https://www.dushevoi.ru/products/vodonagrevateli/nakopitelnye/uzkie/Ariston/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Когда, опять же, в Перудже он встретился со своей старой, еще неаполитанской, любовницей и ее дочерью (мать уверяла Коссу, что девушка — дочь Бальтазара), Косса (жил он и с той и с другой) все же, хоть и не совсем веря в свое отцовство, очень позаботился о будущем своей молоденькой любовницы, выдав ее замуж за состоятельного владельца аптеки, ученого перуджийского лекаря.
В Болонье он тоже, походя увидя на балконе мать с дочерью, сошелся с матерью, а еще через пять дней и с дочерью тоже. Такое сочетание, обостряющее чувственность, нравилось ему и прежде, и теперь. Ну, а о том, как оно там происходило — «молчат анналы». И хорошо, что молчат. Очень часто разврат начинается не с самого факта, а с огласки его, с «партсобрания», так сказать, где от согрешивших вымучивают прилюдную повесть об их интимных занятиях… Да, да, да!
Но когда отзвучали трубы и прекратился грабеж города, куда, прежде всего, направил стопы свои нащ распутник и блудодей? Здесь, в Болонье, была его молодость, здесь были старые возлюбленные его и друзей — постаревшие, конечно, ставшие приличными матронами с обвисшей грудью и раздавшимся задом, — нет, никого из них Косса даже не думал искать! Как и студенческих «дьяволов», давно окончивших курс и разлетевшихся по стране.
И отправился он один, безоружный (с одним лишь обязательным кинжалом на поясе), без охраны, даже и верного Гуиндаччо Буонаккорсо не захватив с собою, хоть и остерегал его одноглазый пират:
— В городе еще неспокойно, господин, могут убить!
— Неважно! Ты оставайся тоже! — отверг Бальтазар. — Я иду один!
Он был в простой кожаной куртке горожанина и в обычной круглой шапке, натягивающейся на голову. И в этом простом наряде странно казался и моложе, и стройнее.
Да, конечно, давно не мальчик, мужчина, сорок лет уже! И все-таки, сняв с себя кардинальскую мантию, он словно сбросил лишние годы. Он шел пешком и не торопился, оглядывал и узнавал постаревшие дома, а в знакомой улице остановился вовсе. Нет, не на свидание любви направлялся он! Да и сколько лет сейчас Име Давероне, той, прежней девочке с распахнутым взором глубоких бархатных глаз? Сорок? Около сорока? И как примет она его? И что он скажет ей? Но хотя бы поблагодарит Иму за то, давнее, спасение от тюрьмыи костра! Только посидит рядом, грустно следя, как постарела, как изменилась ее, когда-то любимая им плоть, проследит отяжелевший стан, жесткие морщины лица…
Почему же так сохнет во рту и так бешено бьется сердце, не бившееся так ни в сухопутном бою, ни в морской пучине, когда они не чаяли остаться в живых?
Кардинал, папский легат и хозяин трех областей оробел, словно мальчишка. И должен был постоять и унять дрожь рук прежде, чем взяться за бронзовый дверной молоток. Сколько лет! И он ведь почти не вспоминал о ней во все эти прошедшие годы! Почему же сейчас, вновь оказавшись в Болонье, он дрожит и медлит, как юноша перед первым свиданием?
Косса решительно нахмурил брови, устыдясь самого себя, и взялся за ручку молотка.
Удары, отзвучав, словно упали в пропасть, породив тишину. Сперва показалось даже, что в доме никого нет. Но вот раздались неспешные шаги, загремели запоры дверей. Чей-то любопытный взгляд уставился на него сквозь дверной глазок.
Кажется, служанка признала-таки Коссу. Дверь распахнулась, и первые слова женщины, растерянно уставившейся на Бальтазара, были:
— А Имы нет!
— Уехала? Куда? Где?… — начал было Косса.
— В прошлом году госпожа Давероне вышла замуж! — возразила она, тут же и похвастав: — У нее богатый муж, Аньоло Джаноби, и они живут теперь в Милане!
Милан, увы, не был ни папской резиденцией, ни областью, зависимой от Бонифация IX… Постояв, еще что-то спросив (сам не запомнил, что), Бальтазар, повеся голову, тронулся в обратный путь.
Служанка еще не успела закрыть дверь, когда он обернулся:
— Скажи госпоже, если ее увидишь, — выговорил он, — что приходил Бальтазар Косса! Приходил ее поблагодарить… За прежнее… За что, она знает сама…
И — махнул рукой. И быстро, уже не оглядываясь, пошел назад. Как все-таки нелепо проходит жизнь! Как беспощадно время! И успеет ли он хоть что-то достойкое совершить в этом злом мире, или так и продолжит прятать приступы усталости и отчаяния в новых и новых женских объятиях, дающих ему — пусть на краткий миг! — прежнее ощущение молодости и безграничных надежд: там, впереди, за гранью окоема, за подлостью, скудостью, скукой и грызней измельчавшего человечества!
Двое-трое прохожих обернулись, глянув ему вослед. Кто-то тронулся было за ним, сжимая рукоять спрятанного стилета. Косса шел, не оглядываясь, и сейчас его, возможно, легко было бы и убить, нагнав и ударивши ножом.
XXIX
В сводчатой двусветной палате, три окна которой глядят в густой сад, из которого, вместе с запахами цветущих деревьев, вливаются вечерняя прохлада и тишина, а три противоположных обращены к Болонье, где на палево-оранжевом, густеющем на глазах и лиловеющем закате высятся уходящие к небесам узкие квадратные башни, две из которых, Азинелли и Гаризенда, наклонены, словно зубы дракона. Об одной из этих башен, наполовину разобранной уже в середине XIV века, мы находим упоминание даже в «Божественной комедии» божественного Данте:
Как Гаризенда, если стать под свес,
Вершину словно клонит понемногу,
Навстречу туче в высоте небес.
Видны ласточкины хвосты зубцов старинных палаццо и нового купеческого подворья да темнеющая череда черепичных кровель, уже неразличимая в деталях, уже превращенная в одну неровную, изломанную линию, готовую слиться с небом и утонуть в темноте. Вдали, мелодично и одиноко, бьет колокол, отмечая часы.
В комнате пылает камин. В глубине, занимая всю стену, громоздится резной буфет черного дерева с пухлыми амурами на дверцах в виноградных гроздьях и закрученных листьях аканта, весь заставленный приготовленными блюдами, снедью и темными бутылями с вином. Две молчаливые женщины в кружевных наколках и парень-слуга из кардинальской челяди, призванный, чтобы таскать тяжести: супницы, неподъемное серебряное блюдо жаркого, пузатые оплетенные бутыли с вином, — накрывают стол.
За столом, в креслицах, нарочито раздобытых Коссой, семеро мужчин, женщин-сотрапезниц тут нет. Сам хозяин — кардинал Бальдассаре Косса, молодой Леонардо Бруни, или Аретино, недавно прибывший из Флоренции, сподвижник Коссы Ринери Гуинджи и старые болонские друзья, буквально раскопанные Бальтазаром: Изолани, Малавольти да Канески, Пополески и Гоццадини.
Они еще присматриваются друг к другу — не виделись столько лет! Разговор идет о том, о сем: о несогласиях римского и авиньонского пап, о строительстве собора Святого Петрония в Болонье, и Косса бросает, с оттенком небрежной гордости:
— Если я сумею его довершить, это будет самый большой собор в Италии!
Пробуют вина, обоняют аромат блюд, медлят, пока слуги еще снуют вокруг стола.
Косса, развалясь в кресле, говорит Аретино (он уже представил флорентийца своим друзьям):
— Знаешь, Леонардо, ты еще молод для нас! Мы все были молоды, и нам дороги воспоминания прежних годов! Но в шестнадцать лет мы бы сейчас плясали и дурачились на лугу, в двадцать — сидели у костра с бокалами в руке, обнимая подруг, в тридцать — а это как раз твой нынешний возраст! — спорили о поэзии и политике, в сорок — а многим из нас уже за сорок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
 стеклянная складная шторка для ванной купить 

 Атлас Конкорд Force Floor