Тем временем Монфор переправился через Рону, последовательно и методично заставляя покориться все графские домены и выжидая, когда Тулуза сама свалится ему в руки, как созревший плод.
В течение восемнадцати месяцев, последовавших за поражением южан при Мюрете, Симон де Монфор мог считать, что война окончена. Он редко встречал сопротивление на своем пути и очень легко и быстро его подавлял. Однако он все же натыкался на постоянную глухую враждебность, не оставлявшую ему никаких иллюзий: Нарбонна захлопнула перед ним ворота, Монпелье тоже, Ним принял его только под угрозой возмездия; в Провансе, куда он направился с намерением оккупировать домены графа Тулузского, знать сдавалась весьма неохотно. Нарбонна подняла восстание, и Симону с помощью крестоносцев, приведенных его шурином Гильомом де Баром, удалось отбить атаку восставших, но взять крепость не удалось, так как вмешался кардинал-легат Пьер де Беневан и добился перемирия.
В Муассаке горожане тоже подняли восстание, и Раймон VI собирался было осадить город, удерживаемый французским гарнизоном, однако отступил при приближении Монфора. Снова выйдя в Руэрг, Ажене, потом Перигор, Симон крушит замки, оказывающие сопротивление, после трех недель осады берет замок Кассней, потом замок Монфор, потом Капденак, потом Северак, неприступную цитадель одной из старейших фамилий Руэрга; граф Родес приносит присягу победителю Мюрета весьма неохотно, ссылаясь на то, что часть его владений принадлежит английскому королю.
Добившись, от Перигора до Прованса, присяги от большинства прямых и непрямых вассалов графа Тулузского, Симон де Монфор сравнялся бы могуществом с самыми именитыми баронами христианского мира, если бы все клятвы верности, которые он получил, были бы ему даны всерьез. История этих кампаний, писанная панегиристами, не заботившимися об истине, выглядит явно приукрашенной. Между тем и авторы «Песни об альбигойском крестовом походе» (вовсе не бывшие друзьями Симона), и письма легатов, папы, французского короля, и прочие свидетельства сходятся в одном: после 1209 года Симон де Монфор не потерпел ни одного поражения, все 5 лет он шел от победы к победе с утомляющим постоянством. Можно представить себе, какое ожесточение охватывало противника перед неизменной удачливостью этого человека. Поддерживал его Бог или Дьявол – в нем ощущалось что-то противоестественное.
Ненависть, которую он возбуждал, росла вместе с его могуществом. Резня гарнизонов стала редкостью, уж очень отвратительной жестокостью она сопровождалась. Однако, предоставляя французам возможность творить закон по своему усмотрению, народы юга явно рассудили, что ничего не потеряют, если подождут. Что касается вспышек военного неистовства, то о них говорят лишь отдельные указания, единичные факты, как бы случайно просочившиеся в писания хронистов. Официальные документы регистрируют усмирение и покорность, победители пытаются улаживать конфликты дипломатическим путем и делить страну, где они удерживаются лишь в качестве временных оккупантов. Автор «Песни» приписывает Филиппу Августу слова, которых он, может, и не говорил, но которые ясно выражают чаяния южного населения в эти черные годы: «Господа, у меня еще осталась надежда, что графа де Монфора и его брата графа Ги все-таки настигнет смертная кара...».
А пока папство в лице нового легата Пьера де Беневана пыталось организовать захват, и, учитывая растущие притязания Монфора и непримиримую ненависть, которую он повсюду возбуждал, старались по возможности дистанцироваться от этого неуклюжего помощника. С другой стороны, среди епископов было много горячих поклонников Симона, ибо одно его присутствие было гарантом безопасности и материальных благ, которые от прежнего графа они бы никогда не получили, и легаты старались бережно обращаться с единственным из людей, способным защитить права Церкви с оружием в руках. Робер де Курсон, кардинал-легат Франции, утвердил Монфора во владении завоеванными территориями: Альбижуа, Ажене, Руэргом и Керси – землями, косвенно подчиненными французскому королю. Надо заметить, что король не обратил на этот факт никакого внимания: сразу после Бувине у него было полно других забот, и он высказался по этому поводу, лишь когда счел положение Симона достаточно прочным.
Пьер де Беневан в свою очередь заставил подчиниться Церкви законных владельцев земель, дарованных Монфору по праву завоевателя. Раймон-Роже, граф Фуа, Бернар, граф Коменжа, Эмери, виконт Нарбонны, Санш, граф Руссильона, консулы Тулузы и, наконец, сам граф Тулузский явились подтвердить полную покорность легату и Церкви, обещая извести ересь на своих землях, принести покаяние и не трогать более земель, завоеванных крестоносцами (Нарбонна, апрель 1214 года). Граф Тулузский согласился убраться из своих доменов и отречься в пользу сына. Отречение было истинным, поскольку бесконечно преданный отцу Раймон-младший был готов во всем его слушаться.
Граф рассыпался в многочисленных уверениях послушания и покорности в надежде лишить Церковь всех поводов отобрать его владения. И пока Монфор утверждался в роли хозяина Лангедока, Раймон объявил себя законным сеньором провинций, которые он слагал к ногам папы: «Поскольку все мои домены отныне подчинены милосердию и полнейшей власти первосвященного суверена римской Церкви...». Ни он, ни граф Фуа не отступили от тактики объявить Монфора узурпатором и признать суверенитет Церкви.
Кардинал-легат принял уверения в покорности, которые в конце концов подспудно подчеркивали претензии Монфора. Такое смирение, скорее, означало посягательство на права победителя Мюрета, и сторонники Симона, мнение которых, как эхо, повторяет Петр Сернейский, объясняют поведение Пьера де Беневана как святую ложь, призванную усыпить бдительность графа. «О legati fraus pia! О pietas fraudulenta!», – восклицает историк без тени иронии. Репризы этого своеобразного католика изобилуют проявлениями этакой смачной аморальности. Уж если правители Церкви расстались со щепетильностью (о чем ясно говорит их поведение), то хоть страх перед сильной личностью у них остался, и они явно полагали, что только Симон способен навредить Церкви из-за их злоупотреблений и ограничить ее мирскую власть из-за собственных амбиций.
В декабре 1213 года Симон устроил брак своего старшего сына Амори с единственной дочерью Андре Бургундского, Беатрис, наследницей Дофине; его политические и династические замыслы становились все более и более очевидны.
И пока его недруги жаловались на него в Рим и заявляли (часто вопреки очевидности), что ни они, ни их владения никогда не были под подозрением в ереси, Монфор и верные ему епископы находили ересь (или, за неимением ереси, рутьеров) повсюду, где им хотелось укрепить свое господство.
Собор в Монпелье в январе 1215 года под председательством Пьера Беневана, в ожидании Вселенского Собора, который должен был состояться в том же году в Риме, предварительно обрисовал ситуацию. «В присутствии архиепископов Нарбонны, Оша, Амбрена, Арля и Экса, двадцати восьми епископов и многочисленных аббатов и клира легат предложил назвать того, кому с большей пользой для славы Господа и нашей святой матери Церкви, ради мира в ее землях, ради уничтожения и полного истребления еретической мерзости, можно пожаловать Тулузу, бывшее владение графа Раймона, а также и другие земли, захваченные крестоносцами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
В течение восемнадцати месяцев, последовавших за поражением южан при Мюрете, Симон де Монфор мог считать, что война окончена. Он редко встречал сопротивление на своем пути и очень легко и быстро его подавлял. Однако он все же натыкался на постоянную глухую враждебность, не оставлявшую ему никаких иллюзий: Нарбонна захлопнула перед ним ворота, Монпелье тоже, Ним принял его только под угрозой возмездия; в Провансе, куда он направился с намерением оккупировать домены графа Тулузского, знать сдавалась весьма неохотно. Нарбонна подняла восстание, и Симону с помощью крестоносцев, приведенных его шурином Гильомом де Баром, удалось отбить атаку восставших, но взять крепость не удалось, так как вмешался кардинал-легат Пьер де Беневан и добился перемирия.
В Муассаке горожане тоже подняли восстание, и Раймон VI собирался было осадить город, удерживаемый французским гарнизоном, однако отступил при приближении Монфора. Снова выйдя в Руэрг, Ажене, потом Перигор, Симон крушит замки, оказывающие сопротивление, после трех недель осады берет замок Кассней, потом замок Монфор, потом Капденак, потом Северак, неприступную цитадель одной из старейших фамилий Руэрга; граф Родес приносит присягу победителю Мюрета весьма неохотно, ссылаясь на то, что часть его владений принадлежит английскому королю.
Добившись, от Перигора до Прованса, присяги от большинства прямых и непрямых вассалов графа Тулузского, Симон де Монфор сравнялся бы могуществом с самыми именитыми баронами христианского мира, если бы все клятвы верности, которые он получил, были бы ему даны всерьез. История этих кампаний, писанная панегиристами, не заботившимися об истине, выглядит явно приукрашенной. Между тем и авторы «Песни об альбигойском крестовом походе» (вовсе не бывшие друзьями Симона), и письма легатов, папы, французского короля, и прочие свидетельства сходятся в одном: после 1209 года Симон де Монфор не потерпел ни одного поражения, все 5 лет он шел от победы к победе с утомляющим постоянством. Можно представить себе, какое ожесточение охватывало противника перед неизменной удачливостью этого человека. Поддерживал его Бог или Дьявол – в нем ощущалось что-то противоестественное.
Ненависть, которую он возбуждал, росла вместе с его могуществом. Резня гарнизонов стала редкостью, уж очень отвратительной жестокостью она сопровождалась. Однако, предоставляя французам возможность творить закон по своему усмотрению, народы юга явно рассудили, что ничего не потеряют, если подождут. Что касается вспышек военного неистовства, то о них говорят лишь отдельные указания, единичные факты, как бы случайно просочившиеся в писания хронистов. Официальные документы регистрируют усмирение и покорность, победители пытаются улаживать конфликты дипломатическим путем и делить страну, где они удерживаются лишь в качестве временных оккупантов. Автор «Песни» приписывает Филиппу Августу слова, которых он, может, и не говорил, но которые ясно выражают чаяния южного населения в эти черные годы: «Господа, у меня еще осталась надежда, что графа де Монфора и его брата графа Ги все-таки настигнет смертная кара...».
А пока папство в лице нового легата Пьера де Беневана пыталось организовать захват, и, учитывая растущие притязания Монфора и непримиримую ненависть, которую он повсюду возбуждал, старались по возможности дистанцироваться от этого неуклюжего помощника. С другой стороны, среди епископов было много горячих поклонников Симона, ибо одно его присутствие было гарантом безопасности и материальных благ, которые от прежнего графа они бы никогда не получили, и легаты старались бережно обращаться с единственным из людей, способным защитить права Церкви с оружием в руках. Робер де Курсон, кардинал-легат Франции, утвердил Монфора во владении завоеванными территориями: Альбижуа, Ажене, Руэргом и Керси – землями, косвенно подчиненными французскому королю. Надо заметить, что король не обратил на этот факт никакого внимания: сразу после Бувине у него было полно других забот, и он высказался по этому поводу, лишь когда счел положение Симона достаточно прочным.
Пьер де Беневан в свою очередь заставил подчиниться Церкви законных владельцев земель, дарованных Монфору по праву завоевателя. Раймон-Роже, граф Фуа, Бернар, граф Коменжа, Эмери, виконт Нарбонны, Санш, граф Руссильона, консулы Тулузы и, наконец, сам граф Тулузский явились подтвердить полную покорность легату и Церкви, обещая извести ересь на своих землях, принести покаяние и не трогать более земель, завоеванных крестоносцами (Нарбонна, апрель 1214 года). Граф Тулузский согласился убраться из своих доменов и отречься в пользу сына. Отречение было истинным, поскольку бесконечно преданный отцу Раймон-младший был готов во всем его слушаться.
Граф рассыпался в многочисленных уверениях послушания и покорности в надежде лишить Церковь всех поводов отобрать его владения. И пока Монфор утверждался в роли хозяина Лангедока, Раймон объявил себя законным сеньором провинций, которые он слагал к ногам папы: «Поскольку все мои домены отныне подчинены милосердию и полнейшей власти первосвященного суверена римской Церкви...». Ни он, ни граф Фуа не отступили от тактики объявить Монфора узурпатором и признать суверенитет Церкви.
Кардинал-легат принял уверения в покорности, которые в конце концов подспудно подчеркивали претензии Монфора. Такое смирение, скорее, означало посягательство на права победителя Мюрета, и сторонники Симона, мнение которых, как эхо, повторяет Петр Сернейский, объясняют поведение Пьера де Беневана как святую ложь, призванную усыпить бдительность графа. «О legati fraus pia! О pietas fraudulenta!», – восклицает историк без тени иронии. Репризы этого своеобразного католика изобилуют проявлениями этакой смачной аморальности. Уж если правители Церкви расстались со щепетильностью (о чем ясно говорит их поведение), то хоть страх перед сильной личностью у них остался, и они явно полагали, что только Симон способен навредить Церкви из-за их злоупотреблений и ограничить ее мирскую власть из-за собственных амбиций.
В декабре 1213 года Симон устроил брак своего старшего сына Амори с единственной дочерью Андре Бургундского, Беатрис, наследницей Дофине; его политические и династические замыслы становились все более и более очевидны.
И пока его недруги жаловались на него в Рим и заявляли (часто вопреки очевидности), что ни они, ни их владения никогда не были под подозрением в ереси, Монфор и верные ему епископы находили ересь (или, за неимением ереси, рутьеров) повсюду, где им хотелось укрепить свое господство.
Собор в Монпелье в январе 1215 года под председательством Пьера Беневана, в ожидании Вселенского Собора, который должен был состояться в том же году в Риме, предварительно обрисовал ситуацию. «В присутствии архиепископов Нарбонны, Оша, Амбрена, Арля и Экса, двадцати восьми епископов и многочисленных аббатов и клира легат предложил назвать того, кому с большей пользой для славы Господа и нашей святой матери Церкви, ради мира в ее землях, ради уничтожения и полного истребления еретической мерзости, можно пожаловать Тулузу, бывшее владение графа Раймона, а также и другие земли, захваченные крестоносцами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111