Витя Бибиков в больнице — депрессия, а то бы Жорик и его привлек… Но грустить о Вите было некогда.
Спектакль-концерт назвали «Салом, друзья!». Вели его девушки. Это был как бы множественный конферанс. Платья сшили по эскизам Акимова. Но кто придумал придать девушкам облик невест? Возможно, Юткевич и Акимов вместе. Никаких украшений (серег, колец, ожерелий), белые шелковые платья до полу (сзади «молния»), ворот по шее, рукава с гребешками (до локтя), а за поясом у каждой платочек (синий, красный, желтый, зеленый, оранжевый…). По ходу концерта платья должны были трансформироваться, у некоторых актрис юбки были съемные.
Мелодии Генриха Вагнера легко запоминались, но лишь у Королевой был отличный слух, остальные «невесты» в белых платьях фальшивят, а «невестам» фальшивить нельзя! Надо репетировать!
Яша Бураковский оказался превосходным завпостом. А его женитьба на Ольге Митяшиной для фронтового театра — удачей.
Митяшка едва появилась в Сталинабаде, все в нее — как когда-то в Русанову — влюбились. Не красавица но прелесть. Льняные кудри по плечам, на солнце светятся. Скуластенькая — из Сыктывкара. Тоненькая. Улыбнется — все отдать мало.
Девятнадцать лет… Сыграла в «Русских людях» К. Симонова шоферку Валю. Заменили… Отпустили вместе с Яшей во фронтовой театр.
При Митяшке Жорик не сквернословил.
Спектакль-концерт «Салом, друзья!» Управление по делам искусств приняло без возражений. Собрались у Степановой. Над тахтой — шелковое сюзане, у тахты — шкура снежного барса, подарок Мыколы. Пили сухое вино. Жорик не вытерпел:
— Дайте мне зеленого чая! Смотреть на вас противно, а в горле першит!
Галя налила Жорику в пиалу кок-чай. Менглет посмотрел на пятнистую шкуру:
— Подарок Мыколы?
Да. Он его сам застрелил. — Румянец Гали стал слегка гуще. — Я никогда не скрывала своих дружеских отношений с Николаем Арсеньевичем, но не будем больше о нем говорить. Он пройденный этап.
Бендер сказал:
— Мы поговорим о Менглете. Принято?
— Единогласно! — сказала Галя.
— Он не человек! — сказал Бендер.
— Вот как? — засмеялась Королева. Бендер поймал ее руку, поцеловал.
Прошу прощения, Валенька, но истина всего дороже! Менглет — гомункулюс. Его вырастили в колбе! Но великий ученый, Бендер хлебнул вина, — равный Мечникову, Менделееву, Вернадскому и Павлову, вместе взятым, допустил маленькую ошибку.
— Какую? — спросил Менглет.
— Ученый, намереваясь создать в колбе идеального человека, забыл, что идеальных людей не бывает. У каждого есть какой-нибудь недостаток — у тебя нет! Ты не человек.
— Шурик, это грубая лесть, — сказала Галя.
— Нет, это жестокая правда.
Бендер налил в чистый стакан вина, протянул Жорику:
— Выпей! Капельку! Программа принята, на днях выезжаем — выпей за нас, твоих сподвижников!
— Не могу! — ответил Жорик.
— Дикого твоего… освободили… Он уже не «враг народа», а первый артист Театра имени Вахтангова… За нас выпить не можешь — выпей за Дикого!
— Ты провокатор! — сказал Жорик.
— Выпей капельку за Дикого! — сказал Бендер.
— Не могу, не могу! — сказал Менглет.
— Все ясно, — сказал Бендер. — Коля Волчков тоже непьющий, но за Дикого Волчков бы выпил… капельку. Ты не можешь.
— Не могу!
— А почему?
— Так устроен мой организм.
— Это верно! — согласился Бендер. — Ученый, вырастивший тебя в колбе, забыл, что гомо сапиенс пьет не только воду, но и горячительные напитки. Я — пью. Я гомо сапиенс. Ты — гомункулюс! Выпив хотя бы каплю спиртного, ты взорвешься, исчезнешь, испаришься!
— Может быть, — сказал Менглет.
Не может быть, а точно! И ты об этом догадался? Умен — догадался. И, беспокоясь, что другие догадаются, придумал, чтобы никто не сомневался, что ты обыкновенный человек… ты придумал…
— Что я придумал?
— Кстати и некстати ругаться матом!
Все расхохотались.
— Русский человек не обходится без мата. Ты — гомункулюс — материшься, чтобы никто не сомневался, что ты русский человек!
— Мой прадед по отцу — француз, — сказал Менглет.
— Но это еще надо доказать, а вот в том, что ты гомункулюс, — доказательств не требуется!
…В шутке пьяного Бендера, мне кажется, была капля истины. Когда после премьеры «Интермедий» Жорик отказался выпить со всеми — он себя ото всех как бы отдалил. А выругавшись трехэтажно — приблизил.
Комсорг тогда сказал ему:
— Ты это брось!
Но был, как и все, хотя и шокирован, но доволен — не идеальный Жорик человек, не во всем ему подражать следует.
…Самое трудное было — сказать об отъезде на фронт Екатерине Михайловне.
Но каким— то образом мама сама все узнала (Королева не говорила) и принялась стирать и наглаживать сорочки, носки, кальсоны -все необходимое.
— Мама, в Москве нам выдадут полное солдатское обмундирование, — говорил Жорик.
— Чтоб вы пропауи! — сердилась Екатерина Михайловна. — Что вам выдадут, я не знаю, а исподнее у тебя доужно быть чистое.
— Ты будешь получать мой паек — литер «Б». Хлопковое масло, может быть, и сливочное, муку и повидло. У Валентины паек поменьше, но мука в нем тоже есть.
— Валя могуа бы с дочерью остаться!
— С Майкой останешься ты и папа.
— В кого ты такой уродиуся?!
— В тебя, мамочка! — ответил Жорик. — Меня, как и тебя, не переспорить.
Екатерина Михайловна умолкала. Она не хотела, чтобы Жорик уезжал из Воронежа в 1930-м, отъезду в Ленинград в 1936-м не противилась, но исстрадалась, когда Жорик в 1937-м отправился к «басмачам»!
Попав в Сталинабад, она убедилась: «басмачи» — народ славный, доброжелательный, стало быть, ее опасения были напрасны. Теперь Жорик уверяет: на передовую их не пошлют. А в «четвертом эшелоне» от «фрицев» — далеко. Конечно, бомбежки. Но в Сталинабаде — землетрясения. От Жени вчера пришла треуголка — он жив и здоров… А в глубоком тылу Жорика стыд заел. Это ей давно ясно-понятно…
При расставании с младшим сыном Екатерина Михайловна шутила.
Провожая старшего, тоже не плакала. Павел Владимирович держался молодцом. Плакала Майка — она привыкла к родителям.
Глава 17. «Актер — лицо действующее»
Фронтовой театр исколесил много дорог, закончив свой путь в Румынии весной 1944 года. «Салом, друзья!» пользовался колоссальным успехом. Начинали представление две главные «хозяйки» концерта (всего «невест» было восемь): Шагодат Сидикова и Галина Степанова. Выбор Юткевича был не случаен. В одинаковых платьях к зрителю выходили представительницы двух национальностей, ярко противоположные друг другу.
Шагодат Сидикова — смуглая, чернокосая, миндалевидный разрез глаз, ослепительная улыбка… И голубоглазая, вальяжная, белолицая Степанова с нежным румянцем на щеках. Ей бы кокошник в жемчугах, а Шагодат — согдийской принцессе — корону из серебра! Дружное «ах!» раздавалось на выход двух красавиц. И зачин концерту был дан!
Изящность всего представления — конечно же заслуга Юткевича.
На подмостках — певец. Фрак, лакированные туфли, вид самый расконцертный! Но вот беда — он поет только под рояль, а рояль не привезли! «У нас свой рояль!» — восклицает Степанова. Девушки надевают белые перчатки (на каждой три черные полосы — аппликация), становятся рядком и вытягивают сдвинутые руки — получаются белые и черные клавиши. Певец недоверчиво трогает пальцами «клавиатуру»: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си!» — отзываются девушки, аккомпанируя себе на «живом рояле».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73