кругом!
Екимов выскочил из двери, схватил фуражку и убежал.
— А вдруг не он, Василий Михайлович? — усомнился Иванов. — И руки на себя со страху наложит. Говорят, с трусами бывает.
— Первое — что он, не сомневайся, — ответил Петух, не замечая вгорячах неуставного обращения. Застегнул портупею сабли и взял со стола шляпу. — А второе — коли и задавится, не велика потеря. Только такие твари живучи. У меня хватка ворам страшная — увидишь, все принесет, что у сударки в перине прячет.
Вернувшись, капитан приказал Иванову добыть огня раскурить трубку. А когда гренадер принес из кухни горящий огарок свечи, то его чуть не задул Екимов, выскочивший из командирского кабинетика, держась за ухо и щеку. А на столе перед не спеша садившимся Петухом лежала стопка ассигнаций.
— Вот они, Варламова денежки. У меня скоро. Ляпнул-таки подлюке разок, как стал молить, чтоб полковнику не сказывали, в чиновники дорогу не спортили. Чиновник!.. А ты помнишь ли куда вдовице их посылать?
— Так вот же, ваше высокоблагородие, в письме писано, — указал Иванов.
— И то. Ну, и ступай-ка, братец, сей же час на почту, отправь их, чтобы с роты позор скорей снять.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! А с господином полковником как же? Неужто ему не докладывать?
— Еще что? Скажу все сам. Надо другого писаря хлопотать, чтоб ворюги в роте не было.
— Так точно, — согласился Иванов и стал считать ассигнации. Отправив деньги и возвратившись, он не нашел капитана в канцелярии — ушел домой, отдав ключ от двери дежурному по роте. «Вице-писарь» сел было за работу, но подумал о давешнем происшествии и о том, как шесть лет назад его самого обворовал музыкант полковника Пашкова. Неужто пошли ему на пользу те деньги?.. Потом вспомнил Дарью Михайловну, ее прекрасное лицо и ангельский голос, ведший за собой виолончель и фортепьяно… Где-то она? Сумела ли сделать что для крепостных полковника? Вышла ли наконец за него замуж?.. И как-то живет Красовский? Ведь и о нем почти с того же времени ничего не знает… Как далеко отошло все, что было до роты. Здесь будто вторая жизнь началась…
Как рассказал капитан командиру роты о случившемся, осталось Иванову неизвестно. Самолично пересматривая бумаги из писарского стола, Качмарев сказал, что Екимов лежит в госпитале; кажись, оглох на одно ухо.
— Вот каков медведь наш Василий Михайлович, — качал головой полковник, — хотя поделом вору и мука. Однако и я виноват — всех денежных отправок квитанции проверял, а тут, как на грех, запамятовал. По закону мне бы надо строгое взыскание объявить.
* * *
Новый писарь, присланный из батальона кантонистов, звался Федотом Темкиным. Безусый и худенький юноша внимательно слушал пояснения полковника, рьяно просматривал подшитые «отпуски» и через неделю делал все по должности вдвое быстрей Екимова. Сидя напротив него, Иванов видел, что не зевает в окошко, не слушает, что говорят по соседству, как, бывало, его предместник, а ежели пошлют куда с бумагами, быстро возвращается и вновь садится за работу. У Качмарева сразу освободилось время от канцелярских занятий. Но особенно повеселел, увидев, что Темкин пишет прекрасным почерком, будто печатает.
Федот еще не курил, не ходил по трактирам и, поселившись в роте, удивлял гренадер редкостным аппетитом и тем, что бесплатно писал им письма. В свободное время он читал книги, которые приносил приятель — тоже писарь, а то строчил из них что-то в тетрадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Читай, Иванов, вслух! — крикнул Петух, слышавший слова гренадера о почте. — Может, что спешное приказать надо.
Хотя «вице-писарь» знал, что так говорится для форсу, от безделья, но как отказать капитану? Войдя в командирский кабинет, вскрыл конверт, начал было читать и замялся, поняв, что такое письмо лучше прочесть самому Качмареву.
Только после повторного приказа он огласил, что вдовая ярославская мещанка Домна Курина осмеливается беспокоить его высокоблагородие, вопрошая, не оставил ли ей сколько-нибудь денег родный брат дворцовый гренадер Варламов, про кончину которого осведомилась через земляка, ездившего по торговому делу в Петербург и зашедшего в роту, где услышал печальную весть.
— Письмо сие удивления достойно, ваше высокоблагородие, — сказал, дочитавши, Иванов. — Я сам господину полковнику последнюю волю Варламова передал, чтобы деньги его, в ротном ящике хранимые, более трехсот рублей, оной сестре переслать, что тогда же, помнится, и приказали. Неужто на почте утаили?
— А деньги на отправку Екимов носит? — спросил капитан.
— Всегда он, — подтвердил гренадер. — У него и квитки оттуда, расписки, то есть ихние, с казенными печатями хранятся.
— Ну, так он, шельма, и скрыл деньги, — решил Лаврентьев и посмотрел в окошко. — Вон легок на помине, со стороны Графского марширует, где после казенного дела прохлажался. Надеялся, что баба безграмотная про смерть братню не скоро узнает. Ты не отлучайся. Свидетелем беседы душевной станешь. — Петух отставил трубку, отложил газету:
— Эй, Екимов, подь-ка сюды!
— Сейчас, ваше высокоблагородие, только бумаги казенные сложу. Чего изволите? — Писарь вошел и встал у двери.
— Ты на почту деньги относишь, ежели полковник поручает?
— Так точно. Если угодно, и от вас снесу.
— А ты ль отправлял прошлый год сестре Варламова покойного?
— Должно, я-с… В точности не помню.
Екимов увидел лежавшие перед капитаном конверт с письмом, и что-то дрогнуло у него в лице.
«Он украл», — подумал Иванов.
— Подай-ка квитки, которые на деньги с почты выдают, — приказал Лаврентьев.
— Слушаюсь… Да они таково мудрено писаны, ваше высокоблагородие. Может, завтра господину полковнику представлю?
— Мудрено, говоришь? — переспросил Лаврентьев, пристально глядя на вдруг побледневшего писаря. — Ничего, мы с Ивановым авось разберем, есть ли там квиток на Варламовы деньги, которые целый год до Ярославля дойтить не могут. Неси квитки!
Екимов вышел и, видимый обоим за отворенной дверью, порылся в ящике своего стола. Развел руками и вернулся к капитану.
— Не могу сыскать, ваше высокоблагородие, — сказал он. — Должно, у самого полковника заперты… Завтра, как они придут…
— Завтра? — спросил Петух, медленно поднимаясь со стула. — Да ты знаешь ли, вша письменная, что деньги товарища, да еще покойного, украсть есть преступление, за которое в русской гвардии темную под шинелями делают, после которой кровью захаркаешь и за Варламовым следом пойдешь, только не на почетное воинское кладбище, а в мокрую яму, как дохлая крыса… — Он подвинулся к обомлевшему писарю, сгреб его за воротник длинными красными пальцами и тряхнул туда-сюда раза три.
Лицо Екимова побагровело, глаза выкатились от боли и ужаса.
— За что же, ваше высокоблагородие? Ведь я, ей-богу, ничего? — хрипло лепетал он.
Лаврентьев отпустил его и, обдернув узкий рукав щегольского вицмундира, сказал раздельно:
— А ежели ты ничего, так ступай в свою конуру, и чтоб через час, когда я с обхода возвернусь, на сей стол до копейки деньги Варламова были положены. А нет, то лучше сам в нужник ступай да удавись. Я тебя не помилую, и слово капитана гвардии Лаврентьева, что так по-преображенски отделаю, как вора бить положено у честных солдат. Понял? Ну, кругом!
Екимов выскочил из двери, схватил фуражку и убежал.
— А вдруг не он, Василий Михайлович? — усомнился Иванов. — И руки на себя со страху наложит. Говорят, с трусами бывает.
— Первое — что он, не сомневайся, — ответил Петух, не замечая вгорячах неуставного обращения. Застегнул портупею сабли и взял со стола шляпу. — А второе — коли и задавится, не велика потеря. Только такие твари живучи. У меня хватка ворам страшная — увидишь, все принесет, что у сударки в перине прячет.
Вернувшись, капитан приказал Иванову добыть огня раскурить трубку. А когда гренадер принес из кухни горящий огарок свечи, то его чуть не задул Екимов, выскочивший из командирского кабинетика, держась за ухо и щеку. А на столе перед не спеша садившимся Петухом лежала стопка ассигнаций.
— Вот они, Варламова денежки. У меня скоро. Ляпнул-таки подлюке разок, как стал молить, чтоб полковнику не сказывали, в чиновники дорогу не спортили. Чиновник!.. А ты помнишь ли куда вдовице их посылать?
— Так вот же, ваше высокоблагородие, в письме писано, — указал Иванов.
— И то. Ну, и ступай-ка, братец, сей же час на почту, отправь их, чтобы с роты позор скорей снять.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! А с господином полковником как же? Неужто ему не докладывать?
— Еще что? Скажу все сам. Надо другого писаря хлопотать, чтоб ворюги в роте не было.
— Так точно, — согласился Иванов и стал считать ассигнации. Отправив деньги и возвратившись, он не нашел капитана в канцелярии — ушел домой, отдав ключ от двери дежурному по роте. «Вице-писарь» сел было за работу, но подумал о давешнем происшествии и о том, как шесть лет назад его самого обворовал музыкант полковника Пашкова. Неужто пошли ему на пользу те деньги?.. Потом вспомнил Дарью Михайловну, ее прекрасное лицо и ангельский голос, ведший за собой виолончель и фортепьяно… Где-то она? Сумела ли сделать что для крепостных полковника? Вышла ли наконец за него замуж?.. И как-то живет Красовский? Ведь и о нем почти с того же времени ничего не знает… Как далеко отошло все, что было до роты. Здесь будто вторая жизнь началась…
Как рассказал капитан командиру роты о случившемся, осталось Иванову неизвестно. Самолично пересматривая бумаги из писарского стола, Качмарев сказал, что Екимов лежит в госпитале; кажись, оглох на одно ухо.
— Вот каков медведь наш Василий Михайлович, — качал головой полковник, — хотя поделом вору и мука. Однако и я виноват — всех денежных отправок квитанции проверял, а тут, как на грех, запамятовал. По закону мне бы надо строгое взыскание объявить.
* * *
Новый писарь, присланный из батальона кантонистов, звался Федотом Темкиным. Безусый и худенький юноша внимательно слушал пояснения полковника, рьяно просматривал подшитые «отпуски» и через неделю делал все по должности вдвое быстрей Екимова. Сидя напротив него, Иванов видел, что не зевает в окошко, не слушает, что говорят по соседству, как, бывало, его предместник, а ежели пошлют куда с бумагами, быстро возвращается и вновь садится за работу. У Качмарева сразу освободилось время от канцелярских занятий. Но особенно повеселел, увидев, что Темкин пишет прекрасным почерком, будто печатает.
Федот еще не курил, не ходил по трактирам и, поселившись в роте, удивлял гренадер редкостным аппетитом и тем, что бесплатно писал им письма. В свободное время он читал книги, которые приносил приятель — тоже писарь, а то строчил из них что-то в тетрадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98