И тут произошло то же самое.
— Правильно ли будет лишить церковь ее законного главы? — заявил Бенедикт XIII, утвердясь. — А законным, настоящим папой являюсь только я! Я не могу доверить управление церковью проклятому раскольнику!
Он оттягивал и оттягивал решение, уверяя всех, что готов обсудить существующее положение и «уступить тому, кто прав». Послы ездили из Рима в Авиньон и обратно, перехватывались письма, плелись интриги.
Король Франции и Парижский парламент в конце концов потеряли терпение. Французская армия окружила Авиньон. Четырнадцатого апреля 1399-го года Бенедикт XIII сдался и обещал сложить тиару «как только Бонифаций IX сделает то же самое».
Франция, Англия, Кастилия и другие страны отправили послов в Рим, предлагая Бонифацию отречься. Бонифаций IX в растерянности вновь кинулся к Коссе.
— Обещай! — сурово ответил тот.
Бонифаций обещал ответить, но ответов так и не дал.
Бонифация IX порешили «взять измором». Но тут германский император Венцеслав, противник его, был свергнут, оставшись королем Чехии, и на престол сел Рупрехт, сторонник Бонифация IX. Союз государей, направленный против римского папы, распался. Томачелли мог торжествовать.
Но в это время, сговорясь с Бенедиктом XIII и правителем Прованса, подняли восстание в Риме Колонна и Онорато Каэтани, властитель Фонди.
— Свободу Риму! Смерть тирану папе! — кричал народ под стенами замка Ангела, куда укрылся растерянный Бонифаций IX. Казалось, все было кончено, и текут последние — не часы! — минуты пребывание Томачелли на престоле Святого Петра. Папские клирики начинали разбегаться, как мыши.
Томачелли, брошенный, жалкий, потерявший свою богатырскую стать, вышел на галерею, то ли глянуть на осаждающих, то ли в поисках спасения. Он готов был драться, вести войска в бой, но как папа не мог этого сделать и потому пребывал в полной растерянности. Да и братья его, Андреа и Антонелло, были невесть где. Навстречу ему быстрыми твердыми шагами шел Косса, в железных доспехах сверх церковного облачения.
— Бальтазар, все погибло! Громят Латеран!
— Знаю! — бросил Косса. — Где твои солдаты, где гвардия?! Вручи мне власть над папским войском, покуда все действительно не погибло!
Томачелли бросился к нему, аж возрыдав. Была, была сочинена и написана в одну минуту грамота, по которой Косса становился верховным «капитаном» всех папских войск, раскиданных по городу, оробевших, готовых уже начать сдаваться в плен.
Речь Бальтазара к полку гвардии была редкостной по своеобразию ораторских приемов. Во-первых, он ударом железной перчатки по лицу сбил с ног капитана, а растерянным лейтенантам сунул под нос, почти не глядя, папскую буллу. Затем последовало: «Кто первый ждет, когда его шкуру натянут на барабан?» — и дальнейшую речь папского секретаря, обращенную к солдатам, даже перевести на нормальный язык невозможно, ибо это была речь, подобная тем, каковые произносились на пиратских кораблях перед абордажем вражеского судна. Уже через десять минут капитан, кое-как обмывший лицо, суетился, преданно заглядывая в глаза Коссе, караульня опустела, а взбодренные солдаты, бряцая оружием, выходили и строились в ряды. К вечеру Коссе удалось стянуть воедино большую часть папской гварди. Ночью в улицах шли, не прекращаясь, во тьме, при свете вспыхивающих факелов, короткие стычки, а утром Колонна, безуспешно пытавшийся всю ночь собрать восставших в какое-то подобие стройного войска, был утеснен у Палатинского холма, отброшен к старому цирку и тут полностью разбит, а его нестройное войско разогнано по дворам.
Тридцать римлян-зачинщиков Косса доставил папе.
— Повесить их! — приказал Бонифаций IX.
На улице ярилась и шумела толпа, сдерживаемая лишь редкою цепью солдат, и Косса, оставшись с глазу на глаз с Томачелли (тот, пыхая новоприобретенным воинским духом, велел Бальтазару приготовить анафему Колонне).
— Анафема подождет! — отозвался Косса и, твердо глядя в глаза Томачелли, заявил: — Святой отец! Люди, которых я арестовал, всего лишь подчиненные сбежавших правителей. Достаточно просто заключить их в тюрьму.
— Нет, повесить! — уперся Бонифаций IX, стремившийся непременно отомстить за свой давешний страх. Косса недовольно пожал плечами.
Пока искали палача, народ шумел, вскипали угрозы и проклятия. Бледный захлопотанный секретарь, Дитрих фон Ним, выскочил, наконец, растерянно вытирая пот с чела:
— Палача не сумели найти! Его нет в Риме!
В ту эпоху, как и в нынешнюю, убивали охотно и много. Но в должности палача (в отличие от нашего времени!) виделось что-то такое омерзительное, что добровольно становиться палачом, либо исполнять палаческие обязанности, не желал никто. (На Руси так было еще и в XIX столетии. Единожды казнь не состоялась, поскольку старый палач умер, а нового еще не было, и даже из пожизненно заключенных преступников никого не нашлось, кто бы согласился исполнить палаческие обязанности!)
Но Бонифаций, уже полностью вошедший в роль строгого судьи, нашелся и тут. Выйдя к схваченным, он объявил громогласно:
— Тот из вас, кто повесит остальных двадцать девять, будет помилован!
И палач нашелся. Это был темноволосый юноша с топорной работы каким-то неправильным лицом в крупных угрях и с сальными спутанными волосами.
Из толпы обреченных выдвинулся старик с трехдневной седой щетиною на круто выпирающем подбородке.
— Ты повесишь меня, своего отца?! — вопросил он. — И братьев своих тоже?
— Тебя, старый дурень, в первую голову! — ответил, нагло ухмыляясь, парень. — Это же ты втравил всех нас в это дело, уверял, что Колонна победит, что придут французские войска на помощь. Где они?
Толпа гляделыциков притихла, уразумевши, что происходит. Меж тем, парень затянул веревку на шее отца, подвел старика к помосту наспех возведенной виселицы и столкнул вниз. Тот дернулся раз, другой, пытаясь вздынуть связанные руки, и затих. Из двоих братьев добровольного палача один не сказал ничего, второй же плюнул в лицо убийце и выкрикнул:
— Жаль, что мать тебя меж ног не задавила, Иуда!
Дальше пошло резвее: один за другим, один за другим. Наконец, порядком умученный вешатель слез с помоста и двинулся было прочь. Но по знаку Бонифация его тоже схватили, и папа, смеясь, сказал ему:
— Ты тоже будешь повешен! Хотя бы за то, что не пожалел своих родных. Он взглянул на Коссу: — Бальтазар, твой старый друг Буонаккорсо может его повесить?
— Святой отец, он же теперь священник, а не пират! — ответил Косса, подергивая плечами.
— Пусть снимет сутану! — упорствовал Бонифаций.
— Он не согласится! — с легким презрением отверг Бальтазар.
Но тут толпа, напиравшая на солдат, взорвалась криками:
— Как это? Его не должны повесить! Сам папа обещал ему жизнь!
Немо наблюдавшие расправу римляне теперь уже нехотели убийств, и стражники, поглядывая на Бонифация, чуть растерянно отступали, ломая строй. Толпа рухнула водопадом. Юношу схватили, оттащили от стражи и, говорят, доволокли до городских ворот и отпустили на все четыре стороны. Дальнейшего дела иметь с убийцей своего отца и братьев не хотел никто.
После этой казни они сидели вдвоем, дуясь друг на друга, и пили вино, закусывая устрицами и черными жирными маслинами.
— Почему ты не помог мне справиться с этой толпой, Бальтазар? — спрашивает Томачелли с обидой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Правильно ли будет лишить церковь ее законного главы? — заявил Бенедикт XIII, утвердясь. — А законным, настоящим папой являюсь только я! Я не могу доверить управление церковью проклятому раскольнику!
Он оттягивал и оттягивал решение, уверяя всех, что готов обсудить существующее положение и «уступить тому, кто прав». Послы ездили из Рима в Авиньон и обратно, перехватывались письма, плелись интриги.
Король Франции и Парижский парламент в конце концов потеряли терпение. Французская армия окружила Авиньон. Четырнадцатого апреля 1399-го года Бенедикт XIII сдался и обещал сложить тиару «как только Бонифаций IX сделает то же самое».
Франция, Англия, Кастилия и другие страны отправили послов в Рим, предлагая Бонифацию отречься. Бонифаций IX в растерянности вновь кинулся к Коссе.
— Обещай! — сурово ответил тот.
Бонифаций обещал ответить, но ответов так и не дал.
Бонифация IX порешили «взять измором». Но тут германский император Венцеслав, противник его, был свергнут, оставшись королем Чехии, и на престол сел Рупрехт, сторонник Бонифация IX. Союз государей, направленный против римского папы, распался. Томачелли мог торжествовать.
Но в это время, сговорясь с Бенедиктом XIII и правителем Прованса, подняли восстание в Риме Колонна и Онорато Каэтани, властитель Фонди.
— Свободу Риму! Смерть тирану папе! — кричал народ под стенами замка Ангела, куда укрылся растерянный Бонифаций IX. Казалось, все было кончено, и текут последние — не часы! — минуты пребывание Томачелли на престоле Святого Петра. Папские клирики начинали разбегаться, как мыши.
Томачелли, брошенный, жалкий, потерявший свою богатырскую стать, вышел на галерею, то ли глянуть на осаждающих, то ли в поисках спасения. Он готов был драться, вести войска в бой, но как папа не мог этого сделать и потому пребывал в полной растерянности. Да и братья его, Андреа и Антонелло, были невесть где. Навстречу ему быстрыми твердыми шагами шел Косса, в железных доспехах сверх церковного облачения.
— Бальтазар, все погибло! Громят Латеран!
— Знаю! — бросил Косса. — Где твои солдаты, где гвардия?! Вручи мне власть над папским войском, покуда все действительно не погибло!
Томачелли бросился к нему, аж возрыдав. Была, была сочинена и написана в одну минуту грамота, по которой Косса становился верховным «капитаном» всех папских войск, раскиданных по городу, оробевших, готовых уже начать сдаваться в плен.
Речь Бальтазара к полку гвардии была редкостной по своеобразию ораторских приемов. Во-первых, он ударом железной перчатки по лицу сбил с ног капитана, а растерянным лейтенантам сунул под нос, почти не глядя, папскую буллу. Затем последовало: «Кто первый ждет, когда его шкуру натянут на барабан?» — и дальнейшую речь папского секретаря, обращенную к солдатам, даже перевести на нормальный язык невозможно, ибо это была речь, подобная тем, каковые произносились на пиратских кораблях перед абордажем вражеского судна. Уже через десять минут капитан, кое-как обмывший лицо, суетился, преданно заглядывая в глаза Коссе, караульня опустела, а взбодренные солдаты, бряцая оружием, выходили и строились в ряды. К вечеру Коссе удалось стянуть воедино большую часть папской гварди. Ночью в улицах шли, не прекращаясь, во тьме, при свете вспыхивающих факелов, короткие стычки, а утром Колонна, безуспешно пытавшийся всю ночь собрать восставших в какое-то подобие стройного войска, был утеснен у Палатинского холма, отброшен к старому цирку и тут полностью разбит, а его нестройное войско разогнано по дворам.
Тридцать римлян-зачинщиков Косса доставил папе.
— Повесить их! — приказал Бонифаций IX.
На улице ярилась и шумела толпа, сдерживаемая лишь редкою цепью солдат, и Косса, оставшись с глазу на глаз с Томачелли (тот, пыхая новоприобретенным воинским духом, велел Бальтазару приготовить анафему Колонне).
— Анафема подождет! — отозвался Косса и, твердо глядя в глаза Томачелли, заявил: — Святой отец! Люди, которых я арестовал, всего лишь подчиненные сбежавших правителей. Достаточно просто заключить их в тюрьму.
— Нет, повесить! — уперся Бонифаций IX, стремившийся непременно отомстить за свой давешний страх. Косса недовольно пожал плечами.
Пока искали палача, народ шумел, вскипали угрозы и проклятия. Бледный захлопотанный секретарь, Дитрих фон Ним, выскочил, наконец, растерянно вытирая пот с чела:
— Палача не сумели найти! Его нет в Риме!
В ту эпоху, как и в нынешнюю, убивали охотно и много. Но в должности палача (в отличие от нашего времени!) виделось что-то такое омерзительное, что добровольно становиться палачом, либо исполнять палаческие обязанности, не желал никто. (На Руси так было еще и в XIX столетии. Единожды казнь не состоялась, поскольку старый палач умер, а нового еще не было, и даже из пожизненно заключенных преступников никого не нашлось, кто бы согласился исполнить палаческие обязанности!)
Но Бонифаций, уже полностью вошедший в роль строгого судьи, нашелся и тут. Выйдя к схваченным, он объявил громогласно:
— Тот из вас, кто повесит остальных двадцать девять, будет помилован!
И палач нашелся. Это был темноволосый юноша с топорной работы каким-то неправильным лицом в крупных угрях и с сальными спутанными волосами.
Из толпы обреченных выдвинулся старик с трехдневной седой щетиною на круто выпирающем подбородке.
— Ты повесишь меня, своего отца?! — вопросил он. — И братьев своих тоже?
— Тебя, старый дурень, в первую голову! — ответил, нагло ухмыляясь, парень. — Это же ты втравил всех нас в это дело, уверял, что Колонна победит, что придут французские войска на помощь. Где они?
Толпа гляделыциков притихла, уразумевши, что происходит. Меж тем, парень затянул веревку на шее отца, подвел старика к помосту наспех возведенной виселицы и столкнул вниз. Тот дернулся раз, другой, пытаясь вздынуть связанные руки, и затих. Из двоих братьев добровольного палача один не сказал ничего, второй же плюнул в лицо убийце и выкрикнул:
— Жаль, что мать тебя меж ног не задавила, Иуда!
Дальше пошло резвее: один за другим, один за другим. Наконец, порядком умученный вешатель слез с помоста и двинулся было прочь. Но по знаку Бонифация его тоже схватили, и папа, смеясь, сказал ему:
— Ты тоже будешь повешен! Хотя бы за то, что не пожалел своих родных. Он взглянул на Коссу: — Бальтазар, твой старый друг Буонаккорсо может его повесить?
— Святой отец, он же теперь священник, а не пират! — ответил Косса, подергивая плечами.
— Пусть снимет сутану! — упорствовал Бонифаций.
— Он не согласится! — с легким презрением отверг Бальтазар.
Но тут толпа, напиравшая на солдат, взорвалась криками:
— Как это? Его не должны повесить! Сам папа обещал ему жизнь!
Немо наблюдавшие расправу римляне теперь уже нехотели убийств, и стражники, поглядывая на Бонифация, чуть растерянно отступали, ломая строй. Толпа рухнула водопадом. Юношу схватили, оттащили от стражи и, говорят, доволокли до городских ворот и отпустили на все четыре стороны. Дальнейшего дела иметь с убийцей своего отца и братьев не хотел никто.
После этой казни они сидели вдвоем, дуясь друг на друга, и пили вино, закусывая устрицами и черными жирными маслинами.
— Почему ты не помог мне справиться с этой толпой, Бальтазар? — спрашивает Томачелли с обидой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110