ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ПОДОБНЫЕ ТИПЫ
Кэтрин Эддоуз провела вечер пятницы в ночлежке к северу от Уайтчепел Роуд, потому что у нее не было четырех пенсов, чтобы заплатить за свою половину постели Джона Келли.
Она жила с ним уже семь или восемь лет в меблированных комнатах на углу Флауэр и Дин-стрит в Спиталфилдзе. До Келли Кэтрин жила с Томасом Конвеем и родила ему троих детей. Двум мальчикам было пятнадцать и двенадцать лет, а двадцатитрехлетняя дочь Энни вышла замуж за трубочиста.
Сыновья жили с Конвеем, который бросил Кэтрин из-за ее беспробудного пьянства. Кэтрин годами не виделась ни с ним, ни с детьми. В прошлом она иногда приходила, но только тогда, когда ей нужны были деньги. Хотя они с Конвеем не были женаты официально, он кое-что ей покупал и платил за нее. Его инициалы были вытатуированы на ее левом предплечье.
Кэтрин Эддоуз исполнилось сорок три года. Она казалась очень худой. Тяжелая работа и пьянство наложили неизгладимый отпечаток на ее внешность, но когда-то она была довольно привлекательной со своими высокими скулами, темными глазами и черными волосами. Они с Келли кое-что приворовывали на улицах, а иногда она мыла и чистила комнаты. Осенью они обычно уезжали из Лондона, потому что начинался сезон сбора урожая. Вернулись в город они только в четверг. Вместе с тысячами других бедняков они собирали хмель в графстве Кент. Работа была тяжелой и низкооплачиваемой. Кэтрин и Келли получали не больше шиллинга за бушель, но по крайней мере можно было хоть на время выбраться из грязи и тумана и подышать свежим воздухом. Они жили, как короли, ночевали в амбарах, кормились на фермах. К возвращению в Лондон у них не осталось ни пенса.
В пятницу, 28 сентября, Келли вернулся в меблированные комнаты на углу Флауэр и Дин-стрит в Спиталфилдзе, а Кэтрин осталась на свободной кровати в ночлежке. Неизвестно, что она делала той ночью. На следствии Келли показал, что она не была уличной женщиной, поскольку он не потерпел бы, чтобы его женщина была с каким-нибудь другим мужчиной. Кэтрин никогда не приносила ему денег по утрам, сообщил Келли, желая развеять последние сомнения в том, чем женщина зарабатывала себе на жизнь. Он утверждал, что Кэтрин не была алкоголичкой и напивалась лишь изредка, по особым случаям.
Кэтрин и Келли считали себя мужем и женой и регулярно платили по восемь пенсов за двуспальную постель в ночлежке. Впрочем, иногда они ссорились. Несколько месяцев назад Кэтрин ушла от Келли на «несколько часов», но Келли под присягой поклялся, что в целом они с Кэтрин жили вполне мирно. Он сказал, что в субботу утром она предложила заложить кое-что из собственной одежды, чтобы купить еды, но он настоял на том, чтобы заложить его ботинки. Кэтрин так и сделала, выручив полкроны. Эта закладная квитанция и еще одна, которую они купили у какой-то женщины на сборе хмеля, надежно покоились в одном из карманов Кэтрин. Она не теряла надежды на то, что когда-нибудь сможет выкупить ботинки Келли и остальные вещи.
В субботу утром, 29 сентября, Кэтрин встретилась с Келли между десятью и одиннадцатью часами на старом вещевом рынке в Хаундсдиче, возникшем на месте старинного римского рва, окружавшего Лондон. Хаундсдич располагается между Олдгейт Хай-стрит и Бишопсгейт Уизин. Этот район с северо-востока прилегает к лондонскому Сити. Большую часть вырученной суммы Кэтрин и Келли потратили на еду. После плотного завтрака Кэтрин отправилась по своим делам. И меньше чем через пятнадцать часов она оказалась хладным трупом, из которого вытекла практически вся кровь.
Днем она надела на себя почти все, что у нее было: черный жакет с искусственным мехом на воротнике и манжетах, два верхних жакета, отделанных черной шелковой тесьмой и искусственным мехом, ситцевую блузку в цветочек с тремя оборками, коричневый льняной корсаж с черным бархатным воротником и коричневыми металлическими пуговицами спереди, серую нижнюю юбку, очень старую зеленую шерстяную юбку, очень старую и истрепанную синюю юбку с красной оборкой на светлой саржевой подкладке, белую рубашку, мужской белый жилет с пуговицами спереди и двумя карманами, коричневые чулки, зашитые на носке белыми нитками, мужские ботинки (правый был зашит красной нитью), черную шляпку с бархатной отделкой, белый фартук. На шею она повязала красный шелковый и большой белый платки.
В одном из многочисленных карманов лежали еще один носовой платок, шпильки, мыло, веревка, белая тряпка, кусок льняной ткани, белые и синие нитки, две черные глиняные трубки, красный кожаный портсигар, расческа, булавки и иголки, моток пеньки, наперсток, столовый нож, чайная ложка и две баночки из-под горчицы, в которых Кэтрин хранила сахар и чай, купленные на деньги от заклада ботинок. У Келли не осталось денег на ночлег. В два часа Кэтрин сказала ему, что отправляется в Бермондси, на юго-восток города. Может быть, она собиралась зайти к своей дочери Энни.
Энни жила на Кинг-стрит. По-видимому, Кэтрин не знала, что ее дочь уже давно не живет в Бермондси. Келли сказал, что ему не хотелось отпускать Кэтрин. «Останься», — предложил он, но Кэтрин настаивала. Келли крикнул, чтобы она остерегалась Ножа — так в Уайтчепеле прозвали таинственного убийцу. Кэтрин только рассмеялась. Конечно, она будет осторожна. Она всегда осторожна. Женщина пообещала вернуться часа через два.
В тот день мать и дочь так и не встретились. Никто не знает, где была Кэтрин. Может быть, она действительно отправилась в Бермондси и с разочарованием обнаружила, что дочь переехала. Может быть, соседи сказали ей, что Энни с мужем съехали отсюда уже два года назад. Никто не знал, с кем Кэтрин разговаривала и где она собиралась искать дочь. Может быть, Кэтрин вообще не была в Бермондси, а просто хотела скрыться от Келли, чтобы заработать несколько пенни на джин. Она отлично знала, что ее родные не желают с ней знаться. Кэтрин была пьянчугой, опустившейся, аморальной женщиной, место которой в сточной канаве. Она была «несчастной», стыдом и позором своих детей. К четырем часам она не вернулась к Келли. Ее забрали в полицейский участок Бишопсгейт за пьянство.
Полицейский участок располагался к северу от Хаундсдича, где Келли в последний раз видел Кэтрин и где они вместе проели деньги, вырученные за ботинки. Когда ему сообщили, что Кэтрин забрали за пьянку, он решил, что в камере она в безопасности, и улегся спать. На следствии он показал, что был уверен в том, что ее продержат до утра. Как и остальные жертвы Потрошителя, Кэтрин была «трезвой, спокойной» женщиной, которая шумела и громко распевала на улицах, лишь когда выпьет лишнее. А это случалось крайне редко. Ни одна из жертв Потрошителя не была алкоголичкой, как утверждали их друзья, вызванные на следствие.
Во времена Кэтрин Эддоуз алкоголизм не считался болезнью. «Бытовое пьянство» считалось признаком «слабого ума» или «слабого интеллекта». Пьяницы попадали или в психушку, или в тюрьму. Пьянство было явным признаком того, что человек не отличается высокой моралью, что он грешник, поддавшийся пороку, полный идиот, не отвечающий за себя. Никто не признавался в пьянстве, а для вредной привычки изобретались самые разнообразные эвфемизмы, как это происходит и сейчас. Люди пили. Пили много. Об этом все знали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93