Среди вышедших проститься с уходящими в горы казаками были даже двое милиционеров — старший брат Данилы и двоюродный дядька Анатолия. Все вели себя достаточно спокойно, женщины не ломали руки и не вешались на шею сыновьям, хотя любому было понятно, что исход мероприятия непредсказуем и, возможно, они видятся в последний раз. Тут уж как карта ляжет.
Сто пятьдесят лет противостояния с абреками, воровавшими коней, угонявшими скот, резавшими зазевавшихся землепашцев и нападавшими на одиночных путников, воспитали в казачестве философское отношение к жизни. Станичники твердо усвоили, что абсолютного мира с соседями из горных деревень быть не может, и радовались каждому дню, прошедшему без эксцессов. Так было при царском режиме, так было и при советской власти, так оставалось и в демократизированной России. Небольшую передышку дало послевоенное переселение чеченцев и ингушей в Казахстан, но оно было временным и неполным.
А «ярлык на княжение», данный тупоголовыми и вороватыми бюрократами из Кремля генералу Дудаеву, и последовавшие за этим две войны накалили обстановку до крайности; казачеству надо было либо драться, либо сниматься с насиженных мест и уходить куда нибудь за Волгу, оставляя возделанные земли на разграбление ордам обкуренных чучмеков, как горские народы частенько именовали в документах Российской Империи.
Иной альтернативы федеральная власть своим гражданам не оставила.
При этом даже не всегда было понятно, на чьей стороне выступают чиновники из правительства — то ли на стороне законопослушных казаков, то ли на стороне боевиков, рассылавших по российским городам своих гонцов, дабы те организовывали сбор денег в помощь воюющим отрядам. Судя по действиям федеральных министров, ичкерийские бойцы пользовались в стране большими правами, чем остальные граждане. Их чаще отпускали под залог, чаще прекращали уголовные дела, буде ловили с незарегистрированными стволами или на месте преступления, обменивали осужденных на российских военнопленных, словно все происходило не в современном мире, а в пору расцвета феодализма.
Однако у каждого явления всегда есть оборотная сторона.
И безнаказанность одних выливалась в издевательства над другими. Власть предержащие, неспособные справиться с боевиками в горах или договориться с вменяемыми главами равнинных тейпов, переориентировали удары силовых структур на смуглых и горбоносых жителей городов Центральной России, которых не надо было отлавливать с привлечением воинских подразделений и которые имели совершенно определенные места жительства. Под гребенку пошли все — и чеченцы, и азербайджанцы, и осетины, и кабардинцы, и дагестанцы. Все, чья внешность вызывала раздражение у патрульного милиционера с восемью классами образования, делавшего по полсотни грамматических ошибок на каждом листе протокола и видевшего смысл службы в проверке карманов задержанного. Расчет власти полностью оправдался. Подавляющее большинство населения с удовольствием наблюдало за крутыми парнями в масках, укладывающими на асфальт «лиц кавказской национальности», рукоплескало ударам дубинками по почкам этих самых «лиц» и призывало свежеизбранного Президента «закрутить гайки».
Страна постепенно скатывалась в яму местечкового расизма, когда любой некоренной житель априори воспринимается как преступник или, на худой конец, как ненадежный человек. Оставалось сделать всего несколько шагов до введения комендантского часа для всех брюнетов и оснащения муниципальной милиции циркулями для измерения формы черепа...
Влад поправил закрутившийся уголок воротника куртки, отлепился от забора и сорвал вишенку с ближайшей ветки.
«Да с... Если кто то не вернется, отвечать придется мне лично. Естественно, что никто меня укорять не будет, но в душе проклянут... Вот такая вот петрушка. И ни фига с этим не поделать, — биолог тяжело опустился на врытую у калитки скамью. — Кто то всегда должен брать на себя ответственность. Как за успех, так и за поражение. И я знаю имя этого человека... У которого много амбиций, но совсем мало мозгов. А что делать? Кто то ведь должен...»
Вишенка оказалась кислой.
Владислав сплюнул косточку, нащупал сигареты в нагрудном кармане и уставился в темнеющее небо.
* * *
На место приземления «Ми 8» группа прибыла за сорок минут до назначенного времени в кузове МАЗа, принадлежащего семейству Чубаровых. Грузовик сделал короткую остановку у развилки дороги, казаки сгрузили оружие и рюкзаки со снаряжением и двинулись через реденький лесок к оставленному под паром полю.
На черно синем небе ярко горели крупные звезды.
Рудометов и Соколов, подхватив мощные фонари, отправились к оговоренной точке приземления вертолета, чтобы подать тому сигнал с земли, а остальные устроились передохнуть.
— Хороший чичик — мертвый чичик, — вполголоса заявил Вася Славин, выщелкивая из пачки сигарету.
— Чтоб я больше этого не слышал, — мгновенно отреагировал Влад, перетягивающий ремни на скатке со специальной формой.
— Да ла адно...
— Нет, не ладно! — Рокотов повернулся к чиркающему колесиком зажигалки бойцу. — С таким отношением к делу тебе в горах делать нечего. Кстати, еще есть время передумать и остаться...
— Да что я такого сказал? — Вася недоуменно поднял брови.
— Сам знаешь, — Владислав затянул последний ремень и уселся верхом на скатку. — Как говорит один мой бритоголовый друг — «Фильтруй базар!». Ибо от твоей фразочки один шажок до дремучего национализма... Я этого не люблю. У нас не зондеркоманда по зачистке «лиц кавказской национальности», а боевой отряд. И мне плевать, у кого какая форма черепа и кто на каком языке думает. Одно дело — мочить боевиков, другое — настраивать себя на то, чтобы валить всех направо и налево. Ясно?
— Ясно, — уныло согласился Славин.
— Когда доберемся до аула, одними боевиками не отделаться, — ни к кому не обращаясь, заявил Рядовой.
— Если доберемся, — поправил Рокотов. — Туда еще дойти нужно... Что же касается членов семей этих самых боевиков, то, на мой взгляд, они сами свой выбор сделали. И, ежели попадут под замес, это будет не наша вина... а своеобразная расплата за желание держать дома русских или нерусских рабов. Suum cuique...
— Чево? — не понял Семен.
— Это по латыни. Каждому свое.
— А а, — кивнул Рядовой.
— Можно сказать, что сие высказывание есть лозунг нашего маленького отряда.
— У фрицев вроде то же самое было, — вмешался Лукашевич.
— Точно, — подтвердил Янут. — На воротах концлагерей писали. Токо по немецки...
— Использование фашистами какого то выражения не умаляет его достоинства, — наставительно сказал Владислав. — К тому же история — такая запутанная штука, что ни в чем нельзя быть уверенным. Может, лет через двадцать тридцать про нас будут говорить гадости и сравнивать с эсэсовцами. А может, и нет... Мы живем в стране с непредсказуемым прошлым, правильно Задорнов говорит. Тот, который юморист... Хотя лично меня радует тот факт, что о нашей миссии не осведомлены власти. Некому будет описывать наши похождения. Если, конечно, кому нибудь из нас не придет в голову заняться литературой...
Вася Славин почесал затылок.
— Не придет, — за всех ответил Кузьмич.
* * *
Секретарь Совета Безопасности России был худ, высок и улыбчив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Сто пятьдесят лет противостояния с абреками, воровавшими коней, угонявшими скот, резавшими зазевавшихся землепашцев и нападавшими на одиночных путников, воспитали в казачестве философское отношение к жизни. Станичники твердо усвоили, что абсолютного мира с соседями из горных деревень быть не может, и радовались каждому дню, прошедшему без эксцессов. Так было при царском режиме, так было и при советской власти, так оставалось и в демократизированной России. Небольшую передышку дало послевоенное переселение чеченцев и ингушей в Казахстан, но оно было временным и неполным.
А «ярлык на княжение», данный тупоголовыми и вороватыми бюрократами из Кремля генералу Дудаеву, и последовавшие за этим две войны накалили обстановку до крайности; казачеству надо было либо драться, либо сниматься с насиженных мест и уходить куда нибудь за Волгу, оставляя возделанные земли на разграбление ордам обкуренных чучмеков, как горские народы частенько именовали в документах Российской Империи.
Иной альтернативы федеральная власть своим гражданам не оставила.
При этом даже не всегда было понятно, на чьей стороне выступают чиновники из правительства — то ли на стороне законопослушных казаков, то ли на стороне боевиков, рассылавших по российским городам своих гонцов, дабы те организовывали сбор денег в помощь воюющим отрядам. Судя по действиям федеральных министров, ичкерийские бойцы пользовались в стране большими правами, чем остальные граждане. Их чаще отпускали под залог, чаще прекращали уголовные дела, буде ловили с незарегистрированными стволами или на месте преступления, обменивали осужденных на российских военнопленных, словно все происходило не в современном мире, а в пору расцвета феодализма.
Однако у каждого явления всегда есть оборотная сторона.
И безнаказанность одних выливалась в издевательства над другими. Власть предержащие, неспособные справиться с боевиками в горах или договориться с вменяемыми главами равнинных тейпов, переориентировали удары силовых структур на смуглых и горбоносых жителей городов Центральной России, которых не надо было отлавливать с привлечением воинских подразделений и которые имели совершенно определенные места жительства. Под гребенку пошли все — и чеченцы, и азербайджанцы, и осетины, и кабардинцы, и дагестанцы. Все, чья внешность вызывала раздражение у патрульного милиционера с восемью классами образования, делавшего по полсотни грамматических ошибок на каждом листе протокола и видевшего смысл службы в проверке карманов задержанного. Расчет власти полностью оправдался. Подавляющее большинство населения с удовольствием наблюдало за крутыми парнями в масках, укладывающими на асфальт «лиц кавказской национальности», рукоплескало ударам дубинками по почкам этих самых «лиц» и призывало свежеизбранного Президента «закрутить гайки».
Страна постепенно скатывалась в яму местечкового расизма, когда любой некоренной житель априори воспринимается как преступник или, на худой конец, как ненадежный человек. Оставалось сделать всего несколько шагов до введения комендантского часа для всех брюнетов и оснащения муниципальной милиции циркулями для измерения формы черепа...
Влад поправил закрутившийся уголок воротника куртки, отлепился от забора и сорвал вишенку с ближайшей ветки.
«Да с... Если кто то не вернется, отвечать придется мне лично. Естественно, что никто меня укорять не будет, но в душе проклянут... Вот такая вот петрушка. И ни фига с этим не поделать, — биолог тяжело опустился на врытую у калитки скамью. — Кто то всегда должен брать на себя ответственность. Как за успех, так и за поражение. И я знаю имя этого человека... У которого много амбиций, но совсем мало мозгов. А что делать? Кто то ведь должен...»
Вишенка оказалась кислой.
Владислав сплюнул косточку, нащупал сигареты в нагрудном кармане и уставился в темнеющее небо.
* * *
На место приземления «Ми 8» группа прибыла за сорок минут до назначенного времени в кузове МАЗа, принадлежащего семейству Чубаровых. Грузовик сделал короткую остановку у развилки дороги, казаки сгрузили оружие и рюкзаки со снаряжением и двинулись через реденький лесок к оставленному под паром полю.
На черно синем небе ярко горели крупные звезды.
Рудометов и Соколов, подхватив мощные фонари, отправились к оговоренной точке приземления вертолета, чтобы подать тому сигнал с земли, а остальные устроились передохнуть.
— Хороший чичик — мертвый чичик, — вполголоса заявил Вася Славин, выщелкивая из пачки сигарету.
— Чтоб я больше этого не слышал, — мгновенно отреагировал Влад, перетягивающий ремни на скатке со специальной формой.
— Да ла адно...
— Нет, не ладно! — Рокотов повернулся к чиркающему колесиком зажигалки бойцу. — С таким отношением к делу тебе в горах делать нечего. Кстати, еще есть время передумать и остаться...
— Да что я такого сказал? — Вася недоуменно поднял брови.
— Сам знаешь, — Владислав затянул последний ремень и уселся верхом на скатку. — Как говорит один мой бритоголовый друг — «Фильтруй базар!». Ибо от твоей фразочки один шажок до дремучего национализма... Я этого не люблю. У нас не зондеркоманда по зачистке «лиц кавказской национальности», а боевой отряд. И мне плевать, у кого какая форма черепа и кто на каком языке думает. Одно дело — мочить боевиков, другое — настраивать себя на то, чтобы валить всех направо и налево. Ясно?
— Ясно, — уныло согласился Славин.
— Когда доберемся до аула, одними боевиками не отделаться, — ни к кому не обращаясь, заявил Рядовой.
— Если доберемся, — поправил Рокотов. — Туда еще дойти нужно... Что же касается членов семей этих самых боевиков, то, на мой взгляд, они сами свой выбор сделали. И, ежели попадут под замес, это будет не наша вина... а своеобразная расплата за желание держать дома русских или нерусских рабов. Suum cuique...
— Чево? — не понял Семен.
— Это по латыни. Каждому свое.
— А а, — кивнул Рядовой.
— Можно сказать, что сие высказывание есть лозунг нашего маленького отряда.
— У фрицев вроде то же самое было, — вмешался Лукашевич.
— Точно, — подтвердил Янут. — На воротах концлагерей писали. Токо по немецки...
— Использование фашистами какого то выражения не умаляет его достоинства, — наставительно сказал Владислав. — К тому же история — такая запутанная штука, что ни в чем нельзя быть уверенным. Может, лет через двадцать тридцать про нас будут говорить гадости и сравнивать с эсэсовцами. А может, и нет... Мы живем в стране с непредсказуемым прошлым, правильно Задорнов говорит. Тот, который юморист... Хотя лично меня радует тот факт, что о нашей миссии не осведомлены власти. Некому будет описывать наши похождения. Если, конечно, кому нибудь из нас не придет в голову заняться литературой...
Вася Славин почесал затылок.
— Не придет, — за всех ответил Кузьмич.
* * *
Секретарь Совета Безопасности России был худ, высок и улыбчив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56