https://www.dushevoi.ru/products/dushevye-dvery-steklyannye/nedorogie/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но она не пугается, только смеется, кайфует вовсю. Я наконец добираюсь до унитаза и лежа на спине блюю, кровь плещет гейзерами, и я отрубаюсь на полу, дверь закрыта. Я очухиваюсь на следующую ночь, меня шатает, по всему лицу, на шее и на груди запеклась девчонкина кровь. Я залезаю под горячий душ, долго отмываюсь гелем с люфой, потом иду в спальню. На кровати валяется спичечная книжечка из «Калифорнийской пиццы», на ней имя, номер телефона, а внизу: «Офигителъно провела время». Я иду в соседнюю комнату, заглатываю валиум, открываю гроб и ложусь вздремнуть.
Через некоторое время в тревоге просыпаюсь, все еще типа слаб, радуюсь новому заказному гробу, мне его этот парень из Бербанка смастерил. FM-радио, кассетный магнитофон, электронный будильник, простыни от Перри Эллиса, телефон, маленький цветной телевизор со встроенным видео и кабельным (MTV, HBO). Эльвира — самая крутая тетка на телевидении, воскресными вечерами она ведет передачу про фильмы ужасов, моя любимая. передача, хотел бы я как-нибудь встретиться с Эльвирой. Может, встречусь когда-нибудь.
Встаю, принимаю витамины, машу гантелями под Мадонну на компакте, принимаю душ, разглядываю волосы, светлые и густые, думаю, не звякнуть ли Аттиле, парикмахеру моему, назначить на завтрашний вечер, звоню, оставляю сообщение. Служанка приходила и убралась, как ей и положено, а я ее специально предупредил, что, если попробует открыть гроб, я возьму двух ее детишек, сделаю из них тостаду с человечиной плюс латук и сальса и съем — muс has gracias. Одеваюсь: «ливайсы», мокасины на босу ногу, белая футболка из «Максфилда», жилет от Армани.
Еду в круглосуточный солярий «Солнечный жар = загар» на Вудмене, десять минут поджариваюсь, потом отправляюсь в Голливуд — может, к Дирку заеду, он в основном по красивым мальчикам шныряет в СантаМонике в барах, в тренажерных залах. Его бензопила прикалывает — нормально, если дом звукоизолирован, как у Дирка. Проезжаю переулок, четыре автостоянки, «Семь-Одиннадцать», кучу полицейских машин.
Ночь теплая, и я открываю люк, включаю радио погромче. Заглядываю в «Тауэр-Рекордз», покупаю пару кассет, потом в круглосуточный «Хьюз» на перекрестке Беверли и Догени, беру кучу стейков — на случай, если всю неделю выходить не захочется. Сырое мясо — вполне себе, хотя сок жидковат и недостаточно соленый. Жирная телка-кассирша со мной заигрывает, пока я выписываю чек на семьсот сорок долларов — и это одни филе-миньоны. Заезжаю в парочку клубов, где проходка есть или охранник знакомый, осматриваюсь, потом катаюсь еще. Вспоминаю девчонку, которую снял в «Орудиях», как отвез ее на бульвар Вентура, скинул на автобусной остановке, надеясь, что ничего не помнит. Проезжаю спортивный магазин, думаю о том, что случилось с Родериком, содрогаюсь, подступает тошнота. Но я глотаю валиум, и вскоре уже ничего, терпимо, проезжаю щит на Сансете, написано: «Исчезни тут», и я подмигиваю двум блондинкам, обе в наушниках, в открытом «450-СЛ», мы стоим на светофоре, я улыбаюсь им, они хихикают, и я еду за ними по Сансету, думаю, не остановиться ли, не съесть ли с ними суси, почти уже предлагаю им съехать к тротуару, и тут на глаза попадается вывеска магазина «Трифти», громадная синяя неоновая строчная «т» мигает, плывет над домами и щитами, луна зависла за ней, над ней, и я все ближе, слабее, и я делаю тотально запрещенный разворот, меня еще подташнивает, но чем дальше я оттуда, тем меньше, я опускаю зеркальце заднего вида и направляюсь к Дирку.
Дирк живет в огромном доме, на вид испанском и старомодном, его построили в холмах давным-давно, и я открываю черный ход, иду на кухню, слышу, как наверху взревывает телик. В раковине — две ножовки, розовая вода и мыльная пена. Я ухмыляюсь про себя, хочется есть. Всякий раз, слыша в новостях, что на побережье нашли пацана — иногда лишь часть тела, руку, ногу, туловище, насухо высосанные, в мешке, возле подземного перехода, — я шепчу себе под нос: «Дирк». Беру из холодильника две «Короны», бегу по лестнице к нему в комнату, открываю дверь — темень. Дирк сидит на диване в футболке «ФИЛ КОЛЛИНЗ» и джинсах, на голове сомбреро, на ногах — «Тони Ламас», смотрит по видео «Плохих мальчишек», забивает косяк, на вид сытый, в углу — окровавленное полотенце.
— Привет, Дирк, — говорю я.
— Привет, отец. — Он оборачивается.
— Что творится?
— Ни черта. У тебя?
— Просто подумал — заскочу, посмотрю, как вы тут. — Я протягиваю ему одну «Корону». Он свинчивает крышечку. Сажусь рядом, открываю свою, кидаю крышечку на окровавленное полотенце под постером «Уйди-Уйди» и новой стереосистемой. На сукне бильярдного стола громоздятся влажные кости, под ними узелок из влажных шортов «Жокей», на них пятна — лиловые, черные, красные.
— Спасибо, друг. — Дирк делает глоток. — Эй, — он лыбится, — что это такое: бурое и паутиной заросло.
— Жопа эфиопа, — отвечаю я.
— Точно. Дай пять. — Даю пять.
В патио с деревянной балки свешивается отяжелевший от крови мешок с плотью, над ним трепыхаются мошки. От каждой капли они шарахаются, затем перегруппируются. Под мешком — большое колючее перекати-поле, кто-то обмотал его белой рождественской электрогирляндой. Белобрысая летучая мышь хлопает крыльями, шмонается по балкам над мешком и мошками.
— А это кто? — спрашиваю я.
— Андре.
— Привет, Андре, — машу я.
Летучая мышь в ответ пищит.
— У Андре похмелье, — зевает Дирк.
— Фигово.
— Очень это долго — выворачивать череп через рот, — говорит Дирк.
— Угу, — киваю я. — Можно я сельтерской возьму?
— А можешь?
— Ничего себе тукан, — говорю я, заметив коматозную птицу в клетке возле стеклянной двери на веранду. — Как его зовут?
— Топинамбур, — отвечает Дирк. — Если пойдешь за сельтерской, принеси «мимозы», ладно?
— Господи, — шепчу я. — Чего этот тукан насмотрелся.
— Тукану по барабану, — отвечает Дирк.
Возле джакузи лежат мешки с телами, вокруг бурлящей воды — зажженные свечи: от родственников остались, родственникам лучше не знать — такого испытания они не пройдут.
Опять спускаюсь вниз, беру сельтерскую, смешиваю Дирку «мимозу», потом мы тусуемся, смотрим кино, пьем еще пива, листаем потрепанные «Джи-Кью», «Вэнити Фэйр», «Настоящие зверства жизни», курим анашу, и примерно тогда я улавливаю запах крови из соседней комнаты — такой свежей, аж пульсирует.
— Я бы, наверное, чего-нибудь схавал, — говорю я. — А то, боюсь, крышей поеду.
Дирк перематывает фильм, и мы смотрим снова. Но сосредоточиться я не могу. Шон Пенн все буйствует и буйствует, а я все голоднее, но молчу, потом фильм заканчивается, и Дирк переключает на «Эйч-Би-О», там «Плохие мальчишки», и мы снова их смотрим, курим еще анаши, и наконец я вынужден встать и пройтись по комнате.
— Марша — с одним из «Пляжных мальчиков», — говорит Дирк. — Мне Уолтер звонил.
— Ага, — отвечаю я. — Я вчера с Мирандой в «Плюще» ужинал. Дошло?
— Зашибись. Дошло. — Он пожимает плечами. — Я с Маршей не общался после… — Он умолкает, мнется, запинаясь договаривает: — После Родерика. — Переключает на другой канал, потом обратно.
Теперь о Родерике никто особо не говорит. В прошлом году Марша и Дик должны были ужинать с Родериком в «Chinois», а когда заехали за ним в Брентвуд, нашли на дне пустого бассейна деревянный кол (вообще-то грубо обтесанную бейсбольную биту «Уилсон-5»), забитый в бетон возле стока, весь ободранный (Родерик так гордился длинными наманикюренными когтями), а в углу — кучки пыли, черно-серого песка и пепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
 магазины сантехники в Москве 

 тонкий керамогранит 3 мм