Колесо обозрения злорадствовало и осыпало меня насмешками, и после двухчасового оцепенения ко мне вновь вернулась способность чувствовать боль. Я уронил голову на колени и разрыдался, как маленький. Я плакал и плакал, пока не почувствовал, что слез больше не осталось.– Сэр, не пора ли вам домой?Услышав голос полицейского, который осторожно тронул меня носком ботинка, я проснулся. Взглянув на Биг-Бен, я понял, что спал не более десяти минут, но из-за неловкой позы успел растянуть шею. Во рту до сих пор был солоноватый привкус слез; сидя на холодном мосту, я продрог до костей, и мое тело было не в лучшем состоянии, чем душа.– Да. – Я с трудом поднялся на ноги. Полицейский внимательно посмотрел на меня. Увидев мои красные, воспаленные глаза, онспросил:– Неважная была ночка?Я кивнул. Я хотел сказать, что дома у меня больше нет, но у меня не повернулся язык. Я зашагал прочь. Куда мне теперь идти? Что делать? Вернуться домой я не мог. У меня не было сил видеть Керсти. Я побрел по набережной, к мосту Блэк-файерс, потом на Флит-стрит, мимо здания Верховного суда, через Ковент-Гарден. Лондон постепенно просыпался. Появились уборщики улиц, готовились к рабочему дню владельцы кафе и закусочных, показались любители утренних пробежек, кто-то вышел купить свежую газету или выгулять собаку. Мало-помалу город наполнился туристами, автобусами, пожирателями гамбургеров и ожил окончательно.Но куда бы я ни шел, будь то Ватерлоо, Блумс-бери или Ламбет, ноги сами несли меня назад, к колесу. Через каждые два часа я вновь оказывался перед ним и видел, как люди поднимаются в небо, чтобы на миг быть выше всех в этом городе и посмотреть на Лондон сверху вниз.Уходя от колеса и скитаясь по городу, я обдумывал бытовую сторону дела. Самым насущным был вопрос, как и когда забрать из квартиры свои вещи. Его решение я решил отложить до понедельника, когда Керсти уйдет на работу, а я возьму в офисе запасные ключи. Кроме того, пока я не подыскал себе новое пристанище, мне нужно где-то жить. Может быть, у Джорджа? Правда, еще неизвестно, станет ли он со мной разговаривать. Ведь в клубе я испортил ему весь вечер. Но когда пере-до мной вновь начинало маячить колесо, я думал только о Керсти. Что я чувствовал? Наверное, я должен был возненавидеть ее, ведь она изменила мне, а возможно, сознательно вела со мной долгую и лживую игру. Но, странное дело, я не чувствовал ненависти. Она ушла.Я вспомнил про Дэнни. Интересно, как идут его занятия? Я подумал, что это моя победа и она далась мне нелегко. Если бы не я, Дэнни мог бы пойти по скользкой дорожке и его ждали бы очень невеселые перспективы. Разве не я спас его? Но даже это меня не радовало. Собственные страдания затопили мою душу до краев и вытеснили все прочие чувства.Утро превратилось в день, а день – в вечер. В девять на город опустились сумерки, приближалась ночь. Мои ноги были стоптаны в кровь, спина нестерпимо болела, целый день у меня во рту маковой росинки не было. Отчаяние притупило голод, но теперь мне хотелось есть, и я не знал, где раздобыть денег. Я сидел на скамейке в двадцати ярдах от колеса, и мне казалось, что оно задевает звезды. Я всерьез размышлял, хватит ли мне духу попросить немного мелочи у кого-нибудь из прохожих. Мне вспомнились нищие из Брайтона, где я бродил в поисках Дэнни, и я снова подумал, как рад за него и как доволен собой, и все же эта радость не шла ни в какое сравнение с моей бедой.– Я так и знала, что ты здесь. Я сразу узнал этот голос.– Привет, Аманда.Я догадывался, что произошло. Когда я не явился на заседание Кабинета, Аманда поняла, что ее дурные предчувствия оправдались и у меня не хватило духу рассказать им горькую правду. Мой мобильный телефон не отвечал, и она вспомнила, как на прошлой неделе я говорил ей, что мечтал отвезти Керсти на колесо обозрения, и о том, как это много для меня значило. Она поняла, что я здесь. Все просто. Куда больше меня смущало то, что должно было последовать дальше. Ведь теперь Аманде ничто не мешало. Керсти больше не стояла у нее на пути, и она могла открыто признаться в своих чувствах. Господи, только этого мне сейчас не хватало! Мне было так больно! Даже ничтожный проблеск надежды, что когда-нибудь в будущем боль от разлуки с Керсти утихнет и жизнь пойдет своим чередом, казался немыслимым.– Сэм, хорошо, что я тебя нашла...– Не надо, – поспешно перебил я, – пожалуйста, не начинай. Я знаю, что ты скажешь.Но Аманда полезла в сумочку, достала конверт и протянула его мне. В точно такие же конверты Керсти каждое воскресенье запечатывала мои оценки. Откуда он у Аманды?– Мне пора, – сказала она. – Пойду в «Митр».– Что? – удивился я. – Я думал, ты только что оттуда.Она улыбнулась:– Так и есть. Но мне нужно вернуться, потому что... ну, в общем, ты меня поймешь. Я сказала Джорджу, чтобы он не смел уходить без меня. Заседаний Кабинета больше не будет, а значит, пора объяснить этому болвану, что он для меня значит.– Что ондля тебя значит? Она снова улыбнулась:– Да, что ондля меня значит. Ну, я пошла. Увидимся. – И она зашагала прочь.Так, значит, сожалея, что флирт между членами Кабинета запрещен, она думала о Джордже. Я вспомнил про конверт и открыл его. Внутри был листок бумаги, свернутый вдвое. Я развернул его и увидел два слова: «Миллион баллов».Я тупо смотрел на написанное. И вдруг я услышал голос, еще более знакомый, чем голосАманды:– Ты же этого хотел.Я поднял голову. Передо мной стояла Керсти, бледная, с красными, опухшими глазами.– Керсти, что все это значит?– Это миллион баллов, Сэм. Ты получил миллион баллов, если они тебе еще нужны.– Но ведь ночью...– Это принесло тебе миллион баллов.– Но ведь я ничего не сделал.– Сделал. Ты ушел.– Что?– Ты ушел. Вообще-то, я такого не ожидала. Я не думала, что ты сдашься. Но я сама виновата. Зря я затеяла эту историю с запонкой.– Керсти, объясни ради бога, что все это значит. Она села рядом.– Сэм, я так ждала, когда ты наконец скажешь, что с тебя хватит. Что ты не понимаешь, как набрать эти баллы. Ты старался быть сильным, делал вид, что тебе всё нипочем. Но ведь если любишь, важно другое. Когда любишь, не боишься быть слабым. Мне так хотелось, чтобы ты это понял! – Она задумалась, как донести до меня свою мысль. – Знаешь, каждый раз, когда ты уходишь из дома, идешь на работу, в магазин или куда-нибудь еще, мне становится страшно. Я так люблю тебя, что боюсь, вдруг ты больше не придешь. Я жду не дождусь, когда ты вернешься. Я люблю тебя до боли. Мне важно было знать, что ты чувствуешьто же самое. Ничего лучше этой любви у меня нет, но она же причиняет мне страх и боль, потому что я боюсь потерять тебя. Тот, кто любит, не должен стыдиться своей слабости, он должен понять, что не всё в его власти, для этого и нужна родная душа.– Так вот зачем ты это устроила. Она вздохнула.– Сначала я сама не знала, чего хочу. Конечно, когда ты вымыл ванну, это было приятной неожиданностью. А уж дня, когда ты сменишь постельное белье, я просто не чаяла дождаться. Но потом я поняла: я должна знать, чувствуешь ли ты ту же боль и страх, что и я. Ты держался как ни в чем не бывало, как будто познакомился со мной только вчера и хотел произвести на меня впечатление. Но если любишь по-настоящему, не нужно пускать пыль в глаза. С тем, кого любишь, не страшно быть слабым. Я хотела, чтобы ты сдался, признал, что зашел в тупик. Я хотела, чтобы ты не боялся быть слабым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61