https://www.dushevoi.ru/products/unitazy/SensPa/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я возмущался тем, что офицеры и генералы моего круга, в Сталинграде проклинавшие Гитлера и его систему, теперь как бы все забыли. Когда я однажды услышал, как два офицера приветствовали друг друга на лагерной улице громким и демонстративным «Хайль Гитлер!», то в первый момент был склонен подумать, что разум их помрачился. Однако вскоре я вынужден был убедиться, что многие генералы и офицеры, несмотря на поражение на Волге, остались фанатичными сторонниками гитлеровской войны. К ним относились генерал-полковник Гейтц и генерал-лейтенант Артур Шмидт, бывший начальник штаба 6-й армии. Некоторые столкновения, которые происходили у нас с ним за время совместной жизни, объяснялись его решительно положительным отношением к войне.
Моя ненависть к Гитлеру и его правительству получила новую пищу, когда я узнал, что фюрер запретил передавать нашим близким открытки Красного Креста, посланные на родину. Как счастлив я был, когда в марте 1943 года, как и другим пленным в лагере, мне выдали первую открытку. Значит, через несколько недель мои жена и дочь смогут избавиться от страшной тревоги. Говорили, что мы сможем писать каждый месяц. Действительно, в апреле мы получили по второй открытке для отправки домой.
Затем прошел слух, который меня испугал: в речи по радио Гитлер объявил немецкому народу, что все «сталинградцы» погибли.
Мы обратились за разъяснением к коменданту лагеря и посещавшим наш лагерь немецким антифашистам. С обеих сторон мы получили подтверждение того, что Гитлер снова предал военнослужащих 6-й армии.
В Суздальский монастырь
Уже два месяца мы жили в Красногорске. Однажды после обеда в нашем блокгаузе появился советский дежурный офицер с переводчиком и передал нам приказ начальника лагеря: «Собираться. Генералы и полковник Адам переводятся в другой лагерь. Тотчас же получить сухой паек».
Это было 25 апреля, в теплый весенний день. Через полчаса мы были готовы. Однако приказ об отправлении задерживался. День клонился к закату, когда мы с вещами собрались у ворот лагеря. Нас вызвали поименно, а затем у ворот мы сели в автобус. Паулюс сел в легковую автомашину. Конвой разместился на двух грузовиках. Затем мы двинулись по направлению к Москве.
Было темно, когда мы подъехали к окраине. Справа от шоссе высились многоэтажные жилые дома; некоторые из них были выстроены только наполовину. Большинство из них было еще в строительных лесах. Переводчик сказал мне, что с началом войны работы пришлось прекратить.
Мы пересекли Москву с запада на восток ночью. Широкие улицы были затемнены и почти пустынны. В одном месте переводчик указал на большое здание – Белорусский вокзал.
Наконец темная масса домов осталась позади. На проселочной дороге нас трясло так сильно, что сон долго не приходил. Наконец усталость все же взяла свое. Разговор постепенно смолк. Я тоже клевал носом, пока меня не разбудил громкий храп сзади. Я посмотрел на часы. Минула полночь. В полусне я заметил, что мы проехали несколько крупных населенных пунктов, затем город. Начинался день. Я совершенно проснулся.
– Где мы находимся? – спросил я переводчика.
– Во Владимире, – ответил он сонно, что не помешало мне спросить дальше, долго ли нам еще ехать.
– Это вы увидите сами, – ответил он потягиваясь.
Наши машины быстро приближались к небольшому городу. Издалека в лучах раннего солнца виднелись сверкающие медные купола многочисленных башен. Это был Суздаль, древняя резиденция князей. Через открытые массивные ворота крепостной стены с амбразурами и сторожевыми башнями мы подъехали к большому комплексу зданий, центром которого являлась пятиглавая церковь и стоящая перед ней колокольня. По сторонам горбились длинные строения в один, самое большее два этажа. Они служили для размещения пленных офицеров.
Комендант, полковник Новиков, бравый офицер со звонким командирским голосом, занялся нашим размещением. Мне была отведена комната вместе со Шмидтом.
Как и в Красногорске, здесь, в Суздале, первые дни мы старались привыкнуть к изменившейся обстановке. Суздаль давал материал для некоторых интересных наблюдений. Раньше это была столица Суздальского княжества, одного из трех русских княжеств наряду с Новгородским и Киевским. Его сходство с крепостью объясняется тем, что ему постоянно угрожало нападение татар. До свержения царизма огромные поместья, принадлежавшие монастырю-крепости, являлись одним из экономических бастионов церкви, тесно связанной с царем. Затем Суздаль как государственный и церковный центр потерял свое прежнее значение. Он стал сонным провинциальным городком. Теперь в его стенах находились пленные румынские, венгерские, итальянские и немецкие офицеры.
Здесь, в Суздальском лагере, я увидел знаменитые белые ночи в июне и июле. До полуночи было так светло, что во дворе можно было еще читать. Ранние утренние часы и время незадолго до захода солнца были прямо-таки волшебными. Природа, постройки, залитые лучами солнца, сверкали такими великолепными красками, каких я не видал раньше и никогда больше не встречал потом.
Диспут о германской истории
Пребывание в Суздале произвело на меня неизгладимое впечатление еще и по другой причине. В один из теплых летних вечеров 1943 года я встретился с советским профессором Арнольдом. Он прибыл в Суздаль из Москвы и был готов побеседовать с генералами и офицерами. Ведь у большинства из нас было достаточно вопросов и проблем. После первых же его слов я заметил, что передо мной был умственно высокоразвитый человек, опытный, любезный собеседник, прекрасно владеющий немецким языком. Наша беседа очень быстро потеряла характер ни к чему не обязывающей болтовни; мы прямо-таки разгорячились, когда речь зашла о некоторых событиях в германской истории за последние 150 лет. История вообще всегда очень интересовала меня, и не только с профессиональной точки зрения, как бывшего учителя. Я изучал произведения Трейчке, Зибеля, Ранке и многих других. Я гордился своим знанием истории и воображал, что обладаю твердой исторической концепцией.
В качестве роковой черты германской истории профессор Арнольд приводил тот факт, что в решающие поворотные моменты – в 1813, 1848, 1870/71, 1918 и 1933 годах – побеждал не народ, не демократические, а антидемократические силы. Народ боролся, приносил жертвы, однако всякий раз обманным путем его лишали политических плодов борьбы. Даже более того, как никакой другой народ, он позволял использовать себя для ведения войн, служивших не национальным интересам, а эгоистичным, захватническим и властолюбивым целям правящих кругов.
– Пожалуйста, поймите меня правильно, – говорил профессор Арнольд. – Я далек от того, чтобы отрицать наличие у немецкого народа великих гуманистических традиций, оспаривать его значительный вклад в духовную сокровищницу человечества. Именно мы, советские люди, чрезвычайно ценим великих представителей немецкого духа – Гете и Шиллера, Канта и Гегеля, Баха и Бетховена, Кеплера и Эйнштейна, не говоря уже о Марксе и Энгельсе, учение которых стало действительностью в нашей стране. Но подумайте о Бисмарке, прусском юнкере, который безгранично презирал демократию и мнение народа!
– Простите, – перебил я его, – но Бисмарк выковал немецкое единство, он был создателем империи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
 https://sdvk.ru/Smesiteli/Dlya_rakovini/Rakovina_odno/ 

 Alma Ceramica Bella