«Попробовала! Розочку слизала!»
И о том, что самое достоверное, что узнала, что увидела своими глазами, — умерших старух тотчас грабят бабы из обслуги: и сестра-хозяйка, и красавица «отдел кадров», похожая на Быстрицкую, и секретарша директора Валентина Алексеевна, и главврач участвует…
И о Сливкине Борисе Васильевиче, конечно, у которого фирма «Альфа-кофе» и который спонсирует Дом, не сильно, что что-то дает. Зачем-то он получил всего два месяца назад от Мордвиновой дарственную на дачу. И сейчас же передарил её шоферу Володе, беженцу из не знаю откуда. Он там живет с кондитершей Викторией и с её полусумасшедшей бабушкой. Виктория его жена, но нерасписанная, как говорят.
— Зачем Сливкину было связываться с этой дачей? Я-то думала… мы с Маринкой думали сначала, что это какое-то роскошное дорогое строение, но совсем нет — полуразвалюха. Можно чепуху скажу, которая мне вскочила в голову в связи с просмотром одного американского фильма про наркомафию?
— Преобязательно.
— Я видела, что Володя, шофер, приезжает на эту дачу и отливает из фляги в бидон молоко. Он ездит за молоком в совхоз. Видимо, этот совхоз где-то недалеко от этой дачи. Я не видела, как он отливает, он копошился с бидоном и флягой в глубине пикапа. Он вынес бидон из дому. Мне показалось, в нем было что-то… Чувствовалось — тяжелый бидон. А когда отдавал старухе уже с молоком — легкий стал. И еще…. Рядом с дачей гудит междугородное шоссе, а в нескольких километрах аэродром. В американском фильме наркоторговцы тоже пользовались убогой виллой, тоже неподалеку шло шоссе и находился аэродром. Правда, там ещё была граница… Я подумала, но вы не смейтесь, а ведь это очень удобно — серенький такой пикапчик от Дома ветеранов, который ездит то туда, то сюда, везет фляги с молоком, а их никто никогда на дороге не проверяет. Зачем проверять, если накладные на молоко и во флягах оно же? Но ведь в молоко можно опустить что угодно… Когда была компания по борьбе с алкоголизмом, в одном колхозе, мне рассказывали, шоферы в такие фляги клали бутылки с водкой, чтоб милиция не придиралась. Или полную чушь горожу?
— Дальше, дальше, мой генерал!
И я опять говорила, вспоминала, спохватывалась и возвращалась к только что рассказанному, чтобы дополнить его новыми деталями и своими догадками.
— Между прочим, директор предпочитает держать в штате иногородних. Наверное, потому, что они зависимые от него с головы до пят. Между прочим, медсестра Алла по-своему несчастная, она колется… Я так и не знаю, она ли донесла Виктору Петровичу на меня… ну, про золотую цепочку… И Георгий Степанович, ученый старик с бородой, говорил, что сам слышал, как Серафима Андреевна обещала убить Мордвинову. Но это вранье! Тут вранье на вранье! Что еще? Старик один, весь в орденах, может, намекал, а может, просто так сказал, что я на актрису похожа… Может, он догадался, кто я?
— Как его фамилия? — подал голос Николай Федорович.
— Парамонов. Живет на втором этаже. Думаю, в порядке исключения. Никаких дорогих вещей у него нет.
— Нет или не видела?
— Не видела… Грамоты, ордена, книги — это есть.
И о том, и о том, разумеется, сообщила, что обнаружила в книгах погибшего Козинцова вырезки из газет и журналов, где объясняется, как можно победить импотенцию с помощью чудесных уколов, какой-то субстанции, получаемой из мозга и других органов неродившихся младенцев, а также и выкидышей.
— Секретарша директора… она вообще противненькая особа, довольно убогая, носит в свои пятьдесят блузки как молоденькая, с большим декольте, — намекала, что здешние девицы… получается, медсестра Аллочка и «Быстрицкая»… бегают к старичкам… оказывают кое-какие услуги и, значит, одариваются. И, вроде, Удодов, директор, ни о чем таком не знает. Но он попался вот на чем. Маринкина знакомая утверждает, что не один раз видела его, правда, в усах, хотя он усы не носит, в этом медцентре, в отсеке, где делают чудо-уколы за очень большие деньги, за тысячи долларов. Спрашивается, откуда у него такие бешеные деньги? А ещё новенькая иномарка и суперблондинка впридачу. Она его в машине ждала, пока он кололся. Но что верно, то верно — здесь, в Доме, чистота, порядок и каждую субботу какое-нибудь мероприятие в столовой: либо концерт приглашенных артистов, либо кинокартину показывают. Директор за всем следит и, кстати, в обворовывании богатых покойниц участия не принимает. Только его секретарша, эта самая тетка с выщипанными бровями. Но она не скандальная, нет.
Николай Федорович полез в карман своей куртки, вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Проделал он это все машинально, задумавшись. Он уже прикуривал сигарету, когда вдруг спохватился:
— Что же это я… Никуда не годится. — И втер сигарету в ладонь.
— Можно, можно! — сказала я.
— Потом, — решил он. — Слушаю дальше.
Небо по-летнему быстро светлело. Вдали, на пустыре, объявился мужчина в тренировочном костюме с белыми лампасами, бежавши, добросовестно работая локтями. Сбоку от него неслась овчарка.
— Дальше… Дальше о вчерашнем. Старики там, хоть и знаменитые, но одинокие. Они все сдали свои квартиры и получили по квартиренке в этом Доме. У них нет, как правило, даже дальних родственников. Они — самая легкая добыча для мошенников, авантюристов и убийц. Я ведь сначала хотела написать скандальную статейку под названием «Тайна шагов смерти». Или — «Ограбление покойницы». Или… Ну то есть только о том, как с мертвых старух снимают драгоценности, делят между собой все эти дамы и девицы в белых халатах, а вместо — пристраивают в уши мертвым дешевенькие сережки, вешают на шею позолоченные цепочки вместо золотых. Но почему погиб Козинцов? А теперь я боюсь за Веру Николаевну Коломийцеву… Помните, она играла разных самоотверженных героинь, которые хоть на Эльбрус взбираются, хоть во льдах тонут-не утонут? Еще в тридцатых-сороковых?
— Помню.
— Ну так вот что произошло вчера… И что она мне успела рассказать-показать… Она сама слышала, как Обнорская перед своей смертью говорила по телефону с подругой из Москвы, о том, что была у Мордвиновой, та лежала со сломанной ногой и сказала ей странные слова: «Хочу на дачу… украли… документ — фальшь… Сливкин… Боюсь… Смерть». То есть у Мордвиновой была сломана нога. У неё была тяжелая болезнь… это когда в организме не хватает кальция… и перелом шейки бедра. Она никак не могла встать, подойти к противоположной стене и сжечь себя! Никак! Вера Николаевна доверилась мне… Сыграл роль, вероятно, и крестик мой… Ей было важно узнать, что я верующая. И она дала мне почитать свои мемуары… Между строк, где рассказывала о ленинградской блокаде, она вписала сведения о Мордвиновой и звонке Обнорской… Вдруг пришла Аллочка… Вера Николаевна положила эту зеленую тетрадь в ящик письменного стола… Позже Алла скажет мне, что Вера Николаевна в панике, у неё пропала эта тетрадь. Алла спросила меня, не взяла ли случайно… Но к вечеру тетрадь нашлась, вроде, Коломийцева забыла, куда сама сунула… Меня к ней не пустили. Сказали, что у неё поднялось давление… потом…
— Выходит, они… кто ведет эти дела… знает, что вы знаете слишком много.
— Выходит. И боюсь за Веру Николаевну. Но кто там этот самый «ведущий»? Удодов? А может, Аллочка? Она всюду успевает… Или искусствовед-общественник Георгий Степанович?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
И о том, что самое достоверное, что узнала, что увидела своими глазами, — умерших старух тотчас грабят бабы из обслуги: и сестра-хозяйка, и красавица «отдел кадров», похожая на Быстрицкую, и секретарша директора Валентина Алексеевна, и главврач участвует…
И о Сливкине Борисе Васильевиче, конечно, у которого фирма «Альфа-кофе» и который спонсирует Дом, не сильно, что что-то дает. Зачем-то он получил всего два месяца назад от Мордвиновой дарственную на дачу. И сейчас же передарил её шоферу Володе, беженцу из не знаю откуда. Он там живет с кондитершей Викторией и с её полусумасшедшей бабушкой. Виктория его жена, но нерасписанная, как говорят.
— Зачем Сливкину было связываться с этой дачей? Я-то думала… мы с Маринкой думали сначала, что это какое-то роскошное дорогое строение, но совсем нет — полуразвалюха. Можно чепуху скажу, которая мне вскочила в голову в связи с просмотром одного американского фильма про наркомафию?
— Преобязательно.
— Я видела, что Володя, шофер, приезжает на эту дачу и отливает из фляги в бидон молоко. Он ездит за молоком в совхоз. Видимо, этот совхоз где-то недалеко от этой дачи. Я не видела, как он отливает, он копошился с бидоном и флягой в глубине пикапа. Он вынес бидон из дому. Мне показалось, в нем было что-то… Чувствовалось — тяжелый бидон. А когда отдавал старухе уже с молоком — легкий стал. И еще…. Рядом с дачей гудит междугородное шоссе, а в нескольких километрах аэродром. В американском фильме наркоторговцы тоже пользовались убогой виллой, тоже неподалеку шло шоссе и находился аэродром. Правда, там ещё была граница… Я подумала, но вы не смейтесь, а ведь это очень удобно — серенький такой пикапчик от Дома ветеранов, который ездит то туда, то сюда, везет фляги с молоком, а их никто никогда на дороге не проверяет. Зачем проверять, если накладные на молоко и во флягах оно же? Но ведь в молоко можно опустить что угодно… Когда была компания по борьбе с алкоголизмом, в одном колхозе, мне рассказывали, шоферы в такие фляги клали бутылки с водкой, чтоб милиция не придиралась. Или полную чушь горожу?
— Дальше, дальше, мой генерал!
И я опять говорила, вспоминала, спохватывалась и возвращалась к только что рассказанному, чтобы дополнить его новыми деталями и своими догадками.
— Между прочим, директор предпочитает держать в штате иногородних. Наверное, потому, что они зависимые от него с головы до пят. Между прочим, медсестра Алла по-своему несчастная, она колется… Я так и не знаю, она ли донесла Виктору Петровичу на меня… ну, про золотую цепочку… И Георгий Степанович, ученый старик с бородой, говорил, что сам слышал, как Серафима Андреевна обещала убить Мордвинову. Но это вранье! Тут вранье на вранье! Что еще? Старик один, весь в орденах, может, намекал, а может, просто так сказал, что я на актрису похожа… Может, он догадался, кто я?
— Как его фамилия? — подал голос Николай Федорович.
— Парамонов. Живет на втором этаже. Думаю, в порядке исключения. Никаких дорогих вещей у него нет.
— Нет или не видела?
— Не видела… Грамоты, ордена, книги — это есть.
И о том, и о том, разумеется, сообщила, что обнаружила в книгах погибшего Козинцова вырезки из газет и журналов, где объясняется, как можно победить импотенцию с помощью чудесных уколов, какой-то субстанции, получаемой из мозга и других органов неродившихся младенцев, а также и выкидышей.
— Секретарша директора… она вообще противненькая особа, довольно убогая, носит в свои пятьдесят блузки как молоденькая, с большим декольте, — намекала, что здешние девицы… получается, медсестра Аллочка и «Быстрицкая»… бегают к старичкам… оказывают кое-какие услуги и, значит, одариваются. И, вроде, Удодов, директор, ни о чем таком не знает. Но он попался вот на чем. Маринкина знакомая утверждает, что не один раз видела его, правда, в усах, хотя он усы не носит, в этом медцентре, в отсеке, где делают чудо-уколы за очень большие деньги, за тысячи долларов. Спрашивается, откуда у него такие бешеные деньги? А ещё новенькая иномарка и суперблондинка впридачу. Она его в машине ждала, пока он кололся. Но что верно, то верно — здесь, в Доме, чистота, порядок и каждую субботу какое-нибудь мероприятие в столовой: либо концерт приглашенных артистов, либо кинокартину показывают. Директор за всем следит и, кстати, в обворовывании богатых покойниц участия не принимает. Только его секретарша, эта самая тетка с выщипанными бровями. Но она не скандальная, нет.
Николай Федорович полез в карман своей куртки, вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Проделал он это все машинально, задумавшись. Он уже прикуривал сигарету, когда вдруг спохватился:
— Что же это я… Никуда не годится. — И втер сигарету в ладонь.
— Можно, можно! — сказала я.
— Потом, — решил он. — Слушаю дальше.
Небо по-летнему быстро светлело. Вдали, на пустыре, объявился мужчина в тренировочном костюме с белыми лампасами, бежавши, добросовестно работая локтями. Сбоку от него неслась овчарка.
— Дальше… Дальше о вчерашнем. Старики там, хоть и знаменитые, но одинокие. Они все сдали свои квартиры и получили по квартиренке в этом Доме. У них нет, как правило, даже дальних родственников. Они — самая легкая добыча для мошенников, авантюристов и убийц. Я ведь сначала хотела написать скандальную статейку под названием «Тайна шагов смерти». Или — «Ограбление покойницы». Или… Ну то есть только о том, как с мертвых старух снимают драгоценности, делят между собой все эти дамы и девицы в белых халатах, а вместо — пристраивают в уши мертвым дешевенькие сережки, вешают на шею позолоченные цепочки вместо золотых. Но почему погиб Козинцов? А теперь я боюсь за Веру Николаевну Коломийцеву… Помните, она играла разных самоотверженных героинь, которые хоть на Эльбрус взбираются, хоть во льдах тонут-не утонут? Еще в тридцатых-сороковых?
— Помню.
— Ну так вот что произошло вчера… И что она мне успела рассказать-показать… Она сама слышала, как Обнорская перед своей смертью говорила по телефону с подругой из Москвы, о том, что была у Мордвиновой, та лежала со сломанной ногой и сказала ей странные слова: «Хочу на дачу… украли… документ — фальшь… Сливкин… Боюсь… Смерть». То есть у Мордвиновой была сломана нога. У неё была тяжелая болезнь… это когда в организме не хватает кальция… и перелом шейки бедра. Она никак не могла встать, подойти к противоположной стене и сжечь себя! Никак! Вера Николаевна доверилась мне… Сыграл роль, вероятно, и крестик мой… Ей было важно узнать, что я верующая. И она дала мне почитать свои мемуары… Между строк, где рассказывала о ленинградской блокаде, она вписала сведения о Мордвиновой и звонке Обнорской… Вдруг пришла Аллочка… Вера Николаевна положила эту зеленую тетрадь в ящик письменного стола… Позже Алла скажет мне, что Вера Николаевна в панике, у неё пропала эта тетрадь. Алла спросила меня, не взяла ли случайно… Но к вечеру тетрадь нашлась, вроде, Коломийцева забыла, куда сама сунула… Меня к ней не пустили. Сказали, что у неё поднялось давление… потом…
— Выходит, они… кто ведет эти дела… знает, что вы знаете слишком много.
— Выходит. И боюсь за Веру Николаевну. Но кто там этот самый «ведущий»? Удодов? А может, Аллочка? Она всюду успевает… Или искусствовед-общественник Георгий Степанович?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84