– Гражданку Немировскую к следователю!
Немировская соскочила с постели.
«Где же у меня гребёнка? А, вот она! Быстро! И зеркальце… Так. Платье немножко помято. Как я побледнела! Это хорошо. Немножко пудры».
– Да, да, иду!
«На дворе уже темнеет. Это лучше: не будет зевак. Этот конвоир со мной? Красивый малый. Откуда у таджика такие голубые глаза? Как эти ворота тяжело открываются! Почти символ. Сколько времени я не была уже на улице? Кажется, неделю, а может, больше. Как этот малый неуклюже несёт винтовку. Надо ему улыбнуться. Интересно, выстрелил бы он в меня, если б я вздумала бежать? Наверное, выстрелил бы. Ещё в эту уличку налево, и мы пришли. У меня стучат зубы. Как глупо! Надо быть совершенно спокойной. Это, пока что, главное, а там увидим. Женщина, начинающая с плача, вызывает отвращение. Плакать можно только тогда, когда ты уверена, что тебя любят. Ах, если бы следователем был, как раньше, Кригер, – как бы всё было просто! Зачем я тогда устроила скандал, на потеху Синицыну! Идиотка! Никогда не надо звать на помощь, надо защищаться самой. Если б Кригера не сняли и он бы вёл это дело, меня не держали бы в тюрьме столько дней без допроса. Это даже противозаконно. Об этом надо упомянуть. Нет, лучше молчать. Говорить только, когда спросят. Главное, не теряться и держать себя свободно. В конце концов следователь, кто бы он ни был, тоже только мужчина. Ну, товарищ Немировская, неужели вы настолько постарели, что потеряли всякую уверенность в себе? Неужели вы не чувствуете себя в силах вскружить голову какому-то провинциальному следователю? Ну, вот! Теперь внимание. Начинаем».
Двери скрипнули. Немировская вскрикнула, словно ослеплённая вспышкой магния, и от неожиданности лишилась чувств. За столом сидел Кригер.
Когда она пришла в себя и конвоир вышел, плотно прикрыв дверь, Немировская немедленно разразилась горькими упрёками:
– Так это ты держишь меня столько времени в тюрьме, в душной яме с крысами, не вызывая меня даже на допрос? Это, по-твоему, называется закон? Это что же, ты со мной вздумал сводить личные счёты таким благородным манером? Я никогда не подозревала, что ты способен на подобную подлость.
– Успокойтесь, товарищ Немировская, – сказал мягко, без выражения Кригер. – Я поступил противозаконно, не допрашивая вас сейчас же после вашего ареста, но я сделал это именно потому, чтобы не мучить вас лишними вопросами. Я решил вас вызвать, когда все материалы и показания будут у меня в руках, чтобы допрос ваш ограничить признанием уже установленных фактов. Постарайтесь овладеть собой, и вы убедитесь, что это не будет для вас утомительно и не будет долго продолжаться. Разрешите, я буду задавать вопросы, а вы отвечайте на них возможно точнее.
– Иначе говоря, вы решили оставить меня в тюрьме?
– Если и вы и я будем задавать вопросы, ничего из этого не получится. Разрешите мне их задавать. Я хотел бы, чтобы вы поняли, прежде чем мы приступим к допросу, что наше личное знакомство не имеет к этому делу никакого отношения. В данную минуту сидит перед вами не ваш знакомый, а народный следователь, и этому следователю поручено допросить вас по делу, в котором вы являетесь одним из обвиняемых лиц. Я полагаю, вы меня поняли и поможете провести допрос без излишних затруднений. Я хотел вам ещё сказать, что правдивые показания могут значительно смягчить вашу вину, в то время как отрицание и отказ от показаний могут только в очень сильной степени ухудшить ваше положение… Вы вполне пришли в себя?
– Да, вполне… Спрашивайте. Если буду знать, отвечу.
– Скажите, с какой целью вы… брали некоторые документы, зачастую секретного порядка, поступавшие в управление строительства, и передавали их гражданину Немировскому?
– Никаких документов я не брала и никому не передавала. Это просто клевета.
– Я же сказал вам, что, прежде чем вызвать вас на допрос, я собрал показания от всех замешанных в этом деле лиц. Отрицать факты, установленные следствием, не имеет ни малейшего смысла. Это может только повредить вашему делу. Чтобы вы убедились, насколько ваше отрицание нелепо, могу вам только сказать: муж ваш, у которого найдена часть исчезнувших документов, сознался, что получил их от вас.
– Это ложь!
– Давайте прервём допрос, пока вы совсем не успокоитесь… А письмо по поводу Кристаллова, которое найдено в вашей сумке, тоже попало туда без вашего участия?
– Письмо относительно Кристаллова я положила в сумку, чтобы передать его Ерёмину, и позабыла.
– Раскрыв его и ознакомившись предварительно с его содержанием?
– Я раскрыла его, как вообще часто, в отсутствие Ерёмина, распечатывала текущую переписку, но не читала.
– А откуда вы знаете, в таком случае, что оно касалось Кристаллова?
– Я прочла только этот абзац, потому что заметила знакомую фамилию.
– Но ведь всё письмо посвящено Кристаллову, а не один только абзац.
– Всего я не читала.
– Во всяком случае о том, что Кристаллова разыскивают за растрату, вы прочли?
– Нет, я только прочла абзац о его происхождении.
– Так. И этот вопрос показался вам таким пустяком, что вы, встречаясь ежедневно с Ерёминым, каждый раз забывали ему об этом сообщить. Не вспомнили об этом даже тогда, когда приглашали Кристаллова на известную вечеринку по случаю отъезда Четверякова?
– Я его не приглашала. Он сам пришёл.
– Неужели вы не замечаете, что всё это лишено всякого смысла? Зачем вы всеми силами стараетесь себе повредить? Видите, я даже не записываю ваших ответов, это отягчило бы значительно вашу вину. Поймите, только чистосердечное признание и указание мотивов могут её смягчить.
– Вы хотите меня погубить, Кригер, или хотите мне помочь?
– Я хочу вам помочь признаться в вашей вине, – это единственная вещь, которая в данном положении будет говорить в вашу пользу.
– Слушайте, Кригер: допустим, я могла совершить ряд необдуманных поступков, которые, при желании, можно подтянуть под ту или иную статью уголовного кодекса. Неужели меня надо за это сгноить в тюрьме? Ведь вы-то меня знаете? Вы знаете, что я не преступница. Вы же знаете это?… Вы молчите?… Неужели так быстро вы переменили обо мне своё мнение?
– Товарищ Немировская, я вам уже сказал с самого начала, что наше частное знакомство не имеет к делу никакого отношения. Мне казалось, вы меня поняли.
– Нет, не поняла. В моём понимании, народный следователь – это не автомат с параграфами, а живой человек, у которого есть своё мнение, и мнение это не меняется в зависимости от того, сидит ли он за следовательским столом, или за домашним. Представьте себе, что подсудимая Немировская откажется отвечать на вопросы народного следователя Кригера, а просто Немировская изъявит согласие жить вместе с просто Кригером. Неужели просто Кригер возьмёт в жены Немировскую, а следователь Кригер присудит её к расстрелу или отправит в тюрьму?
– Товарищ Немировская, я напоминаю ещё раз, что вы на допросе. Эти иносказательные предположения со ссылкой на наше личное знакомство здесь неуместны. Если вы не решитесь отвечать прямо на мои вопросы, я буду вынужден прекратить допрос…
– Какие иносказательные предположения? Я вас спрашиваю: зачем вам надо непременно сделать из меня преступницу? Ведь следствие ведёте вы, и установки следствия зависят от вас. Хорошо, Немировский что-то там наделал, за это его полагается отдать под суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158