Слева от зеркала репродукция какой-то картины с мифологическим сюжетом. Стены выкрашены розовой краской, выцветшей от времени и солнца, которое попадает сюда из окна над верхним пролетом лестницы. На наружной стороне стенки чулана, выходящей на лестницу, в овальной рамке висит фотография седого мужчины с тростью, про которого Т. В. говорит, что это дальний предок-сенатор, хотя сама же через пять минут сознается, что это не так и вообще непонятно, кто это такой. Фотография, как все старые портреты, приятна своей «сепией» и значительностью. Справа на стене, если подниматься по верхнему пролету лестницы, висит много больших и маленьких картин в разнообразных рамках и рамах. Про женщину в шляпке и со снопом, который она держит рукой с шестью пальцами, Т. В. говорит, что это предполагаемая голова кисти Ватто, а остальное рисовал «черт знает какой француз». Васильев, Серов… Маленькая стилизованная корова из керамики, кусок коры с увядшей травой… Криминалисту пришлось бы попотеть, возьмись он описывать всё это по порядку и досконально!.. А ведь это только начало… Существуют еще четыре комнаты, кухня, огромная терраса, и везде немыслимое количество вещей, вещичек, которые развешаны, разбросаны, просто брошены как попало вперемешку с книгами и журналами, которые читаются или не читаются, во всяком случае никогда не кладутся на какое-нибудь определенное место. Над всем этим беспорядочным порядком, только так можно определить положение вещей в доме, царит Т. В. – Татьяна Валерьевна. Скорее всего не «над», а «в» и не царит, а лавирует.
Сама она замечательный переводчик, профессиональный, четкий. Переводит, как она сама говорит, поэтов, которые умерли не меньше полувека назад. Кроме того, справляется с двумя малопонятными личностями – это Митька и я. Кроме нас, есть еще собаки: Чуня, Фантик и Гитана, которые требуют не так заботы, как еды.
9 октября 1977 г.
…Книги должны звучать. Можно написать: шумел лес… А как он шумел. Разве об этом напишешь? Нет, не напишешь. А может, попытаешься написать, что в этом шуме слышалось «что-то» или «кто-то», но не будет сам шум, лишь информация о нем. И только на одно перечисление слагаемых этого шума можно извести целые тома книг. Я шел по аллее, а за моей спиной слышался скрип качелей. Этот скрип был похож на оклик, произнесенный со страхом, что его услышат, и с надеждой на то, чтобы услышали. Он был похож на робкое «Эй!» Как будто неслышно догоняли тебя и, сдерживая дыхание, удивились: «Эй!» И легко прикоснулись: «Эй!..»
Человечество должно научиться переводить написанное в мир звуков, в мир зримых звуков. Потому что трудно бывает объяснить, что ты видел и слышал. И всё равно останется опасность быть непонятым. Перекликающаяся стайка синиц может не вызвать у твоего приятеля того же настроения, и ты напрасно будешь заглядывать ему в глаза. Ища сочувствия своей душе.
29 октября 1977 г.
Вроде бы начинаю вылезать из болезни. А вообще-то очень обидно: руки, ноги, мышцы – всё такое здоровое, а какой-то мешочек, комок мышц не справляется. И всё это здоровое – ни к чему.
Прошли три премьерных спектакля в Театре киноактера. Третий показался мне наиболее удачным, хотя свои ощущения не всегда верны!..
9 ноября 1977 г.
Ездил в Орехово, еле ноги вытащил из глины. Сердце болит – ужасно. Вечером репетиция у Иосифа. Опять я, я и больше ничего!..
18 ноября 1977 г.
Утром вызывал Нелли Владимировну. Всю ночь боли в животе. Температура прыгает до 39,5. Сказала, что анаэробная инфекция (грипп такой) и не за горами инфаркт задней стенки.
Позвонил на студию, что приехать не могу. И началось.
Что ж это вы? Надо бы сегодня сняться.
Бросил трубку. Через полчаса приехали и стали говорить, что многие актеры на встречах со зрителями рассказывают о том, как им приходится сниматься при высокой температуре…
Такой наглости еще не видел.
19 ноября 1977 г.
Всю ночь менял рубашки. Жуткая слабость, но гораздо легче.
Должен прибыть Митька. Сегодня дают ордера. Мать говорит, что это Рок.
Мать хандрит. Хандрит ужасно. Может, на работу ей пойти?!
Воспитательный час с Сашкой вылился в лекцию об обществе и индивидууме. Не знаю. В конце концов он спросил: «Что такое общество?»
Трудно понять тягу к писанию, но можно. Труднее понять тягу к чтению. Казалось бы, читать должен человек только справочник, энциклопедию, и т. д. Ан нет!
Художественная литература – тоже «справочник», только справочник чувств, ощущений. Как только у машины появится эта потребность, она станет человеком. До этого она может ходить, петь, считать, говорить, производить себе подобных, читать справочники, разбирать информацию и т. д. Всё это есть составление логических цепей, это означает мышление. А чувствовать?! Ощущать! Не осязать, не обонять, не слышать – а чувствовать, ощущать.
21 декабря 1977 г.
Вызвать врача. Грипп…
Май. 1978 г.
Маленькие, прозрачные, вкусные на вид шарики мисклерона. Я их глотаю, и лекарство, заключенное в них, удаляет бляшки со стенок сосудов. Сигареты способствуют их образованию. Я принимаю эти шарики, и у меня начинает болеть сердце. Я перестаю их принимать, а сигареты почему не перестаю курить?!
Саратов
Дважды я узнавал адрес. Советская 3/5 к. 5 кв. 25.
Во дворе мальчишка. Спросил, где корпус 5. И когда он мне указал, поинтересовался: живет ли там Наташа? Живет. Но для него «Наташа» – это была какая-то ненужная мне девочка. Мне нужна была Наташа, которой было 40 лет.
А чего я, собственно, ждал: чтобы на стенке по-прежнему была надпись «Жанна – дура»?
Улица та же и не та. И название не то, а домик зеленый деревянный – тот же. «Не то» путается с «тем». Двора нет, и веранда обита досками. Превратилась в комнату.
Живешь, пока на земле есть хоть одно существо, которое знало тебя. Потом будут смотреть на камень, которому придана форма твоего лица, и не думать о тебе как о таковом, а просто смотреть. А если спросят: «Кто это?» – никто, кроме официальных лиц, которым это положено по службе, не сможет ответить. И ни с чем живым этот камень не будет связан.
…Жил был Я…
Стоит ли об этом?!.
С. Кирсанов
…Жил был Пруд!..
Когда-то его не было, а потом он стал, его сотворили. Правда, никто, и он в том числе, не помнил ЗАЧЕМ…
Безмятежные пузыри детства, юность с волнениями от залетавших Ветерков, зрелость с желаниями во что-то вылиться (ах, эти Дожди и вечное их капание!), наконец обрастание принципами и…
Он имел прошлое, настоящее и… надеялся на будущее: тихое, спокойное зарастание сегодняшнего!..
Вот, правда, все-таки что-то мешало… Иногда где-то там, глубоко-глубоко, какая-то струя… нет, струйка! Пруд начинал забыто волноваться!.. Он очень боялся, что ЭТО собьет ряску его безмятежности и привычек!.. Он пытался подавить в себе… Хорошо, что ЭТО происходило всё реже и реже…
А что стало с прудом? Помните, мы даже пытались купаться в его миниатюрном очаровании?!
– Перестал бить Родник, который питал его, засорился наверное… Стало болото какое-то!.. Комары… Ну и засыпали его. Мусором сначала, потом сравняли…
Да какой там пруд, там лужа была! Пошли отсюда, сыро!..
Владимир Наумов
ОТКРЫТЫЙ ФИНАЛ

Владислав пришел к нам в картину «Бег» странным, неожиданным образом. Наша ассистентка обратила внимание на фотографию молодого провинциального актера и предложила его на роль Тихого – начальника контрразведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86