Сидевший рядом с ней бравенький лейтенант из оперативной группы что-то сказал, с опаской поглядывая на полковника, Она не ответила. Приговоренный улыбнулся: ему была приятна строгость девчонки, о лейтенанте думать не хотелось, как и о тяжелых шагах за дверью камеры на избранном кем-то рассвете.
«Часто умирают только трусы, – приговоренный глядел прямо перед собой, направляясь в сторону „воронка“. – Ты умрешь один раз!»
Опять мелькнула Наталья Камышина в серой толпе любопытных.
– Я тебя люблю!
Слова приговоренного напугали одного из солдат, тот вскинул автомат наизготовку.
Упоров хотел оставить признание на свободе. И всю дорогу от поселкового клуба до тюрьмы наслаждался своим поступком, не допуская к себе и не пытаясь осмысливать как свершившийся факт приговор выездного суда.
Борьба с самим собой началась в камере. Он прочувствовал, для чего дается приговоренному томительный срок ожидания, истончающий донельзя душевную защиту, с тем, чтобы позволить страху за потерю тела потоптаться козьими копытцами по голой душе.
Ко всякому человеку придет своя смерть, по приговору она чужая, и неминуемое ее приближение поистине ужасно. Остановить вспыхнувший внутренний хаос помогла мысль о помиловании. Зэк вцепился в нее, как утопающий в спасательный круг. Сел на нары, мысленно начал писать текст прошения и увидел, что рядом стоит кружка с чаем…
«Они начали о тебе заботиться. Плохой признак… В недоверии к сочувствию тоже нет ничего хорошего. Главное, чтобы побыстрей устали нервы, тогда ты заснешь…»
Приговоренный закрыл глаза… облегчение не пришло, наоборот: темнота, как в стоге сена, начала всасывать густой холодный мрак. Но сейчас все походило на погоню. За ним гнались неизвестные существа, окутанные чадящим дымом черной свечи. Он подождал их приближения и поспешил увидеть свет. Осторожно протянул руку, погладил чахлый луч солнца, протиснувшийся к нарам сквозь зарешеченное оконце. Вошедший в камеру дежурный поглядел на него дружелюбно, поставил на нары миску с дымящимися щами:
– Заправляйся. Щи – с мясом. От них пользы больше, чем от пустых мыслей.
Сказано ломким баском, с непривычной для служаки теплотой. Ему хотелось быть добрым, и приговоренный почувствовал желание старшины, но от этого еще больше захотелось жить, делать кому-то добро. Зэк промолчал, не зная, как выразить свое состояние, чтобы никто не перепутал его со слабостью. Он еще был чуточку гордый сверху, словно посыпанный маком бублик, и крупицы гордости только усиливали чувство душевного одиночества. Подобревший охранник ничем не мог помочь, да и никто другой… разве что отец Кирилл.
Хочу дойти, хочу узнать,
Чтоб там, обняв его колени,
И умирать, и воскресать!
Посеянная Монахом надежда перешла обыкновенное любопытство, зэк, уже на полном серьезе, старался совместить ее со своим опытом выживания в ": сейфе – ", «И умирать, и воскресать!»
Сегодня хочется только воскресать. Жить, не думая о смерти. Ты к ней не готов. Пределом твоих сил оказался приговор. За ним ничего не видишь. Ты – как все.
А отец Кирилл? Откуда у него?! И есть ли?! Есть. Оно живет и движет человеком на земном пути, возможно, не совпадающее с его волей и интересами, но и не встречь им. Рядышком. С тем он уходит. Ты же – в абсолютном непонимании, неготовности принять судьбу.
Зажег свечу другого цвета? Много ли тех, кто проскочил мимо соблазна? Монах… Жить, как он, – страшный выбор! Не твой. Теперь бы любой хорош, да прошлое не станет настоящим…
«Изменить можно только сроки, – зэк пощупал пульсирующую вену. – Подвинуть поближе черту и шагнуть за нее».
Горящий мозг не желал давать ей имя – смерть, но и не нашел другого названия. Так оно и осталось простой чертой, за которой он безуспешно пытался разглядеть наполненное другим смыслом другое существование. Речь уже не шла о жизни, человек хотел существовать в каком угодно состоянии, увидеть себя пребывающим в каком угодно мире. Но быть… Увы, все находилось за гранью земного сознания…
…Морабели появился в камере смертников на четвертые сутки после вынесения приговора. То был уже другой Морабели. Он не угрожал, и в голосе пропали роковые нотки. Полковник сочувственно выпятил губу, приятельски кивнул. На этот раз от него пахло коньяком.
Зэк чувствовал это так остро, как может чувствовать только приговоренный к смерти.
– Не понимаю! – Важа Спиридоновнч жестом разрешил заключенному сесть на нары, прошелся вдоль стены и опять сказал: – Не понимаю!
Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.
– Суд называется, мать твою так! Рассветов десять чекистов кончал – вышку получил. Тебе соучастие не доказали толком, тоже – вышка. Суд, да? Дерьмо безграмотное! Писал ходатайство о помиловании… Официально писал!
– Морабели глянул на Упорова через плечо. – Моя подпись и подпись секретаря парторганизации. Беспрецедентный случай!
– Пустые хлопоты, гражданин начальник…
– Молчи! Чекист просит. Орденоносец. Те, кто тебя подвел под вышку… Ты сам-то понял?
– Что толку?!
– Ты бы сказал мне, куда ушел груз, Вадим… Это сейчас тебе может здорово помочь. При моих связях, – полковник щелкнул пальцами, – мы восстановим справедливость!
– Гражданин начальник, ничего не знаю. Думаете, только вы этим проклятым грузом интересуетесь?!
– Воры?! – Морабели подпрыгнул на месте, заскрипел зубами, точно так, как это делал покойный Пельмень. – Завтра же всех на этап – и покатятся!
– А может, и не воры, – зэк выглядел безнадежно умиротворенным. – Они же не представились, но сказали – убьют. Нашли чем пугать!
– Не убьют, – заверил с твердой решительностью Морабели, – кишка тонка! Ты знай: груз – твое спасение. Ладно, утро вечера мудренее.
– Утром на казнь ведут…
– Тьфу! Дурак! О жизни думать надо и бороться. Это тебе.
Важа Спиридонович бросил на нары плитку шоколада, быстро вышел за дверь, не попрощавшись.
Заключенный послушал удаляющийся стук шагов, но когда дверь скрипнула вновь, быстро накрыл шоколад ладонью.
Старшина обшарил глазками камеру проворно и грамотно, цепко хватаясь бусинками светлых глаз за каждую мелочь. Он остановил их на руке приговоренного, ласково спросил:
– Шо це таке у тоби под грабкой, хлопец?
– Дюже завлекательно? Подойди поближе.
– «Подойди!» Ишь чо захотел, бандюга! Щас наряд кликну!
– Не успеешь, гадость зеленая!
Вадим шагнул к старшине, и тот стремглав вылетел за дверь.
Зэк развернул хрустящую обертку, долго смотрел на ровные коричневые квадратики, вспоминая счастливую, сытую Америку, отделенную от сжавшихся российских моряков невидимой решеткой внутреннего страха.
Свобода была рядом, как этот шоколад. Не опознал…
Стоило свернуть в любой переулок, все пошло бы нормальным курсом.
Зэк так же аккуратно свернул фольгу и постучал кулаком в дверь. Старшина появился довольно быстро.
Распахнул зарешеченное оконце, спросил, не показывая лица:
– Шо тоби, козлина недостреленная?!
Приговоренный сунул в оконце плитку шоколада, сказал просто, как сказал бы доброму знакомому:
– Возьми детям.
За дверью стало очень тихо, и зэк пережил хорошие мгновенья, по сравнению с которыми ссора со старшиной показалась сплошной ерундой. Озадаченный охранник напряженно сопит, прокручивая в мозгах случившееся, но не может придумать ничего объяснительного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
«Часто умирают только трусы, – приговоренный глядел прямо перед собой, направляясь в сторону „воронка“. – Ты умрешь один раз!»
Опять мелькнула Наталья Камышина в серой толпе любопытных.
– Я тебя люблю!
Слова приговоренного напугали одного из солдат, тот вскинул автомат наизготовку.
Упоров хотел оставить признание на свободе. И всю дорогу от поселкового клуба до тюрьмы наслаждался своим поступком, не допуская к себе и не пытаясь осмысливать как свершившийся факт приговор выездного суда.
Борьба с самим собой началась в камере. Он прочувствовал, для чего дается приговоренному томительный срок ожидания, истончающий донельзя душевную защиту, с тем, чтобы позволить страху за потерю тела потоптаться козьими копытцами по голой душе.
Ко всякому человеку придет своя смерть, по приговору она чужая, и неминуемое ее приближение поистине ужасно. Остановить вспыхнувший внутренний хаос помогла мысль о помиловании. Зэк вцепился в нее, как утопающий в спасательный круг. Сел на нары, мысленно начал писать текст прошения и увидел, что рядом стоит кружка с чаем…
«Они начали о тебе заботиться. Плохой признак… В недоверии к сочувствию тоже нет ничего хорошего. Главное, чтобы побыстрей устали нервы, тогда ты заснешь…»
Приговоренный закрыл глаза… облегчение не пришло, наоборот: темнота, как в стоге сена, начала всасывать густой холодный мрак. Но сейчас все походило на погоню. За ним гнались неизвестные существа, окутанные чадящим дымом черной свечи. Он подождал их приближения и поспешил увидеть свет. Осторожно протянул руку, погладил чахлый луч солнца, протиснувшийся к нарам сквозь зарешеченное оконце. Вошедший в камеру дежурный поглядел на него дружелюбно, поставил на нары миску с дымящимися щами:
– Заправляйся. Щи – с мясом. От них пользы больше, чем от пустых мыслей.
Сказано ломким баском, с непривычной для служаки теплотой. Ему хотелось быть добрым, и приговоренный почувствовал желание старшины, но от этого еще больше захотелось жить, делать кому-то добро. Зэк промолчал, не зная, как выразить свое состояние, чтобы никто не перепутал его со слабостью. Он еще был чуточку гордый сверху, словно посыпанный маком бублик, и крупицы гордости только усиливали чувство душевного одиночества. Подобревший охранник ничем не мог помочь, да и никто другой… разве что отец Кирилл.
Хочу дойти, хочу узнать,
Чтоб там, обняв его колени,
И умирать, и воскресать!
Посеянная Монахом надежда перешла обыкновенное любопытство, зэк, уже на полном серьезе, старался совместить ее со своим опытом выживания в ": сейфе – ", «И умирать, и воскресать!»
Сегодня хочется только воскресать. Жить, не думая о смерти. Ты к ней не готов. Пределом твоих сил оказался приговор. За ним ничего не видишь. Ты – как все.
А отец Кирилл? Откуда у него?! И есть ли?! Есть. Оно живет и движет человеком на земном пути, возможно, не совпадающее с его волей и интересами, но и не встречь им. Рядышком. С тем он уходит. Ты же – в абсолютном непонимании, неготовности принять судьбу.
Зажег свечу другого цвета? Много ли тех, кто проскочил мимо соблазна? Монах… Жить, как он, – страшный выбор! Не твой. Теперь бы любой хорош, да прошлое не станет настоящим…
«Изменить можно только сроки, – зэк пощупал пульсирующую вену. – Подвинуть поближе черту и шагнуть за нее».
Горящий мозг не желал давать ей имя – смерть, но и не нашел другого названия. Так оно и осталось простой чертой, за которой он безуспешно пытался разглядеть наполненное другим смыслом другое существование. Речь уже не шла о жизни, человек хотел существовать в каком угодно состоянии, увидеть себя пребывающим в каком угодно мире. Но быть… Увы, все находилось за гранью земного сознания…
…Морабели появился в камере смертников на четвертые сутки после вынесения приговора. То был уже другой Морабели. Он не угрожал, и в голосе пропали роковые нотки. Полковник сочувственно выпятил губу, приятельски кивнул. На этот раз от него пахло коньяком.
Зэк чувствовал это так остро, как может чувствовать только приговоренный к смерти.
– Не понимаю! – Важа Спиридоновнч жестом разрешил заключенному сесть на нары, прошелся вдоль стены и опять сказал: – Не понимаю!
Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.
– Суд называется, мать твою так! Рассветов десять чекистов кончал – вышку получил. Тебе соучастие не доказали толком, тоже – вышка. Суд, да? Дерьмо безграмотное! Писал ходатайство о помиловании… Официально писал!
– Морабели глянул на Упорова через плечо. – Моя подпись и подпись секретаря парторганизации. Беспрецедентный случай!
– Пустые хлопоты, гражданин начальник…
– Молчи! Чекист просит. Орденоносец. Те, кто тебя подвел под вышку… Ты сам-то понял?
– Что толку?!
– Ты бы сказал мне, куда ушел груз, Вадим… Это сейчас тебе может здорово помочь. При моих связях, – полковник щелкнул пальцами, – мы восстановим справедливость!
– Гражданин начальник, ничего не знаю. Думаете, только вы этим проклятым грузом интересуетесь?!
– Воры?! – Морабели подпрыгнул на месте, заскрипел зубами, точно так, как это делал покойный Пельмень. – Завтра же всех на этап – и покатятся!
– А может, и не воры, – зэк выглядел безнадежно умиротворенным. – Они же не представились, но сказали – убьют. Нашли чем пугать!
– Не убьют, – заверил с твердой решительностью Морабели, – кишка тонка! Ты знай: груз – твое спасение. Ладно, утро вечера мудренее.
– Утром на казнь ведут…
– Тьфу! Дурак! О жизни думать надо и бороться. Это тебе.
Важа Спиридонович бросил на нары плитку шоколада, быстро вышел за дверь, не попрощавшись.
Заключенный послушал удаляющийся стук шагов, но когда дверь скрипнула вновь, быстро накрыл шоколад ладонью.
Старшина обшарил глазками камеру проворно и грамотно, цепко хватаясь бусинками светлых глаз за каждую мелочь. Он остановил их на руке приговоренного, ласково спросил:
– Шо це таке у тоби под грабкой, хлопец?
– Дюже завлекательно? Подойди поближе.
– «Подойди!» Ишь чо захотел, бандюга! Щас наряд кликну!
– Не успеешь, гадость зеленая!
Вадим шагнул к старшине, и тот стремглав вылетел за дверь.
Зэк развернул хрустящую обертку, долго смотрел на ровные коричневые квадратики, вспоминая счастливую, сытую Америку, отделенную от сжавшихся российских моряков невидимой решеткой внутреннего страха.
Свобода была рядом, как этот шоколад. Не опознал…
Стоило свернуть в любой переулок, все пошло бы нормальным курсом.
Зэк так же аккуратно свернул фольгу и постучал кулаком в дверь. Старшина появился довольно быстро.
Распахнул зарешеченное оконце, спросил, не показывая лица:
– Шо тоби, козлина недостреленная?!
Приговоренный сунул в оконце плитку шоколада, сказал просто, как сказал бы доброму знакомому:
– Возьми детям.
За дверью стало очень тихо, и зэк пережил хорошие мгновенья, по сравнению с которыми ссора со старшиной показалась сплошной ерундой. Озадаченный охранник напряженно сопит, прокручивая в мозгах случившееся, но не может придумать ничего объяснительного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116