Крупные рекламодатели из других штатов аннулировали свои контракты, местные читатели отказывались от подписки. Развертывалась длинная цепь последовательно наслаивавшихся обвинений: техасцы обвиняли Даллас, американцы — Техас, весь мир обвинял Соединенные Штаты. Однако не все звенья цели были одинаковы по значению. Некоторые люди и даже население целых городов занялись копанием в собственных душах. Редактор издающейся в Остине (Техас) газеты «Америкен» писал:
«Злодейское убийство, оборвавшее жизнь Джона Кеннеди, было подготовлено ненавистью и фанатизмом, гнилым духом самодовольства, придающим проповедникам этого фанатизма и ненависти вид респектабельности, равно как и нашей упрямой уверенностью в собственной непогрешимости, когда мы навешиваем ярлыки изменников или простофиль на тех, кто не согласен с нами».
Однако эта самокритика не встретила сочувствия среди столпов далласского общества. Из двух ежедневных газет в городе, пожалуй, лишь «Таймс геральд» была склонна предаваться размышлениям. Однако 22 ноября, после того как работа над вечерним изданием газеты была закончена, ее издатель воздал должное способностям своих сотрудников в выражениях, могущих служить рачительнейшим примером самодовольства. «Сегодня вы великолепно потрудились, — писал он в своем заявлении, опубликованном в то время, как самолет президента взял курс на Эндрюс — Ни одна газета нашей страны не могла бы лучше справиться со своей задачей в столь жесткие сроки. Все вы имели труднейшие поручения и без колебаний их выполнили». И лишь, как бы нечаянно вспомнив, что он упустил что-то, издатель добавил: «Сегодня печальный день».
Он добавил и еще кое-что другое, осветившее то смутное беспокойство, которое тогда охватило обитателей Далласа. «В предстоящие несколько дней нам надо будет писать об этой истории с наибольшим тактом, — наставительно говорил издатель далласской газеты, — раз все это произошло в нашем городе, мы оказались перед своего рода судом».
Да, их действительно строго судили, и они весьма болезненно ощущали это. Их местный патриотизм был в опасности. Далласу с большой буквы угрожало превращение в незаметный Даллас — с маленькой буквы. По словам спортивного обозревателя газеты «Таймс геральд», у жителей города было такое же ощущение, как у игроков, оштрафованных судьей на полпути н верному голу. В этих условиях не было смысла оспаривать решение судьи. Зрители все равно не поняли бы этого. Существовал только один выход: вернуться к своим воротам и начать все сначала.
Восстановить престиж города было, конечно, делом нелегким. Но населявшие северные пригороды Далласа крупные дельцы были мастера проворачивать большие дела. Разумеется, надо пойти на определенные жертвы. Необходимо публично отречься от некоторых малозначащих организаций. Конгрессмена Брюса Элджера придется принести в жертву. Но беда не велика. Следующей осенью его можно будет заменить Кэйбеллом, мэром Далласа. Пока же редакционные статьи газеты «Морнинг ньюс» должны звучать мягко. Конечно, никто не в восторге от того, что с каждым новым самолетом на аэродром Лав Филд прибывают толпы людей. Однако говорить им об этом ни в коем случав нельзя. Напротив, им следует показать, что значит гостеприимство по-далласски. Иногородних корреспондентов надо обеспечить столами и телефонами в редакции «Морнинг ньюс» и снабдить их рекомендательными письмами к людям, способным рассказать им, что из себя в действительности представляет город Даллас.
Начальник полиции Далласа Джесс Карри мог бы причинить наибольшие неприятности отцам города. Он уже запачкал парадный портрет Далласа, а сейчас ему доверили взять под стражу Ли Освальда. Ни в коем случае нельзя было бы допустить, чтобы он еще проявил хотя бы малейшую грубость в отношении журналистов, наводнивших пять отделов на третьем этаже полицейского управления.
От начальника полиции и окружного прокурора Генри М. Уэйда теперь требовалось, чтобы они примирились с этим нашествием и терпели все возникающие из-за этого неудобства. Они обязаны знакомить прессу со всеми имеющимися у них сведениями об известном арестанте, который содержался в одной из камер для особо опасных преступников на пятом этаже. Карри и Уэйд строго следовали такого рода указаниям. Попав под перекрестный огонь журналистов, они уступили их требованиям, но, поступая так, они навлекли на себя новые беды. Ведь политика уступок журналистам неизбежно влечет за собой полную и безоговорочную капитуляцию перед ними.
Репортеры-ветераны были в ужасе. Анри де Турнюр из парижской «Франс суар» сказал одному руководителю фирмы «Нейман — Маркюск»:
— Из всех полицейских, каких мне только приходилось видеть, ваши настроены наиболее благосклонно в отношении прессы. Да поможет вам бог!
Опытные юристы также были крайне обеспокоены.
К вечеру 22 ноября сотрудничество властей Далласа с корреспондентами газет и телевидения приобрело такие масштабы, что в Вашингтоне бодрствующий на своем посту заместитель отсутствующего министра юстиции став серьезно опасаться, возможно ли будет после всего этого оспаривать апелляцию подсудимого, если он будет осужден в подобной обстановке. Карри и Уэйд без участия каких-либо адвокатов со стороны обвиняемого фактически чинили суд над ним по телевидению. Они раскрыли прессе козыри обвинения не менее пятнадцати раз.
Это уже превратилось в пародию на правосудие, и Катценбах вынужден был позвонить представителю федеральной юстиции в Далласе Бэрфуту Сандерсу и поделиться с ним своими опасениями.
— Представьте себе, — сказал он, — какой будет кошмар, если убийца президента будет признан виновным, а Верховный суд США отвергнет это решение на том основании, что у убийцы не было адвоката. Вот как низко мы бы пали тогда в глазах у всех.
Сандерс попытался вмешаться. Однако федеральный прокурор не властен над тюремной администрацией штата. В то время как перед любым писакой открывалась зеленая улица, федерального прокурора, не являющегося представителем прессы, просто игнорировали.
А все же коронный номер этого поразительного спектакля был неизвестен никому за пределами полицейского управления Далласа. Размышляя о юридических правах обвиняемого и пугающей возможности отмены решения суда, Катценбах наивно полагал, что все незнакомцы в штатском платье, снующие вокруг облаченных в форму полицейских на экране его телевизора, были подлинными корреспондентами газет или телевизионными комментаторами. Однако пятница 22 ноября 1963 года была лишь первым из четырех дней, когда все было возможно. Как показали последующие события, Катценбах слишком многое принимал на веру.
Карри жаждал похвал и как огня боялся вызвать неудовольствие. Поэтому он отменил меры предосторожности, обычные в тех случаях, когда интерес публики к преступлению приобретает характер истерии. Никто из его полицейских не проверял даже удостоверений личности у представителей печати. Двери были фактически открыты настежь для всех. Видеопленки телевидения, запечатлевшие события тех дней, напоминают массовые свалки из гангстерских кинофильмов. На ролях статистов выступают истцы и свидетели по другим делам, оказавшиеся в это время в здании полиции, заключенные и их родственники, родственники полицейских, жулики и пьяницы, забравшиеся сюда из злачного района Харвуд-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
«Злодейское убийство, оборвавшее жизнь Джона Кеннеди, было подготовлено ненавистью и фанатизмом, гнилым духом самодовольства, придающим проповедникам этого фанатизма и ненависти вид респектабельности, равно как и нашей упрямой уверенностью в собственной непогрешимости, когда мы навешиваем ярлыки изменников или простофиль на тех, кто не согласен с нами».
Однако эта самокритика не встретила сочувствия среди столпов далласского общества. Из двух ежедневных газет в городе, пожалуй, лишь «Таймс геральд» была склонна предаваться размышлениям. Однако 22 ноября, после того как работа над вечерним изданием газеты была закончена, ее издатель воздал должное способностям своих сотрудников в выражениях, могущих служить рачительнейшим примером самодовольства. «Сегодня вы великолепно потрудились, — писал он в своем заявлении, опубликованном в то время, как самолет президента взял курс на Эндрюс — Ни одна газета нашей страны не могла бы лучше справиться со своей задачей в столь жесткие сроки. Все вы имели труднейшие поручения и без колебаний их выполнили». И лишь, как бы нечаянно вспомнив, что он упустил что-то, издатель добавил: «Сегодня печальный день».
Он добавил и еще кое-что другое, осветившее то смутное беспокойство, которое тогда охватило обитателей Далласа. «В предстоящие несколько дней нам надо будет писать об этой истории с наибольшим тактом, — наставительно говорил издатель далласской газеты, — раз все это произошло в нашем городе, мы оказались перед своего рода судом».
Да, их действительно строго судили, и они весьма болезненно ощущали это. Их местный патриотизм был в опасности. Далласу с большой буквы угрожало превращение в незаметный Даллас — с маленькой буквы. По словам спортивного обозревателя газеты «Таймс геральд», у жителей города было такое же ощущение, как у игроков, оштрафованных судьей на полпути н верному голу. В этих условиях не было смысла оспаривать решение судьи. Зрители все равно не поняли бы этого. Существовал только один выход: вернуться к своим воротам и начать все сначала.
Восстановить престиж города было, конечно, делом нелегким. Но населявшие северные пригороды Далласа крупные дельцы были мастера проворачивать большие дела. Разумеется, надо пойти на определенные жертвы. Необходимо публично отречься от некоторых малозначащих организаций. Конгрессмена Брюса Элджера придется принести в жертву. Но беда не велика. Следующей осенью его можно будет заменить Кэйбеллом, мэром Далласа. Пока же редакционные статьи газеты «Морнинг ньюс» должны звучать мягко. Конечно, никто не в восторге от того, что с каждым новым самолетом на аэродром Лав Филд прибывают толпы людей. Однако говорить им об этом ни в коем случав нельзя. Напротив, им следует показать, что значит гостеприимство по-далласски. Иногородних корреспондентов надо обеспечить столами и телефонами в редакции «Морнинг ньюс» и снабдить их рекомендательными письмами к людям, способным рассказать им, что из себя в действительности представляет город Даллас.
Начальник полиции Далласа Джесс Карри мог бы причинить наибольшие неприятности отцам города. Он уже запачкал парадный портрет Далласа, а сейчас ему доверили взять под стражу Ли Освальда. Ни в коем случае нельзя было бы допустить, чтобы он еще проявил хотя бы малейшую грубость в отношении журналистов, наводнивших пять отделов на третьем этаже полицейского управления.
От начальника полиции и окружного прокурора Генри М. Уэйда теперь требовалось, чтобы они примирились с этим нашествием и терпели все возникающие из-за этого неудобства. Они обязаны знакомить прессу со всеми имеющимися у них сведениями об известном арестанте, который содержался в одной из камер для особо опасных преступников на пятом этаже. Карри и Уэйд строго следовали такого рода указаниям. Попав под перекрестный огонь журналистов, они уступили их требованиям, но, поступая так, они навлекли на себя новые беды. Ведь политика уступок журналистам неизбежно влечет за собой полную и безоговорочную капитуляцию перед ними.
Репортеры-ветераны были в ужасе. Анри де Турнюр из парижской «Франс суар» сказал одному руководителю фирмы «Нейман — Маркюск»:
— Из всех полицейских, каких мне только приходилось видеть, ваши настроены наиболее благосклонно в отношении прессы. Да поможет вам бог!
Опытные юристы также были крайне обеспокоены.
К вечеру 22 ноября сотрудничество властей Далласа с корреспондентами газет и телевидения приобрело такие масштабы, что в Вашингтоне бодрствующий на своем посту заместитель отсутствующего министра юстиции став серьезно опасаться, возможно ли будет после всего этого оспаривать апелляцию подсудимого, если он будет осужден в подобной обстановке. Карри и Уэйд без участия каких-либо адвокатов со стороны обвиняемого фактически чинили суд над ним по телевидению. Они раскрыли прессе козыри обвинения не менее пятнадцати раз.
Это уже превратилось в пародию на правосудие, и Катценбах вынужден был позвонить представителю федеральной юстиции в Далласе Бэрфуту Сандерсу и поделиться с ним своими опасениями.
— Представьте себе, — сказал он, — какой будет кошмар, если убийца президента будет признан виновным, а Верховный суд США отвергнет это решение на том основании, что у убийцы не было адвоката. Вот как низко мы бы пали тогда в глазах у всех.
Сандерс попытался вмешаться. Однако федеральный прокурор не властен над тюремной администрацией штата. В то время как перед любым писакой открывалась зеленая улица, федерального прокурора, не являющегося представителем прессы, просто игнорировали.
А все же коронный номер этого поразительного спектакля был неизвестен никому за пределами полицейского управления Далласа. Размышляя о юридических правах обвиняемого и пугающей возможности отмены решения суда, Катценбах наивно полагал, что все незнакомцы в штатском платье, снующие вокруг облаченных в форму полицейских на экране его телевизора, были подлинными корреспондентами газет или телевизионными комментаторами. Однако пятница 22 ноября 1963 года была лишь первым из четырех дней, когда все было возможно. Как показали последующие события, Катценбах слишком многое принимал на веру.
Карри жаждал похвал и как огня боялся вызвать неудовольствие. Поэтому он отменил меры предосторожности, обычные в тех случаях, когда интерес публики к преступлению приобретает характер истерии. Никто из его полицейских не проверял даже удостоверений личности у представителей печати. Двери были фактически открыты настежь для всех. Видеопленки телевидения, запечатлевшие события тех дней, напоминают массовые свалки из гангстерских кинофильмов. На ролях статистов выступают истцы и свидетели по другим делам, оказавшиеся в это время в здании полиции, заключенные и их родственники, родственники полицейских, жулики и пьяницы, забравшиеся сюда из злачного района Харвуд-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158