С Шавреем и Петровским Прищепа пробыл на крыше машзала до пяти утра. Потом им стало плохо. Вернее, плохо стало почти сразу, но терпели, думали, что от дыма и жары. А к пяти утра стало уж совсем плохо, смертельно плохо. Тогда спустились. Но огонь уже был погашен…
Через пять минут после взрыва на месте аварии был и расчет Андрея Полковникова. Развернул машину, подготовил к тушению. На крышу поднимался два раза, передавал приказ Телятникова, как действовать.
Правик прибыл к месту катастрофы первым, поэтому весь его караул был брошен на тушение кровли машзала. Караул Кибенка, прибывшего несколько позже, бросили на реакторное отделение. Там пламя бушевало на разных отметках. В пяти местах горело в центральном зале. На борьбу с этим огнем и бросились Кибенок, Ващук, Игнатенко, Титенок и Тищура. Это была борьба с огнем в ядерном аду. Когда погасили очаги в сепараторных помещениях и в реакторном зале, остался один, последний и самый главный очаг – реактор. Вначале не разобрались, стали гасить из брандспойтов гудящую огнем активную зону. Но вода против ядерной стихии была бессильна. Нейтроны и гамма-лучи водой не загасишь…
Пока не было Телятникова, лейтенант Правик взял на себя общее руководство ликвидацией огня. Сам пошел и разведал все до мелочей. Неоднократно подходил к реактору, взбирался на крышу блока «В», чтобы увидеть оттуда всю картину и верно определить тактику борьбы с огнем. Когда появился Леонид Телятников, Правик стал его правой рукой, первым помощником.
Надо было остановить огонь на решающих направлениях. Одно отделение Телятников бросил на защиту машзала, два других сдерживали продвижение клокочущего огня к соседнему третьему энергоблоку, а также ликвидировали пожар в центральном зале.
Выслушав доклад Правика, Телятников и сам несколько раз поднимался на 71-ю отметку, чтобы лучше рассмотреть направление движение огня. Ведь обстановка менялась каждую минуту.
Лава горящего битума, тяжелый ядовитый дым снижали видимость. Затрудняли дыхание. Работали под угрозой неожиданных выбросов пламени, внезапных обрушений. Всего в реакторном отделении и на кровле машзала загасили тридцать семь очагов огня.
Нестерпимо жег жар, но пожарные смело шли в это пекло. Дым ел глаза, на сапоги налипал расплавленный битум, каски осыпало черным радиоактивным пеплом графита и керамзита.
Леонид Шаврей из подразделения Правика стоял на посту на крыше блока «В», следя за тем, чтобы огонь не перекинулся дальше. Было страшно жарко. И снаружи, и внутри. О радиации никто пока не подозревал. Пожар как пожар, ничего сверхъестественного не замечали. Шаврей даже снял каску. Душно, давит грудь, душит кашель. Но вот один за другим стали выходить из строя люди. Тошнота, рвота, помутнение сознания. Где-то в половине четвертого ночи Телятников спустился на блочный щит управления к Акимову. Доложил обстановку на кровле. Сказал, что ребятам что-то дурно становится. Не радиация ли? Попросил дозиметриста. Пришел Горбаченко. Сказал, что радиационная ситуация сложная. Послал в помощь Телятникову своего помощника Пшеничникова.
Пошли через лестнично-лифтовой блок, наверху которого была дверь па крышу. Но дверь оказалась запертой. Выломать не смогли. Спустились на нулевую отметку и прошли через улицу. Шли по графиту и топливу. Телятников был уже плох: буро-коричневый цвет лица, тошнота, рвота, головная боль. Но он думал, что отравился дымом и перегрелся на пожаре. И все же… Хотелось убедиться поточнее.
У Пшеничникова был радиометр на тысячу микрорентген в секунду. Везде, внизу и на крыше, он зашкаливал, но истинной радиационной обстановки дозиметрист определить не мог. Его радиометр показывал всего три и шесть десятых рентгена в час. На самом же деле на кровле было в разных местах от двух до пятнадцати тысяч рентген в час. Ведь кровля загорелась от упавших на нее раскаленных графита и топлива. Смешавшись с расплавленным битумом, все это превратилось в высокоактивное месиво, по которому ходили пожарники.
Внизу, на земле, как я уже говорил, было не лучше. Не только графит и обломки топлива, но и ядерная пыль, выпавшая из облака взрыва, покрыла все ядовитым налетом.
Водитель В. В. Булава рассказывает:
«Получил команду пробиться к расположению лейтенанта Хмеля. Приехал. Поставил машину на водоем. Включил подачу воды. Машина-то у меня только из ремонта, вся новехонькая, пахнет свежей краской. Скаты на колесах тоже новые. Только при подъезде к блоку слышу, стучит что-то о правое переднее колесо. Выскочил посмотреть. Так оно и есть – арматурина проткнула шину, торчит из колеса и цепляет за крыло… Такая обида, прямо до слез. Только из ремонта, такая жалость по пока ставил машину на водоем, некогда было. А потом включил насосы, сел в кабину, а эта железяка никак из головы не идет. Прямо сижу и вижу, как она в живую шину воткнулась и торжествует себе. Нет, думаю, не потерплю я такого. Вылез из машины и выдернул ее чертяку. Не поддавалась. Повозиться пришлось… А в итоге с глубокими радиационными ожогами рук попал в московскую клинику… Знал бы, рукавицы надел… Такие дела…»
Первыми вышли из строя пожарные Кибенка вместе со своим командиром. В первой группе пострадавших был и лейтенант Правик…
К пяти утра пожар погасили. Но победа далась дорогой ценой. Семнадцать пожарных, среди них Кибенок, Правик, Телятников, – были отправлены в медсанчасть, а вечером того же дня – в Москву…
Всего из Чернобыля и других районов Киевской области на помощь к месту аварии прибыло пятьдесят пожарных машин. Но основная работа была уже выполнена…
В ту роковую и героическую ночь на «Скорой помощи» Припятской медсанчасти дежурил врач-педиатр Валентин Белоконь. Работали двумя бригадами с фельдшером Александром Скачком. Белоконь был у больного, когда поступил вызов с атомной станции. По вызову выехал фельдшер Скачок.
В 1 час 42 минуты Скачок позвонил с АЭС и сказал, что на станции пожар, есть обожженные, нужен врач. Белоконь выехал с шофером Гумаровым. Взяли еще две резервных машины. По дороге навстречу им проскочила машина Скачка с включенной мигалкой. Как потом выяснилось, Скачок вез Володю Шашенка.
На АБК-1 дверь здравпункта оказалась забитой на гвоздь. Взломали. Несколько раз Белоконь подъезжал к третьему и четвертому блокам. Ходил по графиту и топливу. С крыши сползали в очень плохом состоянии Титенок, Игнатенко, Тищура, Ващук. Оказывал первую помощь – в основном успокаивающие уколы – и отправлял в медсанчасть. Последними из огня вышли Правик, Кибенок, Телятников. К шести утра Белоконь тоже почувствовал себя плохо и был доставлен в медсанчасть.
Первое, что бросилось в глаза, когда увидел пожарных, – их страшное возбуждение, на пределе нервов. Такое не наблюдал раньше. Потому и успокаивающее колол им. А это, как выяснилось потом, было ядерное бешенство нервной системы, ложный сверхтонус, который сменился затем глубокой депрессией…
Свидетельствует Геннадий Александрович Шашарин – бывший заместитель министра энергетики и электрификации СССР:
«Я находился в момент взрыва в Ялте, в санатории. Отдыхали вместе с женой. В 3 часа ночи 26 апреля 1986 года раздался телефонный звонок прямо в номере. Звонили из Ялтинского КГБ, сказали, что на Чернобыльской АЭС серьезное ЧП, что я назначен председателем Правительственной комиссии и что мне срочно надлежит вылететь в Припять на место аварии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Через пять минут после взрыва на месте аварии был и расчет Андрея Полковникова. Развернул машину, подготовил к тушению. На крышу поднимался два раза, передавал приказ Телятникова, как действовать.
Правик прибыл к месту катастрофы первым, поэтому весь его караул был брошен на тушение кровли машзала. Караул Кибенка, прибывшего несколько позже, бросили на реакторное отделение. Там пламя бушевало на разных отметках. В пяти местах горело в центральном зале. На борьбу с этим огнем и бросились Кибенок, Ващук, Игнатенко, Титенок и Тищура. Это была борьба с огнем в ядерном аду. Когда погасили очаги в сепараторных помещениях и в реакторном зале, остался один, последний и самый главный очаг – реактор. Вначале не разобрались, стали гасить из брандспойтов гудящую огнем активную зону. Но вода против ядерной стихии была бессильна. Нейтроны и гамма-лучи водой не загасишь…
Пока не было Телятникова, лейтенант Правик взял на себя общее руководство ликвидацией огня. Сам пошел и разведал все до мелочей. Неоднократно подходил к реактору, взбирался на крышу блока «В», чтобы увидеть оттуда всю картину и верно определить тактику борьбы с огнем. Когда появился Леонид Телятников, Правик стал его правой рукой, первым помощником.
Надо было остановить огонь на решающих направлениях. Одно отделение Телятников бросил на защиту машзала, два других сдерживали продвижение клокочущего огня к соседнему третьему энергоблоку, а также ликвидировали пожар в центральном зале.
Выслушав доклад Правика, Телятников и сам несколько раз поднимался на 71-ю отметку, чтобы лучше рассмотреть направление движение огня. Ведь обстановка менялась каждую минуту.
Лава горящего битума, тяжелый ядовитый дым снижали видимость. Затрудняли дыхание. Работали под угрозой неожиданных выбросов пламени, внезапных обрушений. Всего в реакторном отделении и на кровле машзала загасили тридцать семь очагов огня.
Нестерпимо жег жар, но пожарные смело шли в это пекло. Дым ел глаза, на сапоги налипал расплавленный битум, каски осыпало черным радиоактивным пеплом графита и керамзита.
Леонид Шаврей из подразделения Правика стоял на посту на крыше блока «В», следя за тем, чтобы огонь не перекинулся дальше. Было страшно жарко. И снаружи, и внутри. О радиации никто пока не подозревал. Пожар как пожар, ничего сверхъестественного не замечали. Шаврей даже снял каску. Душно, давит грудь, душит кашель. Но вот один за другим стали выходить из строя люди. Тошнота, рвота, помутнение сознания. Где-то в половине четвертого ночи Телятников спустился на блочный щит управления к Акимову. Доложил обстановку на кровле. Сказал, что ребятам что-то дурно становится. Не радиация ли? Попросил дозиметриста. Пришел Горбаченко. Сказал, что радиационная ситуация сложная. Послал в помощь Телятникову своего помощника Пшеничникова.
Пошли через лестнично-лифтовой блок, наверху которого была дверь па крышу. Но дверь оказалась запертой. Выломать не смогли. Спустились на нулевую отметку и прошли через улицу. Шли по графиту и топливу. Телятников был уже плох: буро-коричневый цвет лица, тошнота, рвота, головная боль. Но он думал, что отравился дымом и перегрелся на пожаре. И все же… Хотелось убедиться поточнее.
У Пшеничникова был радиометр на тысячу микрорентген в секунду. Везде, внизу и на крыше, он зашкаливал, но истинной радиационной обстановки дозиметрист определить не мог. Его радиометр показывал всего три и шесть десятых рентгена в час. На самом же деле на кровле было в разных местах от двух до пятнадцати тысяч рентген в час. Ведь кровля загорелась от упавших на нее раскаленных графита и топлива. Смешавшись с расплавленным битумом, все это превратилось в высокоактивное месиво, по которому ходили пожарники.
Внизу, на земле, как я уже говорил, было не лучше. Не только графит и обломки топлива, но и ядерная пыль, выпавшая из облака взрыва, покрыла все ядовитым налетом.
Водитель В. В. Булава рассказывает:
«Получил команду пробиться к расположению лейтенанта Хмеля. Приехал. Поставил машину на водоем. Включил подачу воды. Машина-то у меня только из ремонта, вся новехонькая, пахнет свежей краской. Скаты на колесах тоже новые. Только при подъезде к блоку слышу, стучит что-то о правое переднее колесо. Выскочил посмотреть. Так оно и есть – арматурина проткнула шину, торчит из колеса и цепляет за крыло… Такая обида, прямо до слез. Только из ремонта, такая жалость по пока ставил машину на водоем, некогда было. А потом включил насосы, сел в кабину, а эта железяка никак из головы не идет. Прямо сижу и вижу, как она в живую шину воткнулась и торжествует себе. Нет, думаю, не потерплю я такого. Вылез из машины и выдернул ее чертяку. Не поддавалась. Повозиться пришлось… А в итоге с глубокими радиационными ожогами рук попал в московскую клинику… Знал бы, рукавицы надел… Такие дела…»
Первыми вышли из строя пожарные Кибенка вместе со своим командиром. В первой группе пострадавших был и лейтенант Правик…
К пяти утра пожар погасили. Но победа далась дорогой ценой. Семнадцать пожарных, среди них Кибенок, Правик, Телятников, – были отправлены в медсанчасть, а вечером того же дня – в Москву…
Всего из Чернобыля и других районов Киевской области на помощь к месту аварии прибыло пятьдесят пожарных машин. Но основная работа была уже выполнена…
В ту роковую и героическую ночь на «Скорой помощи» Припятской медсанчасти дежурил врач-педиатр Валентин Белоконь. Работали двумя бригадами с фельдшером Александром Скачком. Белоконь был у больного, когда поступил вызов с атомной станции. По вызову выехал фельдшер Скачок.
В 1 час 42 минуты Скачок позвонил с АЭС и сказал, что на станции пожар, есть обожженные, нужен врач. Белоконь выехал с шофером Гумаровым. Взяли еще две резервных машины. По дороге навстречу им проскочила машина Скачка с включенной мигалкой. Как потом выяснилось, Скачок вез Володю Шашенка.
На АБК-1 дверь здравпункта оказалась забитой на гвоздь. Взломали. Несколько раз Белоконь подъезжал к третьему и четвертому блокам. Ходил по графиту и топливу. С крыши сползали в очень плохом состоянии Титенок, Игнатенко, Тищура, Ващук. Оказывал первую помощь – в основном успокаивающие уколы – и отправлял в медсанчасть. Последними из огня вышли Правик, Кибенок, Телятников. К шести утра Белоконь тоже почувствовал себя плохо и был доставлен в медсанчасть.
Первое, что бросилось в глаза, когда увидел пожарных, – их страшное возбуждение, на пределе нервов. Такое не наблюдал раньше. Потому и успокаивающее колол им. А это, как выяснилось потом, было ядерное бешенство нервной системы, ложный сверхтонус, который сменился затем глубокой депрессией…
Свидетельствует Геннадий Александрович Шашарин – бывший заместитель министра энергетики и электрификации СССР:
«Я находился в момент взрыва в Ялте, в санатории. Отдыхали вместе с женой. В 3 часа ночи 26 апреля 1986 года раздался телефонный звонок прямо в номере. Звонили из Ялтинского КГБ, сказали, что на Чернобыльской АЭС серьезное ЧП, что я назначен председателем Правительственной комиссии и что мне срочно надлежит вылететь в Припять на место аварии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70