Жизнь как-то сместилась относильно нас, и все. Вот у Вас сейчас нет автомобиля. У большинства его нет. Я могу допустить, что через десять лет всякий сможет его иметь, как теперь большинство семей имеет холодильник и телевизор (мы в свое время даже не подозревали о такой возможности). Что от этого изменится? Жить-то мы живем, да не наша это жизнь. И работаем мы из чьей-то милости.. И блага житейские имеем из чьей-то милости. Мы не хозяева этой жизни. Не наша это жизнь. Свобода слова, печать, гласность, за границу выпускать!… Смешно все это. Надо не за улучшение жизни сначала бороться, а за участие в ней. А что это такое, не знаю. Чувствую, что собака тут зарыта, а как подступиться к этому, не знаю. Я спросил Сменщика, как он додумался до этого. Он назвал мне свою фамилию, одно время хорошо известную в Ибанске. Неужели тот самый, спросил я. Тот самый, оказал он. Вот это — случай, сказал я. И рассказал ему свою историю. Это совсем не случай, сказал ой. Для таких, как мы, Они специальные места отводят. Удобнее следить. Тут все для этого подготовлено заранее. В случае чего легко состряпать новое дело, Мы сейчас сидим вдвоем, а уж кто-то донос об этом настрочил. Группа! Вы думаете, случайно на эту контору натолкнулись? Вас заранее сюда определили. И постепенно клонили в этом направлении. Для таких, как мы, у Них случайностей не бывает. Мы недооцениваем Их. На что, на что, а на мерзости у Них ума и терпения хватает. Будьте осторожны. Обидно будет, если из-за пустяков погорите. Надо беречь себя для серьезного дела. Для какого, спросил я. Не знаю, сказал он. Какое подвернется. Оно само придет. Ждите и готовьтесь к нему. Я спросил его, был ли он готов к своему делу. Он сказал, что его дело застало его врасплох. Но должны же мы начать извлекать какой-то опыт из своей жизни! На прощание он пригласил меня заходить к нему домой. А группа, сказал я. Теперь они все равно сделают из нас группу, сказал он. Так задумано было. Раз они Вас пристегнули ко мне, значит вопрос решен.
Я шел домой пешком и думал о своем деле. Увы, никакого дела у меня нет. И не предвидится. И целей у меня никаких нет. И идеалов нет. Я случайно попал в оппозицию. Не то, чтобы я был официально свой. Я для Них чужой. Но и в оппозиции я не свой. Неужели мне судьба уготовила роль в чужих спектаклях? Не попал в порядочные, вытолкнули в отщепенцы. Теперь пристегивают к Сменщику. Пешка. Черная или белая, какая разница. Все равно, пешка. Но если уж меня на эту роль толкают, так почему бы мне не использовать это и не выйти в фигуры?! А на каком материале? Время не то. Да и Сменщик сам теперь уже не фигура. Значит будет новая липа? Чуть побольше липы Неврастеника, но липа. Зачем это им нужно? Кому? Где-то там зреет ничтожный замысел, готовится пустячная акция. А к нам вниз она спускается как зловещая трагедия. Нет, с этим надо кончать. Я не боюсь Их. Но я не хочу Им подыгрывать. Не хочу быть пешкой в Их пошлой игре. Надо от Них как-то ускользнуть. Завтра же подам заявление об увольнении и спрячусь от Них подальше. Пережду. А там видно будет.
И тут я понял, что уже поздно.
О пустяках
Особенность разговоров в ибанской интеллигентной среде — серьезность пустяков и пустячность серьезности. Это — в характере ибанцев. Ибанец переживает обычную изжогу как мировую трагедию, а последнюю — как нелепый анекдот. Я помню, когда Неврастеник рассказывал нам (по книге Правдеца) о масштабах репрессий при Хозяине, мы…. до упаду хохотали. Тогда весь день собравшиеся рассказывали веселые истории о расстрелах и лагерях. А когда хозяйка сказала, что в Ибанске исчез лук, мы все впали в мрачное состояние и вскоре разошлись по домам.
Когда мы работаем, мы, естественно, разговариваем. Ибанец немыслим без разговоров. Разговариваем в типично ибанском стиле. Например — так. Если очистить, конечно, нашу беседу от нецензурных выражений, составляющих не менее девяноста процентов текста. К сожалению, от такой очистки страдает изложение, ибо именно нецензурная часть несет в себе основную смысловую нагрузку.
Обратите внимание, говорит Кандидат, какая шевелюра у нашего Чина. А Физик уже лыс. Чин пьет и баб меняет каждую неделю. А Физик — аскет. В чем дело?
Кудри вьются, кудри вьются,
Кудри вьются у блядей.
Почему они секутся
У порядочных людей?!
Просто в начальство отбираются нелысеющие индивиды, говорит Физик. Лысина теперь для них подозрительна. А вдруг?! А вдруг переворот задумает?! А то еще хуже — новое разоблачение?! Наш ибанский начальник теперь должен быть румян и волосат.
У любого прохиндея
В голове волосьев тьма.
Почему они редеют
От забот и от ума?!
А у нас, говорю я, одного претендента на пост директора забраковали именно за чрезмерную волосатость, хотя кретин был редкостный. Сказали, что нескромно ходить с такими волосами.
Щечки гладкие алеют
На портретах у вождей.
Почему они сереют
У трудящихся людей?!
На портретах их идеализируют, говорит Кандидат. На самом деле у них рожи — дай бог всякому! Идеализируют, говорит Физик, но в другом направлении. Взгляни на нашего Чина. Какой идеализированный портрет способен передать его розовое благополучие?! Если дослужится до портрета, то его сделают красавчиком и умником, но здоровья и волосатости ему прибавлять не нужно. Не зря же они живут до ста лет и до последней секунды цепляются за трибуну.
В газетах пишут, говорит Кандидат, что на Западе цены растут, Но не пишут, что зарплата выросла, говорит Физик. И, конечно, ни слова о том, что у нас цены растут с удивительным постоянством. Зато, говорю я, у них там за квартиру платят половину зарплаты, а мы — лишь три процента. Не будь идиотом, говорит Кандидат. Представь себе, я получаю тысячу денежных единиц и пятьсот из них отдаю за квартиру, а ты получаешь сотню и три из них отдаешь за квартиру. Сколько остается у тебя и у меня? В одних относительных величинах мы живем лучше всех. А в других? Мы избираем такой взгляд, на жизнь и такие способы измерения, какие выгодны нашей демагогии и пропаганде. Но есть и другие позиции, и другие методы измерения. Какие из них более существенны? Человек есть мера всех вещей, говорю я. В конце концов прошлая история человечества и текущая жизнь в мире так или иначе проникают в душу какого-то числа людей и через них распространяются в сознании и настроении наиболее интеллектуальной части общества, а потом — и во всем обществе. То, как эта интеллектуальная часть общества оценивает свое состояние и положение прочей части общества, образует объективную и абсолютную базу всех оценок фактов нашей жизни. Твои слова — бред, говорит Физик. Но я не берусь их опровергать или предложить нечто получше. Во всяком случае, с этой точки зрения можно объяснить причину ненависти наших властей и широких народных масс к интеллектуалам.
А Крючкотвора все-таки посадили, говорит Кандидат. После этого мы несколько минут работаем молча, каждый думая о своем. Какое нам дело до какого-то Крючкотвора? И все-таки он незримыми нитями связан с нами. И арест его есть факт нашей жизни. Более того, непреходящий фон всей теперешней нашей жизни. Посадили, говорит Физик, значит есть хоть какая-то жизнь. Вот когда даже сажать некого будет, тогда… Я не думаю, что мы докатимся до такого кошмара, когда даже сажать перестанут, говорит Кандидат. Запад пока еще есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Я шел домой пешком и думал о своем деле. Увы, никакого дела у меня нет. И не предвидится. И целей у меня никаких нет. И идеалов нет. Я случайно попал в оппозицию. Не то, чтобы я был официально свой. Я для Них чужой. Но и в оппозиции я не свой. Неужели мне судьба уготовила роль в чужих спектаклях? Не попал в порядочные, вытолкнули в отщепенцы. Теперь пристегивают к Сменщику. Пешка. Черная или белая, какая разница. Все равно, пешка. Но если уж меня на эту роль толкают, так почему бы мне не использовать это и не выйти в фигуры?! А на каком материале? Время не то. Да и Сменщик сам теперь уже не фигура. Значит будет новая липа? Чуть побольше липы Неврастеника, но липа. Зачем это им нужно? Кому? Где-то там зреет ничтожный замысел, готовится пустячная акция. А к нам вниз она спускается как зловещая трагедия. Нет, с этим надо кончать. Я не боюсь Их. Но я не хочу Им подыгрывать. Не хочу быть пешкой в Их пошлой игре. Надо от Них как-то ускользнуть. Завтра же подам заявление об увольнении и спрячусь от Них подальше. Пережду. А там видно будет.
И тут я понял, что уже поздно.
О пустяках
Особенность разговоров в ибанской интеллигентной среде — серьезность пустяков и пустячность серьезности. Это — в характере ибанцев. Ибанец переживает обычную изжогу как мировую трагедию, а последнюю — как нелепый анекдот. Я помню, когда Неврастеник рассказывал нам (по книге Правдеца) о масштабах репрессий при Хозяине, мы…. до упаду хохотали. Тогда весь день собравшиеся рассказывали веселые истории о расстрелах и лагерях. А когда хозяйка сказала, что в Ибанске исчез лук, мы все впали в мрачное состояние и вскоре разошлись по домам.
Когда мы работаем, мы, естественно, разговариваем. Ибанец немыслим без разговоров. Разговариваем в типично ибанском стиле. Например — так. Если очистить, конечно, нашу беседу от нецензурных выражений, составляющих не менее девяноста процентов текста. К сожалению, от такой очистки страдает изложение, ибо именно нецензурная часть несет в себе основную смысловую нагрузку.
Обратите внимание, говорит Кандидат, какая шевелюра у нашего Чина. А Физик уже лыс. Чин пьет и баб меняет каждую неделю. А Физик — аскет. В чем дело?
Кудри вьются, кудри вьются,
Кудри вьются у блядей.
Почему они секутся
У порядочных людей?!
Просто в начальство отбираются нелысеющие индивиды, говорит Физик. Лысина теперь для них подозрительна. А вдруг?! А вдруг переворот задумает?! А то еще хуже — новое разоблачение?! Наш ибанский начальник теперь должен быть румян и волосат.
У любого прохиндея
В голове волосьев тьма.
Почему они редеют
От забот и от ума?!
А у нас, говорю я, одного претендента на пост директора забраковали именно за чрезмерную волосатость, хотя кретин был редкостный. Сказали, что нескромно ходить с такими волосами.
Щечки гладкие алеют
На портретах у вождей.
Почему они сереют
У трудящихся людей?!
На портретах их идеализируют, говорит Кандидат. На самом деле у них рожи — дай бог всякому! Идеализируют, говорит Физик, но в другом направлении. Взгляни на нашего Чина. Какой идеализированный портрет способен передать его розовое благополучие?! Если дослужится до портрета, то его сделают красавчиком и умником, но здоровья и волосатости ему прибавлять не нужно. Не зря же они живут до ста лет и до последней секунды цепляются за трибуну.
В газетах пишут, говорит Кандидат, что на Западе цены растут, Но не пишут, что зарплата выросла, говорит Физик. И, конечно, ни слова о том, что у нас цены растут с удивительным постоянством. Зато, говорю я, у них там за квартиру платят половину зарплаты, а мы — лишь три процента. Не будь идиотом, говорит Кандидат. Представь себе, я получаю тысячу денежных единиц и пятьсот из них отдаю за квартиру, а ты получаешь сотню и три из них отдаешь за квартиру. Сколько остается у тебя и у меня? В одних относительных величинах мы живем лучше всех. А в других? Мы избираем такой взгляд, на жизнь и такие способы измерения, какие выгодны нашей демагогии и пропаганде. Но есть и другие позиции, и другие методы измерения. Какие из них более существенны? Человек есть мера всех вещей, говорю я. В конце концов прошлая история человечества и текущая жизнь в мире так или иначе проникают в душу какого-то числа людей и через них распространяются в сознании и настроении наиболее интеллектуальной части общества, а потом — и во всем обществе. То, как эта интеллектуальная часть общества оценивает свое состояние и положение прочей части общества, образует объективную и абсолютную базу всех оценок фактов нашей жизни. Твои слова — бред, говорит Физик. Но я не берусь их опровергать или предложить нечто получше. Во всяком случае, с этой точки зрения можно объяснить причину ненависти наших властей и широких народных масс к интеллектуалам.
А Крючкотвора все-таки посадили, говорит Кандидат. После этого мы несколько минут работаем молча, каждый думая о своем. Какое нам дело до какого-то Крючкотвора? И все-таки он незримыми нитями связан с нами. И арест его есть факт нашей жизни. Более того, непреходящий фон всей теперешней нашей жизни. Посадили, говорит Физик, значит есть хоть какая-то жизнь. Вот когда даже сажать некого будет, тогда… Я не думаю, что мы докатимся до такого кошмара, когда даже сажать перестанут, говорит Кандидат. Запад пока еще есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45